Девушка без прошлого. История украденного детства - Даймонд Шерил

— Что ты ищешь?

— Тигра умер?

— Нет! — пугается мама. — Он под кроватью.

Я наклоняюсь, чтобы проверить. Облегченно вздыхаю, сажусь на край кровати и смотрю на них:

— Ладно. Что случилось?

Папа наклоняется вперед и упирается локтями в колени:

— Мы всегда пытались тебя защитить. Делали то, что считали для тебя лучшим, растили в полной семье.

Я понимаю, что сейчас случится что-то важное, но в моей голове почему-то возникают странные мысли: почему, какими бы тощими у меня ни были ноги, живот все равно торчит, как у Будды, нависая над джинсами. Или я просто сижу неправильно? А может, мне это кажется?

— Мы не всё тебе говорили… — Мама смотрит на свои руки. — Мы…

— Просто скажите.

— Фрэнк и Кьяра тебе не родные. — Она смотрит на меня.

— Они тебе не брат и сестра, — вмешивается папа.

Я ничего не понимаю.

— Они твои сводные брат и сестра, — проясняет мама. — Я раньше уже была замужем.

— Что?!

По-настоящему меня удивляет то, что папа такое позволил. У нее была жизнь до того, как началась эта, наша. Обо всем остальном я могла бы и догадаться: разница в возрасте, их темные волосы и смуглая кожа. Я сажусь прямее. Папа никогда не любил их так, как меня. Почему я этого не замечала? Я смотрю на родителей и начинаю догадываться. Погодите-ка…

— Ты моя родная мать?

— Да! — Она вспыхивает и выпрямляется.

Давно не видела ее такой уверенной. Как будто я покусилась на последнее, что у нее оставалось.

— Ты наша дочь.

— О’кей, — говорю я.

Кажется, они ожидали большего, какой-то реакции. Часть меня как будто наблюдает за ситуацией издали с чисто академическим интересом. Наверное, Фрэнку и Кьяре было тяжело. Не так, как мне. Для них одобрение было почти невозможно. А потом я понимаю и еще кое-что и чувствую страшное облегчение: это как прохладный дождик в знойный летний день. Кьяра мне не родная! Во мне нет ничего от нее.

Но по какой-то нелепой логике Фрэнка я все равно считаю своим братом. Я медленно поднимаю голову и в упор смотрю на родителей:

— Что на самом деле случилось до моего рождения? Почему нам пришлось бежать?

Они переглядываются, и папа берет верх:

— Считаю, что это не следует обсуждать.

— Я достаточно взрослая. — Понимая, что ступила на опасную почву, я стараюсь сохранять спокойствие.

Оставаться во мраке, наверное, было бы проще, но я должна знать, против чего мы сражаемся. Мне необходимо вытащить нас из всего этого.

— У нее есть право знать, — говорит мама.

Права и чувства — это то, что он толкует по-своему. Даже ее словарный запас совершенно другой. Я не понимаю, как они вообще сошлись.

Папа откидывается на спинку стула, проводит рукой по короткой бороде:

— Ладно.

— Ты не замерзла? — спрашивает мама. — Принести толстовку?

— Нет.

— Сквозняк…

— Все в порядке.

— И все-таки… — Мама подает мятый черный свитер, висящий на стуле.

Я неохотно натягиваю его и только тогда понимаю, что мне действительно было холодно.

— Может, шарфик?

— Мама!

Она поднимает руки, как будто сдается, и начинает рассказывать историю, которой я обязана своим появлением на свет и которая напоминает дерзкую игру, где самой высокой ставкой стала семья.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 29

Осень 1979 года

В городе, которым правят деньги, наступил очередной холодный пасмурный день. Люксембург — налоговое убежище, одна из самых богатых стран мира, где в красивых исторических зданиях, стоящих на извилистых мощеных улочках, располагается множество частных банков.

Здесь она родилась. А его появление было лишь вопросом времени.

В «Банке дю Зюд» за столом кредитного менеджера сидела женщина. В свои тридцать два года она была невероятно красива, хотя и мало задумывалась об этом. Когда звякнул дверной звонок, женщина подняла голову.

Одно мгновение должно было изменить всё. И чтобы понять почему, нужно узнать кое-что об Анне.

Одна из причин была связана с ее семьей: Анна родилась в семье сотрудника тайной полиции. Конрад, ее отец, деспотичный и целеустремленный, будто был рожден для этой работы. Вторая мировая война только укрепила его естественную склонность к насилию и стремление к власти. Рассудительный, обожающий строгую дисциплину, он любил свою дочь и иногда даже говорил ей об этом, но такие заявления часто следовали за непредсказуемыми вспышками гнева и даже побоями.

Ее мать всегда вела себя покорно и отстраненно. В Люксембурге, этой застегнутой на все пуговицы стране, ее, итальянскую иммигрантку, считали изгоем. Она постоянно тосковала о далеком доме, никогда не обнимала, но и не наказывала Анну и никому в жизни не сказала «я тебя люблю».

Вторая причина состояла в том, что Анна уже выходила замуж. Она встретила Макса, красивого и умного молодого человека, в университете во Франции. Вскоре они поженились, и она переехала к нему в Париж, где он продолжил учебу. В двадцать шесть она родила первого ребенка, девочку. Через год он завел роман с женщиной, с которой познакомился, играя на гитаре ради заработка.

Когда Анна обнаружила это, она уже была беременна вторым ребенком. Они попытались все исправить, но безуспешно. К моменту рождения сына Макс уже съехался с той девушкой, и Анна рожала одна. Когда ее выписали из больницы, она забрала детей и уехала. Через шесть недель после этого Макс запер все окна в парижской квартире и открыл газ. В двадцать девять Анна осталась вдовой с двумя маленькими детьми и поселилась в мансарде у родителей.

Ну а третья причина была следствием первых двух. Анна не хотела, чтобы ее дети росли в атмосфере сомнений и страхов, неизбежной в родительском доме. Она не верила, что сможет дать им знания и опыт, необходимые для успеха.

Снова звякнул звонок.

— Секретарша обедает, открой, пожалуйста, — попросил выглянувший из своего кабинета начальник Анны — крупный жизнерадостный шотландец.

Направляясь через холл к дверям, Анна постаралась придать своему лицу вежливое выражение. Она привыкла иметь дело с бизнесменами и смогла бы поддержать привычную беседу об управлении активами, даже будучи в коме. Открыв тяжелую резную дверь, она машинально произнесла:

— Добрый день, как поживаете?

Широкая улыбка, какой она никогда раньше не видела, озарила лицо блондина, стоящего за дверью.

— Фантастически! — прогремел он.

В этой стране на вопрос «как дела?» обычно отвечали: «Хорошо, спасибо». Все остальное считалось экстравагантным, поэтому Анна расхохоталась от всей души, и это стало началом.

Через полтора года маленькая квартира Анны была совершенна пуста, если не считать мебели и четырех чемоданов, стоящих у деревянной двери. Она провела с Джорджем всего два месяца, потому что он постоянно уезжал, стараясь найти финансирование для своего бизнеса по продаже золотых слитков. Но этого хватило: за это время он успел познакомить ее с йогой, сикхизмом, здоровым питанием и нестандартным мышлением, которое ему удавалось особенно хорошо. А она успела влюбиться в совершенно непохожего на нее мужчину.

Джордж, сорокадвухлетний канадец, среди предков которого были русские и шотландцы, обладал пытливым беспокойным умом и постоянно путешествовал, зачастую оставляя за собой страшный беспорядок. Образованный, обаятельный, невероятно уверенный в себе, он недолгое время изучал философию в университете, а потом основал компанию, производящую пищевые добавки. Правда, вскоре он решил бросить работу и заняться крупными финансовыми операциями. Идею ему подсказала золотая лихорадка восьмидесятых.

Паспорта Анны и детей лежали на столе. Фрэнк и Кьяра — им было пять и семь лет соответственно — стояли в куртках, время от времени толкая друг друга.

Анна и Джордж были влюблены друг в друга, но два месяца — это всего два месяца. Ничего этого не произошло бы, если бы не ее отец, Конрад, ставший к тому времени высокопоставленным сотрудником тайной полиции. Он был в ярости, когда Анна получила повышение и осмелилась снять собственную квартиру. Она страдала хронической мигренью, которая влияла на зрение, и знала, что ей как воздух нужна свобода. Но ее отец требовал, чтобы она вместе с детьми вернулась в мансарду.