Сергей Сеничев - Лёлита или роман про Ё
— Разберёмся, — похвалил я как бы обоих, поцеловал страдалицу в лоб, вырубил свет и полез на свой командный пункт, и уже оттуда: — Напугалась-то сильно?
— Да как сказать. Растерялась больше… Нет, я знала, конечно, в школе просвещали, но первая мысль: от свёклы! Ну, помнишь, позавчера салат делала?.. Вот эт привет, думаю. А оно прям по ноге… Ну палец и резанула…
— Нарочно, что ли?
— Да да!
— Зачем?
— Чтобы типа искать, чем завязать, а вы не докапывались.
— Эх и дурочка!
— Чего дурочка! Сам-то, небось, когда нафунишь, сразу красный как рак.
— Это совсем другое.
— А я и говорю: совсем другое, понимать же надо!
А я и понимал. Уже.
— Не спишь?
— Не-а…
— Прикинь, а Дед-то — знал, что у тебя сегодня начнётся…
Нет, правда красавец! Прямым ведь текстом предупредил, а я лох лохом. Увидал пальчик порезанный, и — бинтик из кармана: а вот! а у меня наготове! а иди-ка сюда, перевяжу! Клоун…
— Конечно знал. Он всегда всё знает. В прошлый раз говорит: карандаши в буфете, в ящике, позади всего. А через час гляжу — Тим весь дом переворачивает. Я даже спрашивать не стала, достаю, он: как догадалась? А потом закивал: да, да, ясно, спасибо…
— Да уж, не соскучишься… Ладно, спи давай.
— А теперь и не хочется чего-то.
— Может, чаю тебе горячего?
— Да ну. Опять ведь припрётся допросы чинить.
— Тимка, что ли?
— Да кто же…
— И то верно. Утром почаёвничаем. Спи, Лёль…
— Ага.
И минут через пять:
— Дядька до-обрый!.. Заботливый такой…
Я не ответил.
Очнулся к полудню. Захворавшая просыпаться и не помышляла. Вот и ладненько, пускай, — подумал я, мысленно поправил на ней одеяльце и побрёл растапливать самовар.
Снаружи моросило: ну ясно, с чего дрыхнем. Тимки тоже было не слыхать. Завтракал я поэтому в одиночестве. Без особого аппетиту, но с распирающим во все стороны чувством честно выполненного долга: сказал же, пригляжу, вот и приглядываю!..
А дождь всё не переставал. А Лёлька всё дрыхла.
Прибегал мокрый Кобелина. Просунул морду, обтряхнулся, шумно подышал свисающим чуть не на грудь языком и поминай как звали. Наверное, Тимку искал да не нашёл — не то обидевшись на наш с Лёлькой ночной заговор, не то занятый чем-то ему одному ведомым, племяш настырно не спускался со своего убежища.
Я нарезал пару кругов до крыльца и назад, вспомнил о белье, пожамкал, отжал, залил, замаскировал и двинул в гости к юноше. Во второй за всё тут время раз.
В прошлый заход я не рассмотрел чердака как следует. Ну, чердак и чердак. Просторный, не больно захламлённый. Тёплый, тихий и темноватый.
— Здорово, отшельник. Не помешаю?
Он сидел у окошка и что-то писал. Завидев меня, тут же сунул блокнот за тесину:
— Попробуй.
— А знатно ты тут устроился…
— Не жалуюсь…
Я прошёлся по застонавшему потолку.
Веники висят, пучки травы какой-то — зверобой с мятой, судя по духу… В уголку топчан дощатый с матрасиком, подушкой и шинелкой поверх: аскетствует Тима что есть сил… Над — на стене — винтарь…
В другом углу всякая дребедень свалена: пара рам незастеклённых с давно облупившейся краской, пара же наличников, ящик какой-то, дерматином обтянутый. А вон мольберт — тоже, что ли, бабка баловалась?.. Ящик со свечами россыпью… Вешалка с шинелями же и гимнастёрками на добрые полвзвода… Некоторые дореформенного образца, с кубарями… Мммм-да, антуражно…
Я понял, чего тут не хватало: обязательных для всякого приличного чердака связок пожелтевших газет и стопок старых книг. Или хоть альбомчика, с чёрно-белыми, а потому и вечными фотографиями. Похоже, библия на комоде была единственным в Шиварихе печатным изданием… Странно-то ладно: жаль… Ну да ничего, надо будет в остальных хатах пошмонать, может, там чего полюбопытней обнаружится…
О! — вот оно — цельная кювета спичечных коробков. Полных? Ну, естественно! Не коллекции же для их тут хранили — с одной-то и той же этикеткой («Береги лес от пожара!»). От души припасено…
А это что? А это, друзья мои, жестянка из-под монпансье, доверху набитая чем? — правильно: патефонными иглами!.. Хрестоматия: спички, соль и патефонные иголки. Джентльменский набор настоящего автонома. Старики уверены, что именно без соли, спичек и патефонных игл в годину бед и лишений им придётся тужее всего… Ну и без этих вот кирпичиков до жути похожего на пластид хозяйственного мыла, а я как был брюзга, так и остаюсь, несмотря что втетерился сюда на всё готовенькое. Горбатого — могила…
Хозяин молча следил за моими перемещениями.
— Какие планы на день? — начал я издалека.
— Пойти пожрать для начала, а там видно будет.
— Резонно… — я всё ещё выбирал козу, на которой к нему подъехать, и для начала поехал в лоб: — Слушай, Тим, а хрен ли ты на меня такой надутый?
Он только усмехнулся в окошко.
— Чего? — насторожился я.
— Да мама так подкатывала… Вот этими самыми словами, — и гыгыкнул опять, подобродушней: — Ни на кого я не надутый. Уж что выросло.
— Да я почему спрашиваю, — и я подсел напротив, противный сам себе от осознания того, насколько потешной, наверное, выглядит со стороны эта попытка сыграть в отцов и детей. — Ощущение…
— Чего ощущение?
— Самочувствие — такое, будто кошка какая меж нами… С леса ещё. А тут и совсем… Обособляешься ты как-то больно уж демонстративно.
— Да говорю же, я всегда такой был, и лес тут ни при чём. Ты — тем более.
Ну что тут скажешь: дистанцию парень держит чётко.
— А кропаешь чего? — кивнул я на торчащий перед самым носом блокнот. — Не стишки?
— Так, ерунда.
— Показал бы…
— С какой радости?
— Просто любопытно. Да и разбираюсь я в этом немножко. Может, посоветую чего.
— С издателями сведёшь и рекомендацию выдашь?
Опять мимо. Чувствуя себя троечником на экзамене, я достал трубку.
— Здесь лучше не надо, — упредил он. — Вон сушь какая, опилки…
— Это правильно, — согласился я и приготовился услыхать «выйдь из класса» и встать и выйти. — А ты как? Завязал? Или Дед и тебе самосадику отрядил?
— Я же говорил: балуюсь. А сигареты кончились, по барабану стало. И вообще, несерьёзно это.
Нет, ну ты погляди, до чего серьёзный мальчик! Молчун, он уже тысячу раз, наверное, просчитал свою дальнейшую судьбу с поправкой на поменявшийся вектор. Курить вот прекратил. Жить, стало быть, собирается долго и счастливо. И крайне ответственно.
Ну и хватит реверансов. В отцы не пускает, но как старшего товарища воспринять обязан. В конце концов, это программное собеседование, мне оно нужно не больше, чем ему, должен же кто-то начать…
