Юрий Любопытнов - Мурманский сундук
— Ну вот, приехали, — простонал Сергей, но останавливаться не стал.
Однако, остановиться пришлось — колесо скрипело, машину заносило. Сергей выбрал укромное местечко — завёл «Жигули» в узкий коридор между кустами бузины и выключил мотор: он боялся, что преследователи на этом не остановятся, и не ошибся. Вскоре они увидели свет карманного фонарика. Он метался из стороны в сторону, ошаривая землю и кусты. По дороге шли двое или трое, приближаясь к ним. Афанасий отвёл Сергея от машины и заставил пригнуться.
— Спрячемся за кустами, здесь они нас не найдут.
Вскоре преследователи подошли так близко — их было двое, — что Афанасий с Сергеем стали различать голоса.
Грубый голос спрашивал:
— Куда подевался «жигулёнок»?
— Где-то здесь. Не мог же он далеко уехать.
— Мог не мог, а уехал.
— Будто сквозь землю провалился. На трёх колесах далеко не уедешь.
— А ты уверен, что попал в скат, темно же было.
— Уверен. Я слышал, как баллон разнесло.
— А что мы ищем? Шеф же сказал, чтобы мы только последили и попугали.
— Но он же сказал: с пристрастием. А я как в азарт войду, мне всё до лампочки. Слова шефа, то, сё…
— Хреновый компот…
Они проследовали дальше. Голоса затихли, свет фонарика пропал.
Минут через пятнадцать вернулись. Шли также по дороге, в глубь леса, видимо, боялись заходить.
— Сдаётся мне, что они где-то здесь прячутся.
— Да хрен с ними. Чего искать, ноги бить. Завтра Фотограф Обуху сообщит все подробности.
— Ох, и хотел бы я посмотреть на этого стервеца, — прозвучал грубый голос. — Из-под носа ушёл…
— Он не один был. Я чётко видел — в машине двое сидели…
— Может, и двое. Ничего это не меняет.
Шаги затихли, исчез и свет фонарика.
Сергей выпрямился и прислонился к шершавой коре дерева. На лбу от волнения выступили капельки пота. Сердце билось учащённо. Афанасий сохранял самообладание.
Они вышли на дорогу и посмотрели, что делают преследователи. Те, видимо, чинили мост — при свете фар было видно, как тени мелькали взад и вперёд. Скоро они поправили мост, но вперёд не поехали, а поехали обратно. Когда свет фар пропал, Афанасий спросил Сергея:
— Далеко до деревни?
— Да нет, километров пять. А чего туда ночью топать. Давай заночуем в машине, а завтра с рассветом пойдём.
— Лады, — согласился Афанасий и стал готовиться к ночлегу.
Глава четвертая
Отшельник из Дурова
Сергей проснулся от того, что продрог. Приподнял голову. Сначала не понял, где находится: лежит на голой земле, над ним колышатся ветки бузины, от которых идёт пряно-горьковатый запах. Вспомнил, что ночью у него затекли ноги в машине, и он выбрался на волю.
Поёживаясь от утренней свежести, заглянул в салон «Жигулей». Афанасий спал на заднем сиденье, надвинув фуражку на лицо. Услышав щелчок замка, приподнялся.
— Пора вставать, — сказал Сергей.
— Сей секунд, — ответил Афанасий и улыбнулся: — Нищему одеться, только подпоясаться.
Сергей осмотрел спущенное колесо и увидел, что пуля попала в боковину протектора. Подошёл Афанасий, увидел рваное отверстие. Широко зевнув, спросил:
— Других повреждений нету?
— Не знаю.
Они обошли машину. Обнаружили две дырки в задней части багажника.
— Чуть-чуть повыше, — изрёк Афанасий, — и моё бездыханное тело могло занять место в морге.
Сергей стал привыкать к шутливым прибамбасам Афанасия и ничего не ответил. Машину без присмотра в лесу на произвол судьбы ему оставлять не хотелось, и надо было ставить запаску, однако, взглянув на указатель объёма топлива, решил не торопиться с этим делом — стрелка была на нуле.
Он сказал об этом Афанасию. Тот выпятил нижнюю губу:
— Наше счастье, что он не кончился раньше, — и покачал головой.
— Завтракать будем у Николая в Дурове, — сказал Сергей, доставая из багажника два рюкзака, набитые провиантом, купленным в Москве перед поездкой. — Поклажу на себе понесём, — как бы извиняясь, проговорил он, видя, что Афанасий примеряется к рюкзаку.
— На себе, так на себе, — ответил Афанасий, легко взваливая рюкзак на плечи. — Хорошо, что миномета вдобавок не навьючил.
Закидав на всякий случай машину ветками, они отправились в путь, который указывал Сергей. «Мерседеса» с бандитами нигде не было видно.
— Наверное, пиво лакают, — ответил Афанасий на вопрос Сергея, куда подевались «голландцы» с «Мерседеса».
— Они о каком-то фотографе говорили, — вспомнил Сергей.
— Это не настоящий фотограф, — объяснил Афанасий. — Видно, у кого-то такая кличка. «Фотографировать» нас будет.
Поправляя тяжёлые рюкзаки, они медленно брели по росистой траве к Дурову.
Деревня встретила их тишиной и унылой безысходностью. На Сергея она и раньше производила неспокойно-тревожное впечатление. Больше года он не был в здешних краях. Ему показалось, что домов стало меньше, и чёрное мелколесье совсем близко подступило к ним. И то ли места, где раньше стояли подворья с прогонами и задворками, заросли мощным бурьяном, то ли оставшиеся дома вросли в грунт, но деревня показалась Сергею провалившейся в землю, понизлой. Была она отрешённой от суетного мира и медленно умирающей в спокойном сознании того, что уже ничто не может её воскресить, и она принимала свою долю с безразличным величием.
Когда он здесь был в последний раз, в трёх домах жили старики. А теперь? Сергею показалось, что ни на одном из оставшихся подворьев нет следов жизни человека. В основном зияли пустоты, как воронки от бомб, зарастающие крапивой и чёрной полынью. Кое-где от земли поднимались тонкие берёзки с блестящими и трепещущими на ветру прозрачными листьями и осинки с жёлто-багровым налётом на листьях, которые тоже трепетали, словно удивлялись, каким ветром занесло сюда на полуживое пространство двух путников. Срубы стояли серые, все одинаковые, подлатанные тем, что попадалось под руку — шершавой тесиной, куском фанеры, остатком рубероида или были забиты сухой осокой в местах, где промерзал оголённый паз. Были они безжизненные, будто кровь вытекла из их жил.
На Афанасия вид запустелой умирающей деревни произвёл гнетущее впечатление. Поравнявшись с первой избой, он дёрнул ручку двери покосившегося крыльца. Жалобно скрипнув, дверь подалась, словно ждала момента, когда её толкнут. Афанасий, а за ним Сергей, через сени вошли внутрь. Пахнуло сыростью — запахом гниющего дерева, прелого мха, влажной земли. Русская большая печь, сложенная в углу, отсырела, глина, побелённая известью, кое-где отстала от кирпичей, образуя красно-коричневые пятна. Потолок почернел. В красном углу, где была божница с образами, теперь пустая, висела седая паутина и на позеленевшей латунной или медной цепочке болталась лампадка. В углу потолок, казалось, был наспех разобран, и в проём видны были стропила с обрешёткой и через дырявую крышу небо.
