Джеймс Болдуин - Комната Джованни
– Chéri. Mon très cher,[137] – донесся до меня протяжный стон Джованни, – не бросай меня. Пожалуйста, не бросай.
Я повернулся и крепко прижал его к себе, глядя поверх головы Джованни на стену, на мужчину и женщину, неспешно разгуливающих среди роз. Он заплакал навзрыд. Казалось, сердце его не выдержит и разорвется. Но и мое сердце разрывалось на части. Что-то внутри оборвалось, и от этого я был холоден, невозмутимо спокоен и бесстрастен. Но я должен был что-то сказать ему.
– Джованни, – протянул я, – Джованни.
Он притих и стал меня слушать. Я еще раз невольно убедился, на какие уловки толкает человека отчаяние.
– Джованни, – сказал я, – ты же прекрасно знал, что когда-нибудь я от тебя уйду. Ты знал, что моя невеста вернется в Париж.
– Ты от меня уходишь не из-за нее, – сказал он, – ты уходишь совсем по другой причине. Ты так много врал самому себе, что наконец сам поверил в собственную выдумку. А я, я чувствую сердцем, что уходишь ты не из-за женщины. Если бы ты ее действительно любил, ты бы не был так жесток со мной.
– Она не девчонка, – сказал я, – она женщина, и что бы ты себе ни придумывал, я действительно люблю ее…
– Ты никого не любишь, – закричал он, – и никого не любил. И поверь мне – никогда не полюбишь. Ты любишь свою непорочность, свое отражение в зеркале, ты, словно девственница, никого не подпускаешь к себе, будто у тебя между ног драгоценности: золото, серебро, рубины или даже бриллианты. Ты никому и никогда не отдашь свое сокровище, не позволишь и пальцем дотронуться до него – никому: ни мужчине, ни женщине. Ты хочешь быть чистеньким. Ты думаешь: «Я пришел сюда чистым и уйду чистым», – ты не хочешь, чтобы от тебя дурно пахло хотя бы пять минут, хотя бы секунду.
Он резко и в то же время ласково схватил меня за воротник. Он брызгал слюной, в его глазах стояли слезы, скулы нервно подрагивали, а мышцы рук и шеи, казалось, вот-вот лопнут от напряжения.
– Ты хочешь бросить меня потому, что, когда ты со мной, от тебя дурно пахнет. Ты хочешь меня возненавидеть, потому что я не боюсь дурного запаха любви. Ты хочешь убить меня во имя своих лживых ничтожных нравственных устоев. Но ты сам безнравственный тип. Ты самый безнравственный человек из всех, кого я встречал в жизни. Посмотри, посмотри, что ты со мной сделал. А ведь я люблю тебя. Ты это знаешь. Страшно подумать, как обошелся бы ты со мной, не будь этого.
– Прекрати, Джованни, ради Бога, прекрати это! Черт подери, как мне, по-твоему, поступить? Я не волен в своих чувствах!
– Да ты не знаешь, что такое чувства! Разве ты что-нибудь чувствуешь? Что ты чувствуешь?
– Сейчас – ничего, – сказал я, – ничего. Я хочу скорее удрать из твоей комнаты, удрать от тебя подальше, чтобы прекратить эту отвратительную сцену.
– Ты хочешь удрать от меня! – Он рассмеялся, но глаза его были полны горечи. – Наконец ты сказал правду. А знаешь ли ты, почему хочешь от меня удрать?
Что-то внутри у меня сжалось в комок и замерло.
– Я не могу жить с тобой вместе, – сказал я.
– А с Хеллой ты жить можешь? С этой круглолицей, как луна, девчонкой, которая думает, что дети появляются на свет из-под капустного листа или из холодильника. Прости, я плохо знаю американские сказочки. С ней ты можешь жить?
– Да, – неуверенно пробормотал я, – с ней я жить могу.
Я встал. Меня всего трясло.
– Что за жизнь у нас может быть в этой тошнотворной комнатенке? Да и вообще, что за совместная жизнь может быть у двух мужчин? Любовь, любовь – только и слышишь от тебя, а нужна тебе эта любовь только для того, чтобы крепче стоять на ногах, скажешь, не так? Ты бы чего хотел: ходить на работу, выкладываться там до изнеможения, приносить домой деньги, чтобы я при этом сидел в этой клетке, мыл посуду, стряпал, чистил вонючую уборную, встречал тебя на пороге поцелуями, спал с тобой и был твоей девочкой, твоей крошкой? Этого ты хотел бы? Вот что значит твоя любовь. Ты говоришь, я хочу убить тебя. А ты задумывался над тем, в кого ты меня превращаешь?
– Я пытаюсь сделать из тебя свою девочку? Если бы я ее хотел, она бы у меня была.
– А почему же ее нет? Значит, ты трусишь? И тащишь меня в постель, потому что кишка тонка бегать за женщинами, которых ты, на самом деле, хочешь? Так?
Джованни побледнел.
– Ты мне все время твердишь о том, что я хочу, а я тебе – о том, кого я хочу.
– Но я мужчина, – закричал я, – понимаешь, мужчина! Как мы можем жить друг с другом?
– Как это делается, – спокойно ответил он, – ты знаешь не хуже меня. Вот поэтому ты от меня и уходишь.
Он встал, подошел к окну и распахнул его.
– Bon,[138] – сказал он и ударил кулаком по подоконнику.
– Если бы я мог удержать тебя здесь, я бы удержал, – закричал он, – даже если бы мне пришлось избить тебя, заковать в цепи, уморить голодом, только чтобы ты остался. Я бы это сделал.
Он отошел от окна. Ветер развевал его волосы.
– Может, когда-нибудь ты пожалеешь, что я этого не сделал.
Джованни, как плохой провинциальный актер, размахивал передо мной руками.
– Холодно, – сказал я, – закрой окно.
Он улыбнулся.
– Ты ведь уходишь, какая тебе разница. Bien sur.
Он захлопнул окно, и мы долго смотрели друг на друга, стоя посреди комнаты.
– Больше мы не будем выяснять отношения, – сказал он. – Это имело бы смысл, если бы ты оставался. У нас с тобой, как говорят французы, une separation de corps, не развод, а просто разлука. Все, хватит. Мы расстанемся. Но я знаю, что ты принадлежишь мне. И я верю, я должен верить, что ты еще вернешься.
– Джованни, – сказал я, – я никогда не вернусь, и ты это знаешь.
Он замахал на меня руками.
– Хватит, больше никаких выяснений отношений. Американцам не дано чувствовать, где их судьба, нет, не дано. Они даже не узнают ее, глядя ей в лицо.
Он вытащил из-под раковины бутылку.
– Жак тут оставил бутылку коньяка. Давай пропустим по стаканчику. Так, кажется, говорят у вас в Америке.
Я смотрел, как он аккуратно разливает коньяк в стаканы, хотя его всего трясло – от ярости, боли, а может, от того и другого. Он протянул мне стакан.
– A la tienne,[139] – сказал он.
– A la tienne.
Мы выпили. Я не смог удержаться от вопроса:
– Джованни, а что ты теперь собираешься делать?
– О, – воскликнул он, – у меня полно друзей. Найду уж, чем с ними заняться. Завтра вечером, к примеру, буду ужинать с Жаком. Не сомневаюсь, что и послезавтра буду ужинать с ним же. Он очень ухлестывает за мной и считает тебя чудовищем.
– Джованни, – беспомощно пролепетал я, – будь осторожнее. Пожалуйста, будь осторожнее.
