Майкл Каннингем - Избранные дни
Он любил мальчиков, вроде бы так? Это правда? Она полистала книжку.
Двадцать восемь молодых мужчин купаются у берега,
Двадцать восемь молодых мужчин, и все они так дружны;
Двадцать восемь лет женской жизни, и все они так одиноки.
Ладно. Еще что?
Бороды у молодых мужчин блестели от воды, вода стекала с их длинных волос,
Ручейки бежали у них по телам.
И так же бежала у них по телам рука-невидимка
И, дрожа, пробегает все ниже от висков и до ребер.
Тот мальчишка — читал ли эти строки? Мог читать, а мог и нет. Цитировал он только первую строфу. Умный мальчик, который все подхватывает на лету.
И все же какой-то сексуальный оттенок в этом был. Мальчик обнял мужчину и взорвал себя и его.
Мы все — один человек, Нам всем хочется одного и того же.
Его голос до сих пор звучал в голове у Кэт. Мальчик хотел казаться младше, чем был на самом деле. Ребенок, изо всех сил старавшийся выглядеть ребенком.
Но ничто в нем не намекало на способность убить. Мальчишка, по определению, конечно, был не в себе. Но ведь она гордилась умением распознавать по-настоящему опасных. Кэт не могла в точности объяснить, как она это делает, несмотря на то что в инструкциях было подробно прописано множество признаков. В ее случае было что-то другое. Запах, легкий душок. Потрескивание — лучшего слова она подобрать не могла. Кэт словно бы слышала слабый отзвук разрядов на плохом контакте, той неисправности в цепи, из-за которой убийство выходило за пределы фантазий.
Задачу осложняло то, что время от времени некоторые из звонящих оказывались правы. Табачные компании действительно создали секретный ингредиент, при добавлении в сигареты вызывающий более быстрое привыкание. Северокорейцы на самом деле похищали туристов из Японии и заставляли их обучать своих шпионов тонкостям японских обычаев. Шум, который доносился из-за двери соседней квартиры, и вправду издавал взрослый тигр.
В коридоре этажа, прямо у нее за дверью, послышался какой-то звук. Кто-то скребся. Или что-то в этом роде. Похожий звук издает высокий дамский каблук, чиркая по кафелю. Это мог быть сосед Артур, переводящий эмфиземное дыхание, прежде чем двинуться дальше, — но производимые Артуром звуки были хорошо ей знакомы; ей были знакомы абсолютно все звуки, которые производили в коридоре соседи. Этот был чем-то новым.
Она подняла голову от книги. Прислушалась.
Вот он снова — неясный скребущий звук За городом это мог бы быть пробирающийся по крыше опоссум.
За городом — оскаленные зубы темноты?
Кэт встала, подошла к двери. Теперь тишина. И все равно ей было не по себе. Слегка не по себе. Оно и понятно — такие времена. Сотрудникам отдела профилактики пистолет не полагался. Да она никогда и не хотела его иметь. Но сейчас бы оружие не помешало.
Она сказала: «Эй там?» — и поразилась девчоночьему страху в своем голосе. Ну и черт с ними. Кишка тонка ее напугать. Она распахнула дверь.
Никого. А только все тот же унылый коридор, свет противный, как в аквариуме, на полу плитка цвета гнилых зубов. Она шагнула за порог и внимательно огляделась. Пусто. Судя по всему, звук доносился с улицы или через стенку из соседней квартиры (где жила непонятная парочка молодых наркоманов, вечно занятая таинственными делами, для осуществления которых они негромко по чему-то постукивали и что-то передвигали). В коридоре не было никого и ничего.
В следующую секунду она заметила надпись на стене, прямо напротив двери. Идеальным, видимо непросто давшимся, школьным почерком кто-то написал мелом: УМЕРЕТЬ — ЭТО ВОВСЕ НЕ ТО, ЧТО ТЫ ДУМАЛ, НО ЛУЧШЕ.
Ни Пит, ни люди из ФБР ничего толком не обнаружили. Они, разумеется, опросили соседей, и конечно же никто ничего не видел, не замечал подозрительных личностей и т. п. Как знали все обитатели дома, при известной сноровке туда можно было пробраться по узким проходам мимо свалок на задах, а потом улизнуть на улицу через сломанную заднюю дверь. Жильцы как раз недавно отметили пятую годовщину тщетных попыток заставить хозяина ее починить.
Пит, страшно вспотевший, стоял в гостиной Кэт и пил эспрессо, который она для него сварила.
— Как тебе кофе? — спросила она.
— Крепкий.
— По-другому не умею.
— Честно говоря, в голове не укладывается, как этот подонок узнал, где ты живешь.
— Это можно сделать десятком разных способов.
— Верно.
В свое время для нее явилось сюрпризом, что в реальности — в отличие от кино — не существовало никакой системы обеспечения анонимности полицейских. Собственно, когда дело касалось крупных шишек, какие-то меры принимались, но и те не давали желаемого результата. Так что любой, кто обладал настойчивостью и компьютером, мог выследить копа, агента ФБР или аудитора Налогового управления, однажды вечером постучать ему в дверь и доставить смертельную весть.
Пит сказал:
— Может, один из ребят останется у тебя на ночь? Или сама поедешь ночевать в гостиницу?
— Я могу переночевать у Саймона.
— Тот, кто знает твой адрес, может раздобыть и его.
— У Саймона дом охраняется, наверно, надежнее, чем штаб-квартира ФБР. В одном из пентхаусов живет какой-то король в изгнании, и еще есть квартиры нескольких председателей советов директоров, очень соблазнительных для похитителей.
— Ты ему звонила?
— Как раз собиралась. Он сейчас заканчивает с последним клиентом.
— Позвони. Хочу точно знать, что ты нашла себе приют.
Она набрала на мобильном номер Саймона и рассказала ему, что произошло.
— Господи! — вырвалось у него.
— Мне, по правде говоря, немного страшно, — сказала она.
— Приезжай прямо сейчас.
— Так и сделаю.
Пит увел ее. Люди из ФБР остались снимать тысячи отпечатков пальцев, покрывавших стены и двери помещения. Кто знает, может, чего и найдут?
Он проводил Кэт до вестибюля дома Саймона на Франклин-стрит. При виде кленовых панелей и огромного букета тигровых лилий на стойке консьержа Пит негромко присвистнул.
— Сильно, — проговорил он шепотом.
Она дала знать о своем появлении Джозефу, консьержу экстра-класса родом из Кореи, и сказала Питу:
— Спокойной ночи.
— Не скучай, — сказал тот.
— Увидимся утром, — сухо ответила она. Кэт была не в настроении шутить.
— Ладно. Увидимся завтра утром.
Когда она поднялась к Саймону, он обнял ее. Ей самой было странно, что она способна разрыдаться — не столько от усталости и нервного напряжения, сколько от радости, что ей есть к кому прийти.
