Анна Гавальда - Просто вместе
Пу-пу-пи-ду-ба-да…
Кто такая Полетта? Его мама?
Она закончила книгу среди ночи.
Ладно. Еще одно Рождество миновало.
14Снова все та же рутина: сон, метро, работа, дом. Франк больше не разговаривал с ней, и она старалась по возможности избегать его. По ночам он редко бывал дома.
Камилла решила немного размяться. Она отправилась навестить Боттичелли в Люксембургский дворец, зашла к Зао Ву-ки[29] в Зал для игры в мяч, но отказалась от мысли посетить Вюйара, увидев длинный хвост очереди. В конце концов, напротив «прописался» Гоген! Неразрешимая дилемма! Вюйар — это, конечно, прекрасно, но Гоген… Гигант! Вот она и стояла, как Буриданова ослица, между Понтаваном,[30] Маркизами[31] и площадью Вентимильи… Ужас какой…
Кончилось тем, что Камилла принялась рисовать людей в очереди, крышу Большого дворца и лестницы Малого. Внезапно к ней пристала какая-то японка: она размахивала банкнотами по пятьсот евро, умоляя купить для нее сумку в магазине Vuit-ton, и тряслась, как бесноватая, словно это был вопрос жизни и смерти. Камилла бессильно развела руками.
«Look… Look at me… I am too dirty…»[32] Она кивнула на свои говнодавы, слишком широкие джинсы, грубошерстный свитер и военную куртку, которую одолжил ей Филибер… «They won’t let me go in the shop…»[33] Девица скривилась, забрала деньги и пристала к кому-то стоявшему в той же очереди позади нее.
Неожиданно она свернула на авеню Монтень. Так, ради интереса.
Вид у охранников был весьма и весьма внушительный… Она терпеть не могла этот квартал, где за деньги можно было получить самое худшее, что существует в этом мире: дурной вкус, власть и высокомерную спесь. Проходя мимо витрины магазина Мало, она ускорила шаг — слишком много воспоминаний! — и вернулась по набережным.
На работе ничего интересного, если не считать того, что холод стал совсем невыносим.
Она возвращалась домой одна, ела одна, спала одна и слушала Вивальди, обхватив колени руками.
Карина задумала всем вместе встретить Новый год. Камилла идти не хотела, но для спокойствия уже внесла тридцать евро — и задний ход дать не могла.
— Нужно идти, — убеждала она себя.
— Не люблю я этого…
— Почему?
— Не знаю…
— Боишься?
— Да.
— Чего?
— Жир растрясти… И потом… Мне и одной хорошо, блуждаю по собственному внутреннему миру и как бы хожу куда-то…
— Смеешься? Там не разгуляешься — повернуться негде! А жирок твой прогорклый совсем…
Такого рода беседы с собственным бедным рассудком совершенно изматывали Камиллу…
Вернувшись вечером домой, она обнаружила Франка на лестничной клетке перед квартирой.
— Ключи забыл?
— …
— Ты давно здесь?
Он раздраженно помахал рукой перед своим закрытым ртом, напоминая, что говорить ему запрещено. Камилла пожала плечами — ведет себя как малолетний придурок.
Он отправился спать, не приняв душ, не выкурив сигарету и даже не попытавшись в очередной раз «достать» ее. Он выдохся.
На следующий день он вышел из комнаты только в половине одиннадцатого утра — не слышал звонка будильника. У него не было сил даже на ор и ругань. Камилла сидела на кухне. Он плюхнулся на стул напротив нее, налил себе литр кофе, но даже пить начал не сразу.
— Что с тобой?
— Устал.
— Ты что, вообще никогда не берешь отпуск?
— Возьму. В первых числах января… Буду переезжать…
Она посмотрела в окно.
— Будешь дома в три?
— Чтобы впустить тебя?
— Да.
— Да.
— Ты все время сидишь дома?
— Не всегда. Но сегодня никуда не выйду, раз у тебя нет ключей…
Он покачал головой, как зомби.
— Ладно, пойду, а то уволят…
Он подошел к раковине, чтобы сполоснуть чашку.
— Какой адрес у твоей матери?
Он замер у раковины.
— Зачем тебе?
— Чтобы поблагодарить…
— По… побл… — он аж поперхнулся. — За что поблагодарить?
— Ну… за шарф.
— Аааааа… Так его не мать связала, а бабуля! — с облегчением в голосе пояснил он. — Так только моя бабка умеет!
Камилла улыбалась.
— Эй, ты не обязана его носить!
— А мне он нравится…
— Я просто остолбенел, когда она мне его показала…
Он засмеялся.
— Твой шарф — это еще что… Подожди, увидишь, какой достался Филиберу…
— Ну и какой он?
— Оранжево-зеленый.
— Уверена, он его наденет… И пожалеет об одном — что не смог лично поблагодарить за подарок и поцеловать ей руку…
— Я тоже так подумал… Большая удача, что она решила подарить их именно вам… Вы двое — единственные в целом свете люди, способные носить этот ужас и не выглядеть клоунами…
Она поглядела на него.
— Эй, ты хоть понимаешь, что вроде как сказал сейчас нечто приятное?
— Думаешь, обозвать человека клоуном — все равно что сказать ему комплимент?
— Ах извините… Я решила, ты имел в виду нашу врожденную породистость, класс, так сказать…
Он ответил с секундной задержкой:
— Нет, я говорил о… о вашей внутренней свободе… наверное. О том, что вы умеете жить, совершенно наплевав на мнение окружающих. У него зазвонил мобильник. Вот уж не везет так не везет: в кои веки раз собрался пофилософствовать, и то не дали…
«Сейчас буду, шеф, уже иду… Да ладно вам, я стартую… Пусть Жан-Люк начинает… Слушайте, шеф, я пытаюсь заарканить девчонку, которая в миллион раз умней меня, так что, сами понимаете, времени требуется больше… О чем? Нет, я еще не звонил… Да я же вам говорил — он все равно не сможет… Да я знаю, что у всех у них работы выше крыши, мне ли не знать! Ладно, я этим займусь… Сейчас позвоню ему… Что? Забыть о девушке? Вы наверняка правы, шеф…»
— Мой шеф, — пояснил он, глуповато улыбаясь.
— Да неужели? — удивилась она.
Он вытер чашку и вышел, придержав дверь, чтобы не хлопнула.
Да, может, она и чокнутая, но уж точно не дура. Вот и хорошо.
С любой другой он повел бы себя иначе: повесил бы трубку — и привет горячий. А ей сказал: это мой шеф. Хотел рассмешить — и она сыграла удивление, чтобы поддержать шутку. Говорить с ней — все равно что в пинг-понг играть: она держала темп и срезала мяч в утлы в самые неожиданные моменты, а он сам себе казался не таким уж кретином.
Он спускался по лестнице, держась за перила, и слышал, как скрипит, потрескивает и пощелкивает старый дом у него над головой. То же самое и с Филибером, потому он и любил с ним разговаривать.
