Тони Магуайр - Только не говори маме. История одного предательства
На последней неделе вернулась бабушка, и моя жизнь снова изменилась, поскольку приехала она с определенной целью. Бабушка объявила моим родителям о том, что мне не нравится моя школа. И как она считает, я не протяну в ней еще шесть лет, сорвусь, и тогда об университете можно будет забыть. Мой отец, как ей было известно, не любил Англию, поэтому она хотела помочь нам с переездом в Ирландию. Там частные школы стоили дешевле, и она могла бы оплатить мою учебу в прежней школе. Она даже готова была купить мне новую школьную форму. Как заметила бабушка, здесь у меня не было друзей, с кем было бы жаль расставаться, а в Ирландии, по крайней мере, была большая родня.
Мой отец хотел вернуться. Он скучал по своей семье, где им восхищались и в чьих глазах он выглядел, да и сам себе казался, успешным, в то время как для родственников матери он навсегда остался необразованным Пэдди.
Моя мама согласилась, как обычно руководствуясь принципом «хорошо там, где нас нет». Наш маленький домик был выставлен на продажу и быстро продан, мы снова стали паковать коробки и с началом летних каникул отправились в свою последнюю поездку как семья.
Я тоже надеялась, что это станет началом новой жизни. Я скучала по Ирландии, а моя английская бабушка была слишком редкой гостьей, чтобы ее любовь могла компенсировать тяготы моей жизни в Англии. Так что мы трое, каждый со своими надеждами, покидали Англию, возвращаясь в Коулрейн.
И снова ирландские родственники устроили нам пышный прием. Бабушка встречала нас на улице, и по ее щекам струились слезы радости. Моя мама, не любительница публичной демонстрации чувств, сухо обняла ее, в то время как я скромно стояла в сторонке. Теперь я понимала, что для моей матери дома мужниной родни были трущобами, а их образ жизни не соответствовал тому, к чему она привыкла, но для меня тепло и доброта, которые я здесь встречала, с лихвой компенсировали безденежье.
Повзрослевшим взглядом я оценила жилище бабушки и дедушки совсем иначе. Гостиная, и прежде маленькая, вызвала у меня легкую клаустрофобию, усугубляемую чрезмерной духотой от натопленной печи. Стол, накрытый свежими газетами, кричал о бедности. В уличной уборной оказался трогательный рулон туалетной бумаги. Я знала, что его повесили специально для меня и моей матери. Нарезанные на квадраты газетные листы, нанизанные на гвоздь, предназначались для особ менее чувствительных.
Мои ирландские родственники, должно быть, видели во мне юную копию моей матери. Я говорила, как она, сидела, как она, а манеры, свойственные английскому среднему классу, были заложены во мне с рождения. Теперь, когда я повзрослела, они все пытались разглядеть во мне отцовские черты, но безуспешно. Они видели перед собой дочь женщины, которую терпели исключительно ради отца и никогда не считали членом своей семьи. Так же, как и моя мать, я была гостьей в их доме, и любили меня только из-за отца, но не саму по себе. Думаю, именно поэтому они с такой легкостью решили мою участь спустя два года.
Это была Северная Ирландия конца пятидесятых. И это был Ольстер с его маленькими серыми городками, где обочины раскрашивали в красно-бело-голубые цвета и гордо вывешивали в окнах флаги.
В родном городке моей ирландской семьи мужское население облачалось в черные костюмы и шляпы и гордо вышагивало на демонстрациях в честь празднования «Оранжевого дня». Непреклонные протестанты, жители Коулрейна были верны своему национальному гимну и не любили англичан – «своих избалованных заморских хозяев». Северная Ирландия была полна предрассудков, а ее жители плохо информированы о собственной истории. Нелюбовь к англичанам тянулась со времен ужасов «картофельного голода» XIX века, хотя учителям истории и следовало бы напомнить ирландцам о том, что у многих предки были католиками, которым пришлось поменять веру ради выживания. Но, как ни странно, католиков они ненавидели еще больше, чем англичан. Католики, которые так много потеряли от британского правления и по-прежнему оставались второсортными гражданами, тем не менее гордились своей историей. В то время как семьи вроде нашей вполне могли бы поинтересоваться своим родом, восходящим к вождям, некогда правившим Ирландией и защищавшим ее от вторжения иноземцев, но не считали это нужным и полезным, поскольку однажды уже отреклись от своих предков. За те годы, что я провела в Северной Ирландии, мне удалось понять, что религия не имеет никакого отношения к христианству.
Но в то же время это была страна, где жители всегда помогали друг другу. Во времена голодного детства моего отца соседи делились друг с другом едой. Уже много позже я обнаружила, что в этой стране община выступает единым фронтом и доброта зачастую уступает непримиримости. Но в двенадцать лет я ничего этого не видела; для меня это было место, где я чувствовала себя счастливой.
Хотя я и понимала, что мои родственники уже не относятся ко мне так же, как это было три года назад, я все равно их любила. Я очень обрадовалась, когда мне сказали, что, пока мои родители не подыщут собственный дом, мы с Джуди останемся жить у бабушки с дедушкой, а родители переедут к моей тете в прибрежный городок Портстюарт. Дома моих ирландских родственников были слишком малы, чтобы вместить всю нашу семью, так ч то, как только меня зачислили в прежнюю школу, мои родители уехали, а я стала жительницей трущоб Коулрейна.
Соседские ребята были настроены дружелюбно; казалось, моя непохожесть вызывала у них больше любопытства, нежели агрессии. А может, все дело было в том, что они мечтали когда-нибудь вырваться из дома и отправиться в Англию искать счастья. Даже в столь юном возрасте они видели в ней страну больших возможностей и буквально засыпали меня вопросами о тамошней жизни. Правда ли, что там заработки такие высокие, как говорят? И рабочих мест предостаточно? По окончании школы многие собирались сесть на тот самый паром и отплыть в Ливерпуль, а самые амбициозные мечтали добраться аж до Лондона.
Время, проведенное среди этих грубовато-добродушных детей, принявших меня в свой круг, и многочисленных родственников, которые делали все, чтобы я чувствовала себя, как дома, вспоминается мне как самое беспечное и счастливое. Мне разрешали целыми днями болтаться на улице, водить Джуди на прогулки в парк, играть в крикет, в котором я преуспела. Я прищуривалась, фокусировала взгляд на маленьком мячике и прицельно направляла его в ворота, нарисованные на стенах домов. Меня считали лучшим игроком, а взрослые уважали за то, что я ни разу не промахнулась и не разбила ни одного окна. Я истошно вопила от радости, забивая мяч, а ребята из моей команды дружески хлопали меня по спине и говорили, что я играю неплохо для девчонки.
![Борис Екимов - "Говори, мама, говори..."[рассказы]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
