Олег Рой - След ангела
— Угу! — кивнул Сашка.
— Ну вот. Получилось такое странное колечко, которое потом назвали петля Мебиуса. И вот именно с этой петлей Мебиус и вошел в историю науки, а вовсе не со своими исчислениями и уравнениями. Занятно, правда?
— А что в этом особенного? — удивилась Коза, рассматривая ремень.
— А то, что у петли Мебиуса не две поверхности, а всего одна. То есть если жучок поползет по этой петле, то он по дороге к исходному пункту побывает в каждой ее точке. А будь это обычное бумажное кольцо — он бы прополз либо по внешней, либо по внутренней стороне. — Лева пальцем проследил путь воображаемого жука, к нему тут же потянулись еще четыре указательных пальца. — И еще. Самые удаленные точки этого пути находятся как раз ближе всего — на расстоянии толщины слоя бумаги! Поэтому, если представить себе, что вся наша Вселенная — это одна гигантская петля Мебиуса, то окажется, что для самых дальних космических путешествий нужно лететь не вдаль, а как бы вглубь, насквозь, преодолевая кривизну пространства. Так ангелы ныряют с одной стороны, а выныривают — с другой.
— Ну, это-то мы читывали, знаем, — встрял Тема. — Вся фантастика на этом построена — четвертое измерение…
— Да что фантастика, — продолжал Лева. — Это символ для всего человечества: самое далекое, самое желанное оказывается самым близким — вот только дотянись до него, и оно тут, совсем рядом. — Он ткнул руку в пустоту, будто ожидая там встретить руку кого-то неведомого. — Занятно, правда?
— А что невеста? — нетерпеливо спросила Лила.
— Что — невеста? — не понял Лев.
— Она согласилась выйти за него замуж или нет?
— Ну да, согласилась. Стала фрау Мебиус. Родила ему, наверное, дюжину мебиусяток. И жили они долго и счастливо.
Такое окончание истории вполне устроило обеих слушательниц.
А Санек все еще водил пальцем по ремню Левкиной сумки. Вот если бы в самом деле открылась вдруг такая возможность — пронзить насквозь или же обмануть пространство и время, прорваться в другой, небывалый мир, о котором мы пока ничего не знаем и узнать не можем… И что это был бы за мир?..
— Послушай, а это, случайно, не смерть? — спросил он вдруг, и сам испугался нечаянно вырвавшегося у него вопроса.
— Ты о чем? Почему смерть? — не понял Лев.
— Ну, проскок из нашего мира в не наш — это, может быть, смерть?
— А ты что, веришь в загробный мир? — тут же прицепилась Коза.
— Да нет, я не знаю, — стушевался Санек. — Но вы же сами говорите — Бог, ангелы… Раз есть ангелы — значит, есть и загробный мир. Иначе куда они залетают, откуда вылетают?
Тут все дружно замолчали. Несмотря на то что в школе последнее время все чаще заговаривали о религиозном воспитании, все ребята были из семей атеистов и в бога не верили… Или, по крайней мере, думали, что не верят.
— Ладно, — прервала затянувшуюся паузу Коза. — Пора по домам, Мебиусы-Шмебиусы! А то я из-за вас на английский опоздаю, отец с меня голову снимет.
Санек давно уже заметил, что Лила — не трепачка. Что скажет — не забудет, что пообещает — сделает.
Книгу про ангелов она и верно в школу не понесла. Но в следующую пятницу вручила Саньку листок необычной шероховатой бумаги. На нем был рисунок — взлетающий ангел. Или скорее даже ангелица — длинные волосы, тонкое, нежное лицо, женственная фигура. Ангелица только что оторвалась от земли, складки ее длинного одеяния развеваются, крылья еще не расправились, одна рука воздета вверх, другая безвольно опущена, словно ее от скорости движения забросило за спину. Короче, фигура застыла в полете в той самой позе, которую показала им на крыльце Лила. А вокруг колен ангелицы вьется лента — петля Мебиуса.
— Это я для тебя перерисовала, — сказала Лила. — Из той книги, про ангелов.
— Пасибки!
Она так многозначительно на него смотрела, что он не нашелся, что бы еще сказать. Потом все-таки добавил, будто с трудом выдавил из себя:
— Я тебе обещаю: этот рисунок всегда будет со мной. Он такой красивый… Спасибо тебе!
— Тогда ты лучше закатай его в пластик. А то бумага изотрется.
— Угу.
И в тот самый момент, когда Санек аккуратно заложил рисунок между страницами учебника по алгебре и сунул его в сумку — в тот самый момент пришла ему в голову мысль, как сохранить его на долго-предолго, чтобы ангел всегда был при нем, при Саньке.
* * *— Ты, я смотрю, совсем поплыл, — усмехался Серега-кольщик. — Спишь, что ли?
— Нет, почему — сплю? — возражал Саня. — Не сплю. Думаю.
— А, ну думай. Дело полезное…
— А долго еще?
— Да нет, не очень. Одно крыло осталось…
* * *Как скоротать год — последний год! — в опостылевшей этой школе?
Ну, первая четверть — понятно: вспоминаешь о лете, хранишь его в себе, в памяти ищешь внутреннюю опору в часы контрольных, во время бесконечных домашних заданий, в нескончаемые минуты учительских нотаций.
Вторая четверть хороша тем, что она короткая: если вначале взять удачный старт, то нормальные отметки тебе гарантированы. Это знают все — и учителя, и ученики. У всех ребят всегда отметки за вторую четверть самые высокие (кроме тех, кто, по новомодным меркам, учится не четвертями, а триместрами). И еще: вторая четверть закончится Новым годом. А кто же не любит Новый год — елку, подарки, петарды, самые любимые (потому что длинные) зимние каникулы?
Третья четверть — ну, тут уж надо сжать зубы и тащить. Самая длинная, самая муторная. На нее по всем предметам приходится самый тяжелый материал. И время года тоже не лучшее — когда бесконечная зима никак не уступит место боязливой весне. Сыро, слякотно, промозгло. И по утрам еще темно, и снег когда еще начнет таять…
Ну а четвертая — тут уж гляди, как Ирина Анатольевна, сделав брови домиком, читает строки из забытого детского стихотворения:
До того хорошо поет птица,
Что совсем невозможно учиться!
Из певчих птиц имеются в наличие только шумливые воробьи на ветках пришкольного сада, зато в голове гуляют ласковые и шальные весенние ветерки, зовут на улицу: на велик, на скейты, на ролики, на прогулки-свиданки. После бесконечных снегов и нерасчищенного ото льда асфальта как приятно пройтись по мягкой земле — пусть даже и на аллейке чахлого какого-нибудь скверика!
А там, глядишь, и учебный год закончился, и начинается самое главное, самое радостное, самое счастливое время — лето! Такое чудесное и такое до обидного короткое, даром что по календарю продолжается девяносто дней. С дополнительным, лишним в календаре днем 31 августа, который, как рассказывали им на уроках, когда-то еще древние римляне подарили всем школьникам на века вперед: как сейчас говорят, бонус.
