Канта Ибрагимов - Седой Кавказ
«Какие красивые пушистые зверьки! – подумал Арзо. – Вроде даже схожи, только чуть размером разнятся. И что они не поделили в этом ночном спокойствии?»
Потом он вспомнил сон, еще сидел, ощущая утреннюю прохладу и свежесть. С рассветом запели соловьи, прямо над головой Арзо громким флейтовым свистом разразилась самка-иволга, трескучим криком ей ответил самец. Недалеко, в предлесье, хлопая крыльями, затоковали фазаны. С колхозных полей после ночной кормежки, не спеша протрусило немногочисленное стадо кабанов… Мир просыпался. Арзо встал, пошел к реке, умылся, окончательно проснулся. Что-то новое, стойкое, вдохновляющее на жизнь зародилось в его сознании. Он чувствовал молодость и гибкость своего легкого тела. Внутри были чистота и рвение. Однако что-то внешнее, грубое, едкое сжимало в тисках его свободу, мысли и движения. Он понюхал одежду и ощутил гадкую вонь фермы. Арзо разделся, осмотрел себя и ему показалось, что в предрассветной мгле на его теле явно проступают синяки от поцелуев доярок, царапины от их потных рук. Презирая самого себя, он ежась подошел вновь к реке, с дрожью в теле, покрывшись «гусиным пушком», вошел в студеное русло, глубоко вдохнул и бросился с головой навстречу потоку. Приятная свежесть поглотила его, с радостью омыла молодое тело, играясь, щекотала белизну кожи.
Надеть вонючую одежду очищенный организм Самбиева противился. Выкинуть ее не представлялось возможным – не было достойной смены. Тогда Арзо тщательно простирал ее, весело фыркая, смеясь, натянул на себя мокрую холодную одежду и, ликуя, чуть ли не крича, побежал по уклону домой, к матери. Кое-кто из рано проснувшихся сельчан видел бегущего по селу Самбиева, даже пытался окрикнуть, но молодой человек несся вперед. Он за ночь переродился, это был уже не учетчик, теперь Арзо грезил большим, значительным, далеким и высоким, как его родной бук, сладость вершины которого он вкусил в эту ночь…
* * *
В шестнадцать часов в огромном кабинете председателя началось открытое партийное собрание колхоза «Путь коммунизма». Торжественность заседания чувствовалась издалека. У ворот центральной усадьбы две милицейские машины. Перед конторой ряд черных «Волг». В помещение впускают строго по списку, Самбиева в нем нет.
Тщетны все попытки Арзо присутствовать на собрании. А ведь он весь день готовил речь с критикой руководства колхоза. Может быть, его уволят, наконец-то, с работы, но он больше не учетчик, он не белка, за которой безбоязненно можно гоняться.
Обдумывая возможные варианты проникновения в зал, Арзо отошел в сторону. Рядом, сидя на корточках, кучковались, покуривая, шоферы спецмашин, еще какие-то приезжие. Арзо невольно услышал:
– Да-а, сегодня кинут Шахидова.
– Ну может, не сегодня, но задел начнут.
– А отчего ж так? Ведь только назначен?
– Говорят не «подогрел лапу» или не в должной мере… Короче, недовольны им в районе… Говорят, не справляется.
– А кто на его место?
– Желающих много… Я краем уха слышал, что шеф хочет вернуть сюда бывшего главного зоотехника, – шофер смачно сплюнул. Арзо понял, что этот возит первого секретаря райкома КПСС Корноухова, уж больно важно он восседает на корточках, да и говорит, как главный шофер. – По крайней мере, – продолжал тот же голос, – этот зоотехник сутками шастает возле райкома, да и дома у шефа я его пару раз за последнее время видел.
Заметив прислушивающегося Самбиева, приезжие замолчали. От неловкости Арзо отошел в сторону. Подслушанная речь удивила его, даже расстроила все его планы. Да, оставаться в учетчиках нельзя, тем более что может возвратиться руководителем колхоза его лютый враг. Не мешкая, он подбежал к распахнутым окнам кабинета. Важно усаживался в кресла приезжий президиум. На лицах гостей строгость, ответственность, озабоченность судьбами колхозников. После команды секретаря парткома колхоза стали устраиваться на стульях, скамейках, даже на коленях друг друга колхозники-активисты. Загромыхали стульями, от тесноты не могли усесться, шептались, уступали друг другу места, возня, по мнению некоторых, затянулась. Тогда в первых рядах собрания браво вскочил толстый бригадир птицеводческой фермы – обласканный партией ветеран – Мовла Моллаев.
– Что вы там возитесь! – заорал он. – Нет у вас стыда! Даже сесть тихо не можете.
Еще рьянее засуетились активисты, и в это время Арзо впрыгнул в последнее окно. Кто-то недовольно забурчал, секретарь парткома колхоза аж вскочил как ужаленный, но Самбиев спокойно протиснулся в середину зала и, потеснив молодых односельчан, сел. Некоторые из приезжего начальства заметили неординарное вхождение, переглянулись, но не зная, как реагировать, и не желая нарушать торжественность ситуации, махнули в сердцах рукой.
По тому, что в президиум собрания вместо председателя колхоза Шахидова пригласили только секретаря парткома и местного ветерана-коммуниста, Арзо понял, что шоферы имели достоверную информацию и совмещение выездного заседания бюро райкома КПСС и открытого партийного собрания колхоза не рядовое событие, а мероприятие для опорочивания недавно «избранного» председателя и подготовки общественного мнения к смене руководителя.
Открыл собрание секретарь парткома. Его речь была скомканной, невнятной, он боялся бросить взгляд в зал, особенно в сторону, где сидел Шахидов. Потом недолго говорил какой-то тип из Грозного. Видно было, что он не большой начальник, а так, приглашен для весу, ибо первый секретарь райкома сидел более чем уверенно, чинно. Наконец и ему предоставили слово.
Высидевший огромное количество различных лекций, семинаров, конференций, Самбиев быстро определил, что главный коммунист района далеко не оратор, и его лексикон больше соответствует вечернему застолью, нежели серьезному собранию. Однако мало кто мог понять это из присутствующих, да и какая разница, в любом случае «первый» всегда и везде тамада в районе, и все, что он говорит, правдиво и умно.
Оратор начал речь, как положено, с сообщения о доблестных достижениях страны, республики и, конечно, вверенного ему района. Пару раз его вступительная часть речи прерывалась аплодисментами. Когда первый секретарь медленно и степенно перечислял революционные начинания района, кто-то в зале (скорее всего Моллаев) будто бы нечаянно бросил реплику:
– Да если бы не Вы, Иван Николаевич!
После чего оратор, явно смущаясь, не мог скрыть улыбку умиления, откашливался или просто отпивал ввиду ответственности момента глоток минеральной воды. В помещении было жарко, надышало, сперто. Всем хотелось пить, но оратор, проявляя солидарность с жаждущими, делал только глоток, хотя мог выпить и весь стакан!
