Людмила Коль - Земля от пустыни Син
Костя чувствует, как у него начинают дрожать руки. Он кладет бутерброд на тарелку и судорожно проглатывает кусок.
— Ну вот, — продолжает Таня спокойным, размеренным тоном, и руки у Кости начинают дрожать сильнее. — А теперь нам уже не так хорошо, ведь правда?
Таня как бы рассуждает сама с собой, не ожидая от него никакого ответа; сейчас она не смотрит на него, и от этого разговаривать легче, потому что посмотреть ей в глаза он не может.
— Поэтому, я думаю, — говорит она, сделав короткую паузу, — нам обоим необходимо изменить нашу жизнь…
Костя ловит себя на том, что почти не слышит ее слов, они доходят до него откуда-то из его собственного подсознания и оседают ватной массой. Из-под опущенных ресниц он наблюдает за тем, как Таня машинально чертит пальцем на столе загогулины — она всегда так делает, когда волнуется.
— Это, я думаю, будет самое правильное — если мы оба придем к такому знаменателю…
— Ты так считаешь? — отзывается Костя, упорно глядя в стол, и не узнает собственного голоса.
— Да, дорогой. Что делать? Это очень грустно. Потому что все было так прекрасно когда-то… Но всем известно, что вечного не бывает… И ты, и я, мы оба знаем, что происходит сейчас с нами обоими. Мы давно стараемся скрывать это друг от друга, потому что боимся сказать правду, потому что страшно сказать это друг другу, потому что мы были не готовы к тому, что такое когда-нибудь может произойти и с нами. Поэтому мы так долго молчали друг перед другом. Но, согласись, это глупо. Да и недостойно нас — мы ведь никогда ничего не скрывали. Поэтому и сейчас лучше мужественно посмотреть правде в глаза и поступить так, как следует поступить в подобной ситуации.
Таня лучше может выразить словами то, что понимает и сам Костя, но от чего он старательно убегает вот уже целый год.
— Но ты ведь знаешь… — Костя поднимает голову, чтобы наконец посмотреть на Таню. И видит, что у нее по щекам двумя тоненькими струйками текут слезы.
— Да, знаю, — не дает ему закончить она, подавляя дрожание в голосе. — Поэтому и говорю, что мы должны поступить так, как достойно нас.
— Ты плачешь?.. — Костя через стол берет ее руку и слегка сжимает в своей, и Таня не делает попытки освободиться.
— Я плачу, потому что мне жалко, что все так произошло… Понимаешь? Нам обоим казалось, что проза жизни создана не для нас… что мы обойдем это, — почти шепотом произносит Таня. — А теперь… теперь все, что было, вдруг закончилось… Просто… вдруг… И с этим ничего нельзя поделать…
— Но ведь оно навсегда останется с нами…
— Да, конечно… Но — в прошлом…
Костя чувствует, как на его глаза тоже набегают слезы. Сейчас перед ними только их воспоминания и горечь утраты.
— Но, — Таня вскидывает голову, — мы должны быть сильными и пережить это. Чтобы ничего не затоптать, ни из того, что было, ни из того, что впереди. Жизнь такова, Костя… что делать. Правда?
Она открыто смотрит на него. А ему мешает спазм, который стоит в горле, чтобы ответить ей. И он только утвердительно кивает головой.
Было бы неверным думать, что все именно так и произошло, этакая идеальная пастораль получилась. Все было значительно сложнее потом. И отчуждение тоже было, и надрыв конечно же был, нужно признать это. Катя уехала с матерью; Лева остался на несколько, тоже непростых, лет с ним; не раз они бросали друг другу в лицо тот пресловутый случай в театре, когда оба столкнулись, каждый со своей дамой; пытались прийти к консенсусу. «Ты обманывал маму!» — упрямо, не глядя на него, повторял Лева. «Она тоже обманывала меня», — защищался Костя. «Она может!» — настаивал Лева. Косте он в этом отказывал: «Ты должен был сразу сделать свой выбор и прямо и честно сказать ей об этом!» Тогда Левин максимализм никакими доводами, что иногда ситуации не так просты, как кажутся на первый взгляд, поколебать было невозможно. Натянутые поначалу отношения выстраивались у него и с Мариной. Но думать об этом не хочется, хочется, чтобы навсегда запомнилось хорошее. Теперь все наконец вошло в колею. У каждого из них есть свое, личное. Но они все могут встречаться, решать общие проблемы. Может быть, так и надо в этой сегодняшней, неожиданно быстро изменившейся и изменившей людей жизни?
Объявляют посадку, и Костя спешит к своим gate.
В салоне самолета, пристегнувшись, он с удовольствием откидывается на спинку сиденья и закрывает глаза. Пока будут взлетать, пока потом будут разносить напитки и еду, можно прокрутить в голове весь сценарий поездки. Это он любит делать: подвести итоги заранее, осмыслить, что было отлично, что — хорошо, где был промах. А завтра он придет в свой офис с уже готовым отчетом в голове.
К этой поездке в Рим тщательно готовились, просчитывая все еще и еще раз до мелочей.
И наконец после долгих переговоров, внесения уточнений и дополнений в текст договора его удалось подписать. Косте вспоминается, как обе стороны доказывали, что будет лучше в обоюдных интересах, как будто каждая из сторон больше пеклась не о себе, а о партнере! Им чем-то пришлось, конечно, пожертвовать. Но так как без этого практически не бывает, такой расклад тоже брался в расчет. Изначально проект намечался на пять лет. Однако его сократили до двух лет. На самом деле, когда многие искусственно раздутые предприятия сворачивают производство или просят госдотаций и вливаний из Международного валютного фонда, не так плохо.
Он еще раз собирает в памяти все, что завтра нужно будет обсудить, и вносит по пунктам поправки в текст, который у него уже в компьютере.
Некоторые условия пришлось изменить не в лучшую сторону… Но в целом им можно быть довольными: поездка оказалась удачной. У него золотое правило: всегда нужно рассчитывать на меньшее.
Костя просит у склонившейся к нему с улыбкой бортпроводницы коньяк, чтобы после сегодняшней длинной прогулки по городу почувствовать себя снова бодрым и оставить во рту ощущение приятного букета. Ему подают «Кальвадос». Восхитительный тонкий аромат кружит голову. Костя растягивает удовольствие, вспоминая детали общения с партнерами, и внутренне улыбается, прокручивая в голове весь сюжет завтрашнего дня. Да, неплохо все получилось.
И посмотрел тоже не так мало, дома будет что рассказать — и Марина, и Ишка всегда только того и ждут, когда он начнет рассказывать об очередной поездке. Косте всегда счастливо удается совмещать в себе оба качества: делового человека и просто туриста.
Самолет летит уже совсем низко, над домами, так что различимы окна, люди, машины. Первое, что ударяет в глаза, — высвеченные вечерним прожектором, написанные графитти на мокром, чудом уцелевшем от грязи куске асфальта огромными фосфоресцирующими буквами в четыре ряда слова:
МАЛЫШ
Я
ТЕБЯ
ЛЮБЛЮ!
«Забавно, — думает Костя, — вот как нужно встречать!»
Пока пассажиры нетерпеливо ждут выхода и щелкают включающиеся мобильники, он спокойно стоит и не торопится включить свой.
За окном, как он и ожидал, слякоть, отчего после мягкой сухой погоды невольно поеживаешься.
Только что бортпроводница объявила: «Температура в Москве минус ноль градусов, идет мокрый снег с дождем».
В окно иллюминатора видно, как валят огромные, рыхлые, тяжелые комья белой массы, которая, не успев долететь до земли, растворяется и, плюхаясь на землю, превращается в месиво. Дождь, зарядивший, по-видимому, с утра на весь день, к вечеру превратился в снег. Кашеобразная смесь тут же залепляет окна и тяжело стекает вниз по стеклу.
Но вот разрешают выход, и пассажиры устремляются вперед. Движение подхватывает Костю, и он чувствует, как московский ритм уже наступает и хочет поглотить его. Он внутренне слабо противится этому. Но все по-деловому спешат, обгоняют друг друга. Невольно Костя убыстряет шаг, достает наконец из кармана мобильник и включает, чтобы проверить звонки. На экране за время полета высветился всего один номер, и тот незнакомый. «Кто бы это мог быть?» — соображает он, спеша к служебной машине, которая должна ждать его. Звонок был дважды, с перерывом в полчаса, кстати. Кому-то он срочно понадобился…
Костя идет по коридору, машинально разглядывая цифры. Нет, такого у него не значится, это точно… не помнит… никогда не было… Интересно все-таки, кто бы это мог быть? Ладно, не стоит ломать голову, проверит потом этот номер. Если нужно, позвонят еще раз. Не в его правилах звонить самому. Хотя странно: сейчас в Москве уже 23.00. Первый звонок был всего час назад… Звонить так поздно обычно не принято. А звонок повторили… Странно. Кому он так срочно нужен?..
Костя выходит из здания аэропорта.
— С приездом, Константин Николаевич! — здоровается шофер Саша, открывая перед ним дверцу.
— Привет, привет! — энергично отвечает Костя и садится на заднее сиденье.
![Надежда Кожушаная - Нога [киносценарий]](/uploads/posts/books/276827/276827.jpg)