Денис Драгунский - Господин с кошкой
– Я люблю тебя уже четыре года, – зарыдала она. – И ты это знал, знал!
– Вставай, Юлия Кирилловна скоро приедет! – нарочно жестоко повторил он.
– Она не приедет, – сказала Саша и вытерла слезы.
– То есть? – нахмурился он.
– Я ей позвонила сегодня в семь утра, на сотовый. Пока ты спал. Поймала ее в аэропорту. Я ей все рассказала. И дала послушать, что ты мне ночью говорил. Я записала на диктофон и дала ей послушать. И она сказала, что пропади ты пропадом и что я могу взять это сокровище в подарок Леша! Она мне тебя подарила! Какая она добрая… – Саша опрокинула Алексея Ильича на спину, обняла, легла сверху, – и какой ты у меня хороший… Ты теперь мой, мой, мой…
Она покрывала его лицо и плечи мелкими поцелуями, а он смотрел в потолок и думал, что это, в общем-то, неплохо и даже очень мило. И что для начала надо попить чаю.
Когда они сидели в кухне, раздался звонок в дверь.
Кто там? Почта, заказная бандероль. Он отворил. Вошел почтальон, за ним двое крепких парней.
– Беги отсюда, сучка, – буднично сказал парень Саше и спихнул ее с табурета.
– Леша, дай ему в морду! – закричала Саша.
– И ты, козел, тоже беги, – сказал другой парень Алексею Ильичу.
Саша побежала по лестнице вниз.
Алексей Ильич побежал за нею. Догнал, уцепился за рукав.
– Не тронь меня, слабак! – зашипела она.
А снизу послышался мерный стук каблуков по ступеням. Юлия Кирилловна приехала. Всё громче, громче, громче…
Алексей Ильич проснулся. Лаборантка Саша лежала рядом.
– Что мы теперь будем делать? – скорбно спросила она.
– Просыпаться, – сказал он. – Начало двенадцатого, с ума сойти.
Дачное. Дизайн интерьера
когнитивный диссонанс…
С одним не очень близким приятелем разговариваем. Давно это было. В самом начале восьмидесятых.
– А у тебя на даче как? – спрашивает.
– В каком смысле? – спрашиваю я в ответ.
– Скромно или уютно?
Я даже удивился. Я никогда не противопоставлял уют и скромность. Скорее наоборот. Мне легче было вообразить неуютную роскошь, бессмысленный шик. Я такое видывал. В мое время такое тоже бывало.
Я сказал:
– Ну, скорее все-таки скромно. Но очень уютно! Да ты приезжай, сам увидишь.
– Да, спасибо, конечно, – сказал он. – Обязательно. Вот на той неделе буду у вас в поселке, зайду непременно.
Но видно было, что он потерял интерес. Так и не зашел.
Академик
ставок больше нет
Академик женился на аспирантке.
Конечно, его все поздравляли, трясли руку и улыбались. Даже преподнесли красивый букет и подарки: ему старинный серебряный портсигар, а ей серебряную подвеску на серебряной же цепочке. С пожеланием во взаимной любви дожить до серебряной свадьбы. Что и было оглашено на кафедральном чаепитии с большим двухэтажным тортом.
Но за глаза, конечно, недоумевали. Весь факультет шептался: слыхали, наш Три-Три женился на Верочке Федосюк! Ну, на этой, ну! Ааа! Е-мое! Совсем мужик спятил…
Только декан, в силу своего служебного положения, позволил себе заметить:
– Однако вы рисковый мужчина, Григорий Григорьевич! Не страшно? А?
На что академик натянуто улыбнулся и сказал, что это его сознательный выбор.
– Тогда поздравляю, – сказал декан. – Жалко, ставок нет и особо не предвидится. А то напишем письмецо в министерство?
– Спасибо, – сказал академик. – Пока не надо.
– Пожалуйста, – сказал декан.
Посмотрел ему вслед и покрутил пальцем у виска.
Потому что академику было двадцать восемь лет, а аспирантке тридцать пять. Он был коренной петербуржец из старинной ученой семьи, дедушка у него тоже был академик. А бабушка с другой стороны – поэтесса, подруга Ахматовой.
Аспирантка была из Новочеркасска.
Она стеснялась своих румяных щек, толстых ног и громкого голоса. Особенно рядом с ним, таким худым и тихим. Он все время курил и покашливал, глядя в окно. Наверное, там, среди мокрого питерского снега, летали его идеи и мысли. Она не понимала, что он в ней нашел. Она не знала, что ему больше нравится: чтобы она была нелепой провинциальной девицей, или заботливой хозяюшкой, или вообще не разбери чего. Ночью он смотрел на нее и говорил, что всю жизнь мечтал о такой. О какой? – спрашивала она. О такой, такой, такой! – шептал он, кидался на нее, обнимал до синяков, любил ее жарко и шумно, быстро насыщался и засыпал, откинув голову, посвистывая своим тонким интеллигентным носом.
Через год он умер от рака легких.
Родственники академика объяснили ей, что квартира у него родительская, то есть ихняя, а все имущество приобретено до брака. Она, конечно, могла начать судебный спор, декан факультета ей очень советовал, но она махнула рукой, бросила аспирантуру и уехала к себе в Новочеркасск. Устроилась лаборанткой на кафедру в политехническом институте.
Иногда, после кафедрального чаепития, пропустив рюмочку сладкого вина, она закуривает сигарету, кашляет с непривычки и рассказывает аспиранткам, как жила в Петербурге и была замужем за академиком.
Слушают вежливо, но вопросов не задают.
Черновик русского Шекспира
ужасная история Андрея Б.
Она ненавидела своего мужа, потому что их поженили насильно. Юрий Владимирович уничтожил ее отца, когда она была совсем девочкой. И забрал к себе в семью. Типа удочерил. Как бы из милосердия, ха-ха. А потом заставил выйти за своего сына Андрея.
Тот скоро с ней развелся и женился на другой. На смуглой восточной красавице, вроде своей покойной мамаши.
За это она возненавидела его еще сильнее.
Андрей как раз ее-то не особенно ненавидел. Он просто ее терпеть не мог, в прямом смысле слова. Как делать детей с женщиной, отца которой погубил твой отец и которая об этом все время помнит? Поэтому и развелся.
Но вообще Андрей был злой. Хотя его можно понять. Юрий Владимирович женился по расчету: государственные люди вынуждены так поступать, все правильно, но почему сыновья должны отвечать за расчеты отцов? Почему, например, Андрей родился чернявый и скуластый, лицом совсем нерусский? Кстати, он и по крови был русский только на четверть: сам Юрий Владимирович тоже был наполовину это самое. А когда мать Андрея умерла, Ю. В. женился на Ольге Ивановне, красавице гречанке. Тоже, кстати, по расчету. И сделал ей трех детей. В шестьдесят с лишним лет! Старшенький из этих новых деток был папашин любимый. Бедный Андрей! Страшное дело иметь брата-соперника, который тебе почти во внуки годится.
Поэтому, когда Юрий Владимирович умер (на самом деле его убили свои, конечно же!), Андрей первым долгом отправил мачеху на историческую родину, в славный город Салоники. Вместе с братьями. Они там торчали лет шесть. Андрей тем временем разделался со всеми отцовскими друзьями и соратниками. Надеяться можно только на тех, кто тебе лично обязан.
Покончив со старой папашиной гвардией, он позволил братьям вернуться домой. Потом красиво сжег Киев, вырезал полгорода, а остальных продал в рабство. Стон стоял и печаль неутешная; а не надо аристократов из себя корежить. Потом двинулся на Новгород, но не вышло: тут уж его людей тучами брали в плен и продавали по дешевке на русских базарах.
Первая его жена, кстати, еще была жива. Она и составила заговор против бывшего мужа.
Когда ей принесли отрубленную руку Андрея, она поняла, что мстила, собственно говоря, не ему, а Юрию Владимировичу.
Но тут уж ничего не поделаешь.
Subtotal
15 декабря 2009 года….
Сегодня мне исполняется 59 лет.
Это, учитывая високосные годы, 21550 дней. Меньше, чем копеечек в двухстах пятидесяти рублях. Насыплешь такую горку, и многое станет ясно-понятно.
Тем более что за прожитую жизнь я:
двадцать лет спал без просыпу;
два года непрерывно ехал куда-то на городском транспорте;
год куда-то шел пешком;
два года сидел за партой или на студенческой скамье;
три с половиной года завтракал-обедал-ужинал;
год провел в ванной комнате и сортире;
почти полгода курил, то есть дымил, глядя в потолок;
недели две поднимался на лифте…
Но зато:
лет пять читал хорошие книги;
года два общался с хорошими людьми и три года сочинял, колотил по клавишам.
Что же. Будем и дальше…
Тем более что прекращать приказу не было.
Воскресный вечер в августе
исполнение желаний…
Саша Максимов стоял перед дверью собственной квартиры и думал: самому открыть или позвонить? Он долго так стоял, минут десять. Стоял и слушал, как лифт ездит вверх-вниз мимо его этажа. Он жил на седьмом.
Вот лифт остановился у него за спиной. Саша тут же нажал кнопку звонка: неудобно при чужих людях стоять перед собственной дверью. Из лифта вышел сосед с собакой. Поздоровались. Собака залаяла. Локси, Локси, – сказал Саша. – Локсинька.
