Владимир Романенко - Жди, за тобой придут
Через минуту позвонил Эдик:
— Fama semper vivat! Вечная слава победителям! Как самочувствие, заложник купидонов? В Ремушан едешь? — грянул он одним залпом.
— Еду, куда же мне без Ремушана, — смеясь, ответил Костя. — Сам-то где сейчас? Пьёшь?
— Не без этого, не без этого… — менторским голосом отчеканил Эдик. — В Намюре я, у друзей.
— Ну, ладно, появишься в Генте, звони! Куда-нибудь выберемся.
Не успел Костя дать отбой, как телефон в его руке снова зазвонил. На сей раз это был Кирилл:
— Не, Костян, у меня слов нет! Боковой судья вааще просто обдолбанный васюкинский шахматист! Какого хрена он гол не засчитал?
— Да, пенёк слепошарый, чё тут говорить!.. Ты, кстати, в себя-то пришёл?
— После такого матча — как и не пил вовсе!.. У тебя на завтра есть какие-то планы?
— Что, требуешь продолжение банкета?
— Да нет, хочу в квартире немного разгрести, лампы повесить, мебель собрать. От лишней пары рук не откажусь, если у тебя стрелок никаких нет. Пиво, само собой, моё!
— Приду, конечно, какие проблемы.
Ответа на свою смс-ку, отправленную в Непал, Костя так и не получил. Следующий день они с Кириллом провели в честных трудах, освящённых добрым аббатским пивом и заказной итальянской кухней.
Вечером поглядели, как Англия вынесла Эквадор. А затем удивлённо таращились на беспрецедентный по своей нелепости матч Португалия-Голландия, в котором судья из России, Валентин Иванов, видимо, решивший стать главным героем состязания и войти в историю футбола как самый принципиальный арбитр, сподобился показать за девяносто минут игры 16 жёлтых карточек и 4 красных.
В итоге, «рекорд всех времён и народов» Иванову засчитали, португальцы одолели «оранжевых» со счётом 1:0, а голландцы смертельно обиделись на русского «борца за чистоту футбола» и всерьёз вознамерились уничтожить его судейскую карьеру.
Новая рабочая неделя позитивных ожиданий, наметившихся, было, в Костином сознании, увы, не оправдала.
Каждый день он беспрерывно мусолил номер Эвелин, в надежде застать её у телефона, строчил смс-ки, однако на все его призывы ответом была одна лишь только глухая, можно сказать, провиденциальная тишина.
«Ну, вот и всё, — повторял он каждый раз с каким-то мазохическим упоением. — Поиграли и забыли…». Но на следующий день всё-таки обречённо пытался звонить снова, отправлял сообщения и ждал хоть какого-нибудь отклика, тем самым ещё больше вгоняя себя в липкую, миазмическую хандру.
Недавно прочитанная рукопись теперь не возбуждала в нём никакого живого интереса. «Моя сказка о великом будущем закончилась двенадцать лет назад. И раз уж за такой длительный срок ничего не произошло, надеяться на чудо в моём нынешнем положении было бы просто глупо».
Выход Украины в ¼ финала засчёт выигрыша по пенальти у швейцарцев и триумфальная победа Франции над Испанией разбавили, подобно свежей струе, то едкое болото, в котором обнаружил себя Костя после ряда неудачных попыток установить электронный контакт с похитительницей своего сердечного покоя. Однако матчи эти состоялись в понедельник и вторник, а следующая за ними игра должна была произойти только лишь в пятницу.
— Ты, Константин, что-то последние дни сам на себя не похож! — упрекнул его как-то в офисе бдительный Рене. — Молчишь, в кафе с нами не ходишь, не улыбаешься. Ты часом не заболел?
— Теперь уже и не знаю, мой друг… — задумчиво ответил Костя.
— То есть, как это не знаешь? Ведь что-то же тебя беспокоит?
— Да, беспокоит: душевный сатириаз.
— Сатириаз?.. Никогда о такой болячке не слышал. А как она проявляется?
— Вообще-то «сатириазом» медики называют усиленное половое влечение у мужчин. В народе эту болезнь ещё «стояком» кличут. Но у меня сатириаз не физиологический, а душевный. Понимаешь?
Рене задумался.
— Ты, что же, всех баб как потенциальных Джульетт воспринимаешь?
От подобной гипотезы Костя невольно хихикнул.
— Если бы так, Рене! Если бы так… Ладно, не бери в голову! От всех душевных недугов лекарство существует только одно — время. И оно у меня есть. Так что, живы будем — не помрём.
— Дай-то Бог… — деликатно сказал Рене.
В пятницу Костя снова взял отгул, против обыкновения поднялся чуть свет, торопливо умылся и привёл себя в порядок. Затем он кинул в маленькую дорожную сумку пакет копчёной нарезки, хлеб, три бутылки Rochefort вместе с фирменным стаканом, пачку орехов, четыре гигантских яблока, многофункциональный швейцарский нож и вышел во двор, где стояла его бэха.
Через какие-то сорок минут он уже бодро шагал от платной парковки в Остенде к призывно желтеющим впереди холмикам песчаных береговых дюн.
Лазурное небо с ещё не успевшим далеко оторваться от горизонта нежным июньским солнцем и тихий, безмятежный простор Атлантического океана как нельзя лучше способствовали настрою на плодотворный отдых, столь необходимый измученной душе и столь ценный в преддверии, возможно, главной игры нынешнего футбольного чемпионата.
«А ведь я ещё ни разу в жизни не сидел на пляже один! — пришло вдруг Косте на ум. — Любопытный факт…». Он принялся, было, методично тестировать свои внутренние ощущения на предмет того, что «день грядущий нам готовит», однако долго оставаться в режиме холодного наблюдателя не смог.
«Телефончик я всё-таки грамотно дома оставил! — похвалил себя Костя за проявленное мужество и хитро улыбнулся. — Как начнёт конкретно ломать — бутылку пива и в море».
Он выбрал сухое местечко в пяти метрах от воды, не спеша разделся, окинул взглядом пока ещё безлюдный пляж, высыпал на ладонь немного орехов из пачки, отправил их в рот и довольный полез купаться.
Когда, после часового плавания, Костя вновь ощутил твёрдую землю под ногами, на всей широте акватории уже деловито суетились первые толпы отдыхающих и курортников.
Медленно и со вкусом позавтракав, он обнаружил валявшийся неподалёку крепкий железный брус, вколотил его в песок там, где воды было по щиколотку, и закрепил на нём бутылки с пивом, уложенные в заранее приготовленный целлофановый мешок.
Окончательно высохнув, Костя намазался солнцезащитным кремом, переориентировал полотенце таким образом, чтобы лучи поднимавшегося светила упирались ему точно в пятки, и занял стандартную для таких случаев позу «французской лягушки на противне».
Как это ни странно, любовная персеверация его почти не терзала.
«Солнце, воздух и вода — наши лучшие друзья!» — убеждённо продекламировал он в самый разгар дневной активности, когда берег уже кишел людьми, а солнце пекло так, что ему приходилось окунаться в море чуть ли не каждые десять минут.
«Я вас любил, любовь ещё, быть может… а может и не быть… Ладно, если аргентинцы сегодня выиграют, я дождусь седьмого числа! А если проиграют, то уж, не обессудьте, ma chere…».
Из трёх бутылок за весь день он, в результате, выпил только две, сочтя этот доблестный факт верным знаком грядущего исцеления, и, когда пробил час «Ё», загодя выверенный с таким прицелом, чтобы подъехать домой как раз к началу первого тайма, Костя собрал вещи, надкусил последнее яблоко и твёрдым шагом двинулся к парковке.
Ещё на лестнице он услышал, как в коридоре истошно вопит его мобильник. Через три секунды он был уже внутри.
— Ты чего трубку не поднимаешь? — обиженно спросил телефон голосом Эдика.
— Я медитировал на природе, — ляпнул Костя первое, что пришло ему в голову.
— Кто медитировал? Ты?!
— А что, подобные занятия бросают тень на мою репутацию или как-то унижают моё достоинство?
— Поговорку народную слыхал: куда шестом не достанешь, туда носом не тянись?.. — Эдик на пару секунд замолчал, видимо, давая Косте время на обдумывание этой глубокой максимы, потом добавил уже более снисходительно:
— …Впрочем, как сказал однажды Сенека: «Paucis opus est litteris ad mentem bonam — Для хорошей души не требуется много науки!».
— Спасибо, родной, за твою искреннюю, непоколебимую веру в столь безнадёжное предприятие, как мой духовный рост! Я, пожалуй, всплакну по этому поводу. Ты не возражаешь?
— Ладно, Коська, — перебил его Эдик, довольным произведенным эффектом. — У тебя никого сейчас нет?
— Никого.
— Тогда жди, через пять минут буду!
Костя тихо улыбнулся этой милой простоте, которую наши всезнающие предки почему-то ставили ниже воровства, кинул сандалии в шкаф для обуви и пошел в ванную принимать душ.
Не успел он толком вытереться, как в дверь позвонили.
— Врубай телик! Игра начинается! — заголосил Эдик, не успев ещё переступить порог.
— Да охолонь ты, Горлаций!
— Ты на море, что ли, был?.. Ладно, одевайся пока. Я сам всё сделаю.
Когда Костя, с голым торсом и мокрой шевелюрой, появился в комнате, Эдик, прихлёбывая Westmalle из фирменного стакана, уже пялился на стоявших в центре поля Баллака, Рикельме и главного судью матча, как раз кидавшего перед ними монетку.
