Юля Панькова - Война не Мир
Действительно, ― подумала я, но тут же спохватилась. Не хватало мне подростковых истерик и возгласов «это ты во всем виновата!».
― Задаю сейчас. Где ты живешь?
― На Плюке, ― она смеялась.
― Понятно. А в Москве ― где ты живешь?
Почему к полоумным не цепляют металлические таблички с выгравированным адресом?
― У тебя.
Я решила ее проверить:
― Назови адрес?
Она назвала мою улицу, дом и квартиру. Умница девочка. Так я ничего не добьюсь.
― Ты знаешь, здесь я чувствую себя новорожденной, ― вдруг сказала она и положила голову мне на плечо, ― мне приходится адаптироваться. Как тому твоему солдату, художнику.
Я отстранилась.
― Откуда ты про него знаешь?
По моим мыслительным органам пронеслась какая-то жуть.
― Твой плакат висел у меня за окном. Ты снималась в рекламе? У кого? Можешь показать, где это было? ― я вскочила, ― давай, поедем туда прямо сейчас! Где ты видела моего жениха? Рылась в моем компьютере? Но у меня такой фотографии нет!
Вопросы сыпались из меня, как мюсли из прорванного пакета.
Через полчаса мы неслись по кольцу в сторону Тверской. Рената согласилась показать мне студию, где снималась для рекламы.
Я вспомнила, что в компьютере у меня вообще нет ни одной фотографии.
В старом доме на Фадеева, к которому мы подъехали, не горело ни одно окно, хотя на улице было уже темно.
― Ты уверенна?
Рената кивнула. В подъезде тоже было темно. Дом был вообще похож на заброшенный. Пока мы на ощупь поднимались по лестнице, я соображала, что буду делать, если мы случайно попадем в жилую квартиру и поднимем на уши незнакомых людей. И дальше ― что я буду делать, если мне ничего не удастся разведать. Кто ее родственники, где документы, чем ее лечили и не надо ли держать на тумбочке таблетки от ишемии. Я о ней ничего не знаю. Она жила у меня, кажется, больше месяца. Наконец-то я удивилась своей легкости в отношениях.
― Тут, ― сказал она и отступила перед высокой деревянной дверью, состоящей из двух половинок. Над ручкой стоял сувальный замок повышенной надежности.
― Я тебя накажу, если ты меня обманула! ― от нервов я сорвалась на угрозы.
― Окей, ― шепнула она, ― входи!
Я обернулась и посмотрела на нее как на полоумную. То есть… Как на полоумную, у которой вообще не все дома. Я толкнула дверь. Она, понятно, не поддавалась. Я плюнула на все и постучала. Вместо кнопки звонка из косяка торчали оголенные на концах проводки. Очевидно, чтобы получить сигнал, их нужно было свести вместе. Но если меня шибанет током, я так и не узнаю, удалось мне что-то узнать или нет.
Дверь открылась. В проеме стоял заспанный парень, он, прищурившись, посмотрел на меня, словно я была яркая лампочка, а он подозреваемый. Гейским голосом парень спросил «вам кого».
― Простите, ― сказала я и вытащила из кармана случайную бумажку, ― у нас по этому адресу фото-студия. Мы ― модель.
― А! А у нас тут новый год, заходите, девчонки!
Мне реально хотелось ее отлупить. Я понимала мамаш, которые с отчаяния втыкают своим недоумкам без надежды на то, что в голове у тех прояснится.
По дороге обратно я зашла в магазин, замкнув Ренату в машине, и купила большую бутылку виски. Надеясь, что у меня на него все еще аллергия, и я распухну раньше, чем умру от передозняка. Прилавок, у которого меня обслуживали, выглядел сиротливо.
― Разобрали? ― весело похвалила я, ― новый год!
Продавщица посмотрела на меня, как на чуму. Мне подумалось, что отныне все на свете я буду измерять степенью умственных отклонений.
― Вы когда последний раз в магазине были? ― спросила меня продавец.
― Не знаю, вчера, на позапрошлой неделе. Я не питаюсь дома, я…
― Ну-ну, ― она кинула на прилавок чек и отвернулась. Я поняла, что продажа закончена и, пятясь согбенной спиной, отступила к двери. Если в камеру меня видит охранник, то подумает, что я долбанулась. Я быстро вернулась и забрала чек.
В соседнем магазине я хотела купить большой торт, но мне удалось отхватить только четыре маленьких. Я не стала спрашивать, когда именно опустошили прилавки.
― Ты вообще где? ― спросила меня Рената, когда я включила мотор.
― Я в магазин ходила. Купила торт. Ы.
― Живешь где, я спрашиваю?
Я устало вздохнула.
― У меня выходной. Иди наф!
― Прости!
Я кивнула.
― Никакой студии не было. Просто спорить с тобой ― это труба. Ты не в реальности, ― Рената распечатала верхнюю коробку с тортом и отковыряла глазурь.
― Я счас заплачу! ― буркнула я.
Рената запела песенку, которую пел мой бойфренд. Голос ― это не лучшее, что в нем было. Я почувствовала, что из глаз у меня что-то капает.
― Ну что ты рыдаешь? ― спросила Рената, ― сколько можно тебя убеждать?
― В чем?
Мы стояли перед дверью моей квартиры, и я никак не могла попасть ключом в замок. Замучившись париться, я отдала ключ Ренате. Она быстро открыла дверь, пропихнула меня вперед, взяла мою сумку и сняла с меня пальто.
― Не надо! ― крикнула я, когда она нагнулась расстегнуть мои сапоги.
Вдвоем мы быстро накрыли кофейный столик. Рената распечатала сразу все торты и повтыкала в них свечи.
― Пусть тебе кажется, что это умершие души, ― отряхивая пальцы, сказала она.
― А можно еще раз, вот это место, про телевизор, ― попросила я, ― не вкрутило.
Я, правда, ничего не поняла. Пока мы ехали, а потом стояли, припарковавшись на обочине, потому что я не могла рулить, Рената рассказала мне немного дикие вещи. Она рассказала мне, чем я занималась в тот момент, когда за моим окном висел плакат с девушкой на леопардовой шкуре ― еще до того, как Рената принесла мне мой пропуск. Дома я бываю редко, и если бы она описала мои обычные домашние будни, как будто видела их в окно, я бы вряд ли расстроилась. Но как раз в то время у меня началась температура и красные пятна.
― Ты каждый вечер пихала под мышку градусник. И мазала кожу из баночки так, как будто это тебя убьет. Очень прикольный вид… Знаешь, ты не умеешь лечиться… Потом к тебе приходил какой-то мужик… сутулый…
(Настройщик компьютеров).
Рената рассказывала мою жизнь, перемешивая события в моей квартире со своими впечатлениями ― о погоде, о местной моде, о потоке машин, которые пробегают внизу. Она рассказала о марше мира, который по традиции проводится 7-го ноября. О том, как с утра щитами прикрывали витрины, как от толпы отделялись люди и бегали в подворотню пос..ть, а потом возвращались, о репортерах, курящих на крышах траву.
― Как ты поняла, что это трава?
― На сигаретах написано «блант», ― она хихикнула и повторила слово, почти пропев гласную, как будто читала для ребенка.
Потом она объяснила, как добыла мой пропуск.
― Ты бы не повелась на картошку из Липецка. Кстати, а чего мы ее не жарим фри?.. Что мне оставалось придумать? Сестры Иеговы, перепись населения?.. Как было к тебе попасть? Тебе до звезды жизнь страны, максимум, на что ты способна, это подобрать какого-нибудь чучельника, взять, но никогда не напечатать с ним интервью.
Я понуро слушала. Вот так, наверное, и бывает последний суд.
― И ты все время думаешь о деньгах. О них говорить надо, дорогая! Думаешь, почему больше всех денег у банков?.. О чем, скажи, вы все время беседуете в редакциях? О словах. Вот и получается, что у вас сплошная брехня. Кто о чем говорит, знаешь… Я сразу поняла, что стоит постучать к тебе в дверь, ты начнешь думать, чем расплатиться. Но ты про это ни в жизни не спросишь. Чтобы узнать мнение окружающих, тебе необходим целый маркетинговый отдел… Но, не важно. Я постучала, ты подумала. Ты подумала о пропуске. Мне было не трудно его воплотить. С чужими мыслями вообще проще, чем со своими.
Как бы пританцовывая, она качнула ладонями в одну сторону, в другую, а я как бы растворилась в происходящем и посмотрела на себя со стороны… Гипноз.
― Наверное, тебе кажется, что ты пропустила первую серию? ― спросила Рената, когда мы сели пить кофе.
У меня, действительно, было такое чувство. Потому что сразу вслед за паранормально подделанным пропуском Рената перескочила на тему о том, почему она меня выбрала. С причиной я худо-бедно разобралась, на механическом уровне, как запоминаешь какую-нибудь теорему, но смысла в ней все равно не видишь. Зачем меня вообще надо было выбирать и кому ― так и осталось загадкой. Должно быть, в моих мозгах уже кончился бюджет на исследования.
Когда я много работаю и устаю больше, чем обычно, мне представляется, что мой мозг сужается до иглы. Не то чтобы от этого он становился острым, как у главы департамента разведки, ― форма и протыкающие способности здесь как-то не связаны между собой. Иголочный мозг только вспарывает мою голову изнутри. И по ночам от этого мне начинают сниться кошмары. Я их боюсь, но научилась справляться.
Сравнивая свои кошмары с кошмарами моих коллег и друзей, я поняла, что такими вещами либо не делятся, либо у меня уникальный случай. Дело в том, что события моих кошмаров происходят не в каких-нибудь падающих лифтах или фантастических городах, а прямо у меня на кровати, и я как-будто даже не сплю. Должно быть, от усталости мой мозг не осиливает выдумывать нереальные условия и пользуется теми, что есть. Но от этого все становится только страшнее. Возможно, Рената была одним из моих кошмаров наяву, и я решила просто плыть по течению ― когда проснусь, тогда проснусь, там разберемся. Я снова спросила Ренату, чем заслужила ее появление.
