Алексей Федотов - Свет во тьме
– Борис, – обернулся к нему отец Онисим, прервав свой разговор, – отвяжись от парня!
– Я же шутя…
– Какой же из тебя священник будет, если ты такими вещами можешь шутить, – строго сказал благочинный.
Боря на несколько минут замолчал, а потом подошел к висевшей на стене карте Петровской области и пристально начал ее изучать. Карту повесил иеродиакон Леонид и крестиками отмечал на ней открытые храмы.
– Отец Георгий, смотри, – вдруг обратился Борис к Грицуку, – на какое животное наша область похожа?
– В каком смысле? – оторвался от своих невеселых размышлений священник.
– В прямом. На свинью она похожа. Вот смотри по границам – это пятак, это уши, это лапы, это хвост…
– Не говори глупостей, - вмешался благочинный.
– Да ты сам посмотри…
– Замолчи!
Борис отошел от карты и перешел к висевшей рядом с ней картине с ветхозаветным сюжетом.
– Ну, а здесь что такое? – через минуту спросил он. – И откуда несколько тысяч лет назад были канистры с бензином?
– Какие еще канистры? – раздраженно спросил отец Онисим, а затем посмотрел на картину и сам рассмеялся. – И, правда, сосуд для воды похож на пластмассовую десятилитровую канистру… И что ты, Боря, все время всякую ерунду собираешь? Ведь тридцать лет тебе, взрослый мужик, давно пора стать серьезным!
– А мне так жить легче.
Благочинный только рукой на него махнул и снова повернулся к своему зятю:
– Вот, Дима, смотри, каким не нужно быть, – после чего продолжил свой рассказ – Так вот, приехал я к этому отцу Мануилу в храм и прямо в лицо ему сказал: «Лучше бы ты умер. Мы бы тебя отпели по-православному. А так – ты хуже ходячего мертвеца».
– Мануил, это который в раскол к зарубежникам решил уйти? – встрял в разговор Борис.
– С тобой не разговаривают, – привычно ответил отец Онисим, но потом кивнул: – Он самый. Но ведь не ушел. Поговорил я с ним, и он понял, что лучше, чем с нашим владыкой, ему нигде не будет. А потом зарубежники эти – народ ненадежный. Сегодня есть они, а завтра власти их запретят.
В этот момент дверь архиерейского кабинета открылась, и из нее выглянул архиепископ Анатолий. Все сразу встали и стали подходить к нему под благословение. Благословляя, он сразу пытался решить, кого принимать сегодня, а чей прием отложить.
– Кто тут сегодня ко мне? Отец Онисим, это ваш ставленник? Хороший молодой человек. Вы подходили с ним к отцу Александру?
– Нет еще.
– А вот это плохо. Придется вам, возможно, сегодня тогда долго здесь быть. Секретаря сегодня нет. Пока я все документы для дела сам заполню, пока ставленническую исповедь приму… А ведь еще немцы скоро приедут. Но, если никого больше по серьезным вопросам нет, то, может быть, и успеем… Отец Георгий, что вы опять начудили?
– Я ничего не чудил, Владыко святый.
– Ну да. А кто придумал, что на исповеди молодых женщин надо в щеку целовать, старше пятидесяти в лоб, а совсем стареньких – в лоб через епитрахиль?
– Вот ведь проклятые старухи – нажаловались, позавидовали молодым! – в сердцах сказал Грицук.
Архиерей не выдержал и засмеялся.
– Куда же тебя девать? Работать ты не умеешь, пенсия у тебя очень маленькая, а жить как-то надо…
–А может его, владыка, пугалом возьмут на какое-нибудь колхозное поле? – встрял Борис.
– Пугалом, Боря, взять могут тебя, а он все же священник и пожилой человек, – спокойно сказал архиепископ, который привык уже не обращать внимания на странных людей. – Кстати, Борис, ты ведь сейчас на приходе и у тебя все нормально, как я слышал?
– Да.
– О рукоположении мы условились поговорить с тобой через полгода, если не будет замечаний от настоятеля?
– Так-то оно так, но хотелось мне на духовную беседу.
– О том, что наша область на свинью похожа, и о том, что тебе с четверга на пятницу приснилось? Нет уж, уволь, я все это слышал. Возвращайся на приход, если будешь хорошо себя вести, то через полгода поговорим.
Борис обиженно надулся и пошел к выходу.
– А тебе, Вася, я же говорил, что до восемнадцати лет я тебя в монахи постригать не буду?
– Я хотел поговорить о духовной жизни…
– Поговори с отцом Александром, когда он в соборе будет. А сейчас беги, не видишь – тут не до тебя сейчас.
Архиерей пристально смотрел на священников и переводил взгляд с одного на другого, и в голове у него промелькнула одна мысль.
– А что, отец Онисим, может быть, возьмете на месяцок к себе послужить отца Георгия?
– Смилуйтесь, владыка, – благочинный даже подумал, не стоит ли ему на колени упасть.
– А чем я тебе плох? – посмотрел на него Грицук.
– Да всем! Вон у меня свой ставленник – хороший священник будет.
– Но, может, все же возьмете, хотя бы на пару недель, а я пока поищу ему место? – не отступил архиепископ.
– Как благословите, конечно, владыка, но, если можно, то не больше, чем на две недели.
– Ну, вот и прекрасно. Сейчас ему напечатают командировочное удостоверение, а мы пока с вами займемся.
Протоиерей Онисим и Дмитрий зашли в кабинет архиерея, а протоиерей Георгий остался в приемной один. Примерно через час там появилась группа хорошо одетых холеных стариков и старушек. Это были члены делегации лютеранской евангелической церкви из одного большого немецкого города. Их звали господин Борман, господин Мюллер, госпожа Браун и госпожа Зегерс. Руководителем делегации был суперинтендент господин Шлаг.
С ними была переводчица – учительница немецкого языка одной из петровских школ Наталья Петровна Гречина. Она заметно волновалась. Дело в том, что хотя языком она владела и с историей Германии была хорошо знакома, ей еще никогда не приходилось выступать в роли переводчицы. С делегацией, вообще-то, приехал свой переводчик, господин Штольц. Но вчера их принял первый заместитель председателя Петровского облисполкома Павел Анатольевич Баранов. Он водки для угощения и русских гостей никогда не жалел, а тем более иностранцев. А у господина Штольца имелись русские корни, во всяком случае, этим он объяснял свою привязанность к русскому языку и русской водке.
Штольц выпил на приеме у Баранова бутылки две, чем сильно его позабавил. А после этого, как рассказывал господин Мюллер, пытающийся освоить русский язык, «попросил покататься на велосипеде и упаль лицом об асфаль. Он не мочь теперь работать целий неделя. Как нам вести теперь его в Германия?» Пришлось в срочном порядке искать переводчицу. Никого подходящего не нашлось, поэтому пришлось привлечь одну школьную учительницу.
Иеродиакон Леонид встретил гостей, завел их в тесное помещение епархиального управления и пошел докладывать о них архиерею. Тем временем немцами заинтересовался протоиерей Георгий, который решил блеснуть перед иностранцами своей эрудицией.
– А кто они по вероисповеданию? – важно спросил он Наталью Петровну.
– Лютеране, – охотно ответила Гречина священнику, производившему впечатление солидного человека.
– А спросите у них, почему они Лютера стали называть королем, ведь, насколько я знаю, он не имел королевского титула?
Наталья страшно удивилась, но перевела. Немцы о чем-то изумленно пошептались, и она сказала отцу Георгию:
– Они никогда не называли и не называют его королем, не понимают, откуда вы это взяли.
–Ну, как же! Я сам сколько раз слышал по телевизору «Мартин Лютер Кинг». А Кинг по-английски значит король, я ведь блестяще знаю английский.
Переводчица даже скривилась.
– Это совсем другой человек! – шепнула она Грицуку.
А немцы тем временем заинтересовались русским священником. Господин Мюллер решил попробовать с ним заговорить. После фраз приветствия он решил поинтересоваться, курят ли русские священники.
– Нет, – сразу ответил отец Георгий, и тут же спросил: - А вы сами, господин Мюллер, курите?
Немец подумал, что, возможно, в этой среде это считается признаком дурного тона, и ответил уклончиво:
– Так, иногда, за компаний.
– За компанию и жид удавился, – быстро ответил Грицук.
– О, что есть «за компаний жид удавился»?
Гречина перевела что-то невразумительное, что немцев удовлетворить ну никак не могло, и они остались в недоумении. Потом она повернулась к Грицуку и зашептала, что в Германии комплекс вины перед еврейским народом за преступления фашизма, такие присказки недопустимы и, вообще, лучше бы он помолчал. Тот обиделся и отошел от них. В это время из кабинета архиерея вышли отец Онисим со своим зятем, и после этого иеродиакон Леонид пригласил всех гостей зайти к владыке.
Суперинтендент Шлаг начал пространную речь, суть которой сводилась к тому, что они – христиане из обеспеченной Европы, хотят помогать Церкви в России, которая только еще выходит из периода гонений. Потом он достал картонку, на которой был изображен кленовый лист, желтый, покрытый множеством черточек и издали напоминающий какую-то страшную рожу. Господин Шлаг говорил об этом листе еще минут пять, при этом приводил разные цитаты из Библии, много раз упоминал Лютера и его изречения и, наконец, сказал, что эту бесценную картину они дарят Петровской епархии. Наталья Петровна богословской терминологией не владела, сама плохо поняла и перевела что-то сбивчивое. В результате архиепископ Анатолий подумал, что на листке, который ему подарили, изображен портрет Мартина Лютера. Его всего передернуло, но внешне он этого ничем не выдал. Поулыбался, пожал руки всем гостям, всех расцеловал, пригласил пить чай. И, только уже провожая их, шепотом спросил у переводчицы: «Скажите, Наташа, а неужели, правда, у Лютера было такое страшное лицо?»
