Эдвард Эбби - Банда гаечного ключа
— Пока что точно еще не знаю, — говорит старик. — Эти клятые природоохранники все задерживают.
— Не дают вам портить этот чертов воздух, — в этом все дело?
— Чего они, дураки, ни черта не понимают. Да здесь у нас столько вокруг воздуха, да ни один человек столько не выдышит. — Он машет костлявой рукой, указывая на небо. — Гляньте-ка вон туда. Столько там воздуха, на ваши клювы хватит. Сколько вам?
— Полный наливай.
Старик был одет в официальную униформу Тексако — зеленый с белым комбинезон. Нетронутый; похоже, стирался последний раз во время проливных дождей 1972 года. На рукаве у него была красная звезда компании Техас, а на кармане рубашки — его имя красным кантом: Дж. Келвин Гарн. Брюки его мешком висели на том месте его костлявой фигуры, где обычно вы нашли бы ягодицы, — если бы вы их искали, конечно. У Келвина, казалось, их вовсе не было. Старый, озлобленный человек, — да и ничего удивительного, совсем без зада. Можно доверить свою машину человеку со звездой на рукаве, но не тому, у которого задница вовсе отпала.
— Да-а, но, может, надо бы сохранить немножко для всех тех людей, которым приходится дышать городским воздухом там, на востоке, и дальше в Калифорнии.
— Ну, про это я ничего не знаю, — его глаза слезились от паров бензина. — Здесь вот тут это наш воздух, и мы сами лучше знаем, чего хотим с ним делать. Не любим мы, чтобы всякие чужаки из клуба «Сахара» пытались нам рассказывать, что нам делать с нашим воздухом.
— Ладно, но вот погляди на это вот как. Держите этот ваш тут чертов воздух чистым, и сможете его потом продавать этим городским пижонам кувшинами, как чистую родниковую питьевую воду.
— Мы уже об этом думаем. Не даст это много денег.
— Можно прицепить им на нос счетчики, как только переедут границу вашего штата.
— Да думали мы про это, да нету опять же на это денег. Есть же стоимость у этого разрешения, которое вам надо купить у этого клятого штата. Масло проверять будем?
Они поехали дальше, к Воувип Марина, пересекли границу Аризоны, где Хейдьюк оставил свою машину несколько недель назад. Он решил, что теперь она ему нужна, особенно железки внутри. Он завел ее и поехал вслед за Смитом к мосту через Глен Каньон. Припарковав машины, они пошли на середину моста молиться.
Ну что ж, Бог, я вернулся, — начал Смит, стоя на коленях с опущенной головой. — Это снова я, Смит; я вижу, ничего ты тут здесь с этой плотиной не сделал. Теперь-то ты знаешь не хуже меня, что если эти чертовы мужики из правительства, будь они все прокляты, заполнят ее водой, она затопит еще много каньонов, пропитает водой еще больше деревьев, утопит еще больше оленей, и вообще разрушит тут все эти окрестности. Чего там, эта вода подымется до самого Радужного моста, если ты позволишь им заполнить доверху эту плотину. Ты что, собираешься им это позволить?
Несколько туристов остановилось поглазеть на Смита; один поднял фотоаппарат. Хейдьюк, стоя на карауле, положил руку на рукоятку своего ножа в чехле и глянул на него. Они ушли. Смотрительница парка не появлялась.
— Ну, так что, Бог? — спросил Смит. Он помолчал, покосившись одним глазом вверх, на небо, где процессия облаков, выстроившись, как армада галеонов, плыла на восток, подгоняемая попутным ветром в сторону приближающейся ночи, подальше от солнечных лучей на западе.
Снова никакого ответа. Смит наклонил голову и продолжал свою молитву, стоя на коленях на холодном цементе, возведя к небесам свои загорелые руки.
— Нам всего-то нужно здесь одно маленькое при-цельное землетрясение. Всего один хирургически точный удар. Можешь сделать это прямо сейчас, прямо вот в эту секунду; я и Джордж здесь, мы не возражаем, мы полетим вниз вместе с мостом и со всеми этими невинными туристами, что приезжают тут со всего Союза, чтобы полюбоваться этим великим творением рук человеческих. Ну, что ты на это скажешь?
Никакой реакции, насколько мог судить глаз, или ухо, или другой орган чувств.
Еще через минуту Смит прекратил свое бесполезное мормонское бормотание и встал с колен. Он прислонился к парапету рядом с Хейдьюком и уставился на вогнутую гигантскую поверхность плотины.
После некоторого размышления Хейдьюк заговорил. — Ты знаешь, Редкий, — говорит он, — если бы мы могли как-нибудь забраться в сердце этой чертовой хреновины…
— У этой плотины нету сердца.
— Ну, ладно, если б мы могли забраться в ее кишки. Если я постригусь, и побреюсь, и одену костюм, и галстук, и новую желтую каску, и возьму в руки линейку со стеклышком, как у всех этих инженеров землеустройства, так, может быть, — ну, просто, может же быть, — я бы добрался до их центра управления с мешочком какого-нибудь хорошего дерьма — ТНТ или еще чего …
— Ты не можешь попасть туда вовнутрь, Джордж. У них там охрана. Все двери заперты. Ты должен иметь эмблему. Они должны тебя знать — очень строгие меры безопасности. И даже если б тебе удалось туда пробраться, так один маленький мешочек динамита много добра не сделает.
— Я имею в виду центр управления. Может, я прорвусь туда силой. Открою обводные туннели, выпущу всю воду из водохранилища, взорву там все устройства, чтоб они не могли закрыть туннели.
Смит грустно улыбнулся.
— Славная мысль, Джордж. Приятная. Но этого недостаточно. Они снова ее наполнят. Что нам действительно нужно, — так это три-четыре самых больших экскурсионных судна, на манер тех, что возят миллионеров, — вот эти, в шестьдесят пять футов. Мы их набьем удобрением и дизтопливом. И направимся по озеру прямо к плотине, легко и нежно, среди белого дня, а твоя подружка мисс Абцуг будет лежать на палубе в своем черном бикини…
— Ага. Девица на палубе с большими титьками.
— Это идея. Так будет выглядеть естественнее. А потом мы типа тихонько, бочком подойдем вон к тому бону — его отсюда видать — который должен держать суда подальше от плотины, а мы его перережем. Средь бела дня.
— Как?
— Да черт же его знает, я не знаю как. Ты же Зеленый Берет; резать боны — твоя работа. Потом направим суда к плотине, и когда подойдем на подходящее расстояние, мы их взорвем и типа утопим у основания плотины, но так, чтобы они по инерции еще двигались вперед и опустились прямо на бетон.
— А мы? А Бонни в своем черном бикини?
— А мы будем грести к берегу на наших каноэ и по дороге разматывать провод для взрывных работ.
— Средь бела дня.
— Ну, пусть будет два часа утра, в бурную ночь. Вот, мы доберемся до берега, соединим провода от всех судов с электрическим взрывателем и взорвем заряд.
— А заряд придавлен миллионами тонн воды.
— Верно, Джордж. И прости-прощай, плотина Глен Каньона. Добро пожаловать, Глен Каньон и старая река Колорадо.
— Красота, капитан Смит.
— Спасибо, Джордж.
— Это не сработает.
— Наверно, ты прав.
Они вернулись к своим машинам и направились вверх по холму к супермаркету Большой Свиньи, чтобы пополнить запасы продовольствия. Завершив это, уложив мясо и овощи в ящики со льдом, они заскочили отметиться в ближайший бар в веселом, радужном и дружелюбном расположении духа. Там были строители в касках, несколько водителей в пропотевших майках, ковбои в покрытых слоем соли сомбреро.
Хейдьюк залпом опрокинул первую порцию Джим Бима и запил его кружкой пива Курс. Вытирая бороду, он повернулся к толпе, спиной к бару, его дружбан, старина Редкий Гость — рядом с ним, смотрит в другую сторону.
Когда музыкальный автомат — Тенесси Эрни Форд, Энгельберт Хампердинк, Хэнк Уильямс младший, Мерле Хаггард, Джонни Кэш и пр. — умолк на мгновение, Хейдьюк произнес, обращаясь к хозяевам бара, громко:
— Привет, меня зовут Хейдьюк. Я хиппи.
Смит замер, глядя в зеркало позади стойки бара.
Несколько ковбоев, водителей и строителей взглянули на Хейдьюка и вернулись к своим негромким разговорам. Хейдьюк заказал еще одну порцию «ерша». Когда музыкальный автомат умолк во второй раз, он выступил во второй раз. Четко и ясно.
— Меня зовут Хейдьюк, — ревел он, — и я не как все. Летом я хожу босиком. Моя мать живет на пособие, и я хочу сказать вам, мужики, — я рад, что я здесь. Потому что если б не такие мужики, как вы, я бы должен был зарабатывать себе на пропитание. А так я только и делаю, что читаю грязные книжки, колюсь да тискаю маленьких девочек.
Смит быстро оглянулся вокруг в поисках выхода.
Хейдьюк ждал. Последовало несколько ухмылок, несколько тихих комментариев, но никакого серьезного, искреннего или осмысленного ответа. Водители, и ковбои, и строительные рабочие, и даже барменша, все они, занятые друг другом, игнорировали его. Его, Джорджа Вашингтона Хейдьюка, босяка, хиппи, крикуна.
