Зои Хеллер - Правдолюбцы
Роза застыла на месте:
— Там?..
Из комнаты соседки вышел Ленни в одних, весьма несвежих, трусах. Через дверной проем Роза углядела разбросанную одежду, скомканные простыни и пять бычков, выставленных в ряд на ночном столике Джейн.
— Эй! — Вид у Ленни был, как у ребенка спросонья. Помахав сестре, он двинул в ванную.
Роза машинально махнула в ответ. Ей давно не приходилось лицезреть раздетого брата. Его тощая желтая грудь, костлявые коленки огорчили ее почти так же сильно — но все же меньше, — как и то обстоятельство, что он провел ночь с ее соседкой.
— И что это значит? — Роза воззрилась на Джейн.
Соседка втянула голову в плечи:
— Надеюсь, ты не сердишься. Просто мы…
— Ради бога! Передо мной оправдываться не надо. — Роза рванула к себе. Взявшись за дверную ручку, она оглянулась: соседка не двигалась с места, отрешенно глядя в пол. — Джейн?
— Да?
Улыбаясь, Роза навалилась на косяк.
— Не хочу тебя пугать, но, возможно, стоит провериться у врача. За моим братом тянется длинный шлейф венерических болезней. — С этим она исчезла в своей комнате, бесшумно прикрыв дверь.
Глава 5
«Лежа на кровати, Карла грызла нектарин, хлюпая соком, и сочиняла заявление…»
Лежа на кровати, Карла грызла нектарин, хлюпая соком, и сочиняла заявление. Часа через два им с Майком предстояло ехать на семейное торжество в честь дня рождения Одри, но Майк еще не вернулся из спортзала, и Карла решила воспользоваться свободным временем, чтобы поработать над заявлением, которое она составляла по просьбе соседки, миссис Ми. Хозяин маникюрного салона, где трудилась миссис Ми, установил новые правила касательно чаевых: клиентам теперь предлагалось оставлять «благодарности» у кассира, а не отдавать напрямую маникюршам. В теории, в конце дня чаевые сгребали в кучку и распределяли поровну между мастерами, но работницы салона сильно подозревали, что их обсчитывают. Они вознамерились обратиться к хозяину с письменным требованием вернуть старые порядки и угрозой в противном случае направить жалобу в Министерство труда. Карла перечитала законченный абзац.
Мы полагаем своим неотъемлемым правом получать чаевые непосредственно от клиентов. Эта стандартная процедура принята во всех салонах красоты и маникюрных салонах города Нью-Йорка. Кроме многого прочего, такая система обеспечивает каждому работнику вознаграждение в соответствии с уровнем и качеством индивидуального обслуживания.
Карла вздохнула. Она часто оказывала услуги миссис Ми: писала характеристики, заявления на материальную помощь, находила медиков-специалистоз, организовывала встречи с психотерапевтом, разбиралась с исками к недобросовестным врачам, — но не могла припомнить ни одного случая, когда ее участие поспособствовало переменам к лучшему. У миссис Ми всегда находились какие-нибудь отговорки, напрочь перечеркивающие усилия Карлы. Специалиста по астме, к которому соседку записали с огромным трудом, она обвинила в «неуважительном» поведении. Когда консультант по вопросам брака согласился побеседовать с супругами Ми бесплатно, выяснилось, что до него неудобно добираться. Курсы в дорогом салоне красоты, куда Карла устроила миссис Ми, оказались «страшным занудством». Карле было не привыкать к людям, противившимся любой помощи, ведь на работе она по большей части имела дело с теми, кому самые элементарные шаги в целях самосохранения кажутся титаническим трудом. Но даже по этим стандартам миссис Ми была выдающимся экземпляром. В ее вечных горестях, финансовых и личных, Карле невольно чудились преднамеренность и демонстративность. Словно миссис Ми настолько сжилась со страданиями, что перспектива реальных, существенных улучшений в жизни пугала ее пуще глобальной катастрофы. Все, что у нее было за душой, она поставила на лошадь по кличке Загнанная Кляча и ни за что на свете не желала поменять ставки.
Карла услышала скрип входной двери. Вскоре в спальню вошел Майк в тренировочных штанах и футболке без рукавов; по футболке пятном растекся пот.
— Хорошо позанимался? — спросила Карла.
— Отлично. — Заметив листок бумаги в руках жены, Майк оживился: — Это твое эссе?
— Да. — Она прижала листок к груди.
Агентство по усыновлению «Любимая кроха» попросило соискателей родительского статуса написать автобиографическое эссе, необходимое при рассмотрении вопроса об их профпригодности. Хвалебную песнь идиллическому, вечно солнечному детству в Бронксе Майк завершил недели две назад, но Карла, несмотря на постоянные напоминания мужа, не продвинулась пока дальше зачина. На днях она даже позвонила в агентство, чтобы узнать, нет ли у них образцов автобиографий, но дама на другом конце провода лишь рассмеялась в ответ:
— Мы не выдаем образцы. Это было бы неприлично. Автобиография — очень интимный документ. И здесь не может быть никаких шаблонов.
— Закончила? — поинтересовался Майк.
— Да. Почти.
— Покажи, что у тебя получилось, — протянул руку Майк.
Карла отпрянула:
— Потом. Мне надо еще подумать.
— Не понимаю, почему ты столько возишься с этим эссе, — раздраженно сказал Майк. — Ты пользуешься их рекомендациями?
— Конечно.
Агентство сопроводило написание автобиографии рекомендациями, в которых предлагалось, между прочим, ответить на следующие вопросы:
• Каковы были методы воспитания в семье ваших родителей?
• Какие отношения были у вас с родителями и братьями-сестрами в детстве?
• В каких отношениях с родителями и братьями-сестрами вы находитесь сейчас?
• Каков уровень вашего образования? Нет ли у вас намерения повысить этот уровень?
• Кем вы работаете? Приносит ли вам работа удовлетворение?
• Каковы наиболее значительные успехи и неудачи в вашей жизни?
При взгляде на этот вопросник у Карлы каждый раз опускались руки. Ей казалось, что честные и точные ответы потребуют нескольких месяцев упорного труда и не менее 10 000 слов.
— Зачем ты ешь? — всполошился Майк, увидев нектарин. — Мы же очень скоро будем ужинать.
Карла виновато вытерла рот и положила недоеденный нектарин на тумбочку.
— Я только заморила червячка, — объяснила она. — Так я меньше съем за ужином.
— Кстати, а чем нас собираются потчевать? — Майк до сих пор не оправился от последнего ужина на Перри-стрит, когда Одри вытряхнула из банки спагетти с фрикадельками, а потом разрезала этот желеобразный цилиндр на порции.
— Вроде бы еду заказывают в ресторане.
— Уф, какое облегчение! — Он начал раздеваться. — Сдается, сегодня — весьма подходящий момент, чтобы объявить об усыновлении.
— Даже не знаю, милый, — нахмурилась Карла. — Ведь это мамин день…
— Ну и что? Она будет в восторге. Лучшего подарка и не придумаешь.
Карла сомневалась, что известие о том, что она вот-вот станет бабушкой, способно вызвать у Одри восторг:
— Ну… если ты так считаешь… — И крикнула вслед мужу, который отправился принимать душ: — Милый, если мама заведет разговор о выборах, пожалуйста, промолчи.
— Но когда меня спросят, мне придется высказать свое мнение, — крикнул он в ответ.
— Прошу, не надо. Ей и так известно твое мнение…
Майк вернулся, на сей раз в полотенце, обмотанном вокруг бедер.
— Я не стану слушать лекций о профсоюзной политике.
— Но вы затеете спор, а у нее день рождения…
— Пусть не затрагивает эту тему, если хочет избежать споров, — небрежно бросил Майк.
На Перри-стрит дверь им открыла Одри; вид у нее был такой, словно она только что проснулась.
— Поздравляем с днем рождения и желаем счастья! — громко отчеканил Майк.
— Какое может быть счастье в пятьдесят девять лет, — вяло отозвалась Одри, запуская пятерню в нечесаные волосы.
Игриво вытаращив глаза, Майк переспросил:
— Пятьдесят девять! Иди ты! Больше тридцати тебе никак не дашь!
— Ладно, Омар Шариф, — Одри двинула в глубь дома, — сбавь обороты.
Войдя по пятам за матерью в гостиную, Карла не удержалась и охнула. Привычный беспорядок в доме на Перри-стрит деградировал до полноценной грязищи. Пол был завален одеждой и старыми газетами. На телевизоре, рядом с переполненной пепельницей, усыхала надкушенная печеная картофелина. Комнату пропитал сладковатый запах гнили.
— Когда в последний раз приходила Сильвия? — спросила Карла.
— В понедельник. — Одри огляделась вокруг: казалось, она только сейчас увидела, на что похожа ее гостиная. — Но я отослала ее. Мне нездоровилось.
Наступила неловкая пауза.
— А мы с подарком, ма! — Майк вручил имениннице бутылку вина и большой прямоугольный сверток.
