Татьяна Алексеева - Выход где вход
— Ну, что… О чем мы тут?
— Да про Москву с Питером, — Верино лицо снова превратилось из огорченного в заинтересованное.
— Как странно, что они настолько противоположны. Буквально во всём, — подхватила Софья, толкая вперёд разговор, словно буксующий в вязкой земле автомобиль. — Взять хотя бы отношения с землёй, земной стихией. 'Московский' путь — жить с ней в гармонии. Но за это обабиться, принять её физиологизм, примитивность. А 'питерский' — бороться со своим 'земляным' нутром, побеждая его интеллектом и волей. Но зато и ощущать себя как цапля на болоте! Ветер дует, перышки топорщатся… Нигде нет укрытия. Кругом — туман.
— Ох, да! — сочувственно закивала Вера, завороженная видом бедной цапли. — Меня это тоже ужасает. Все-таки когда с бунтующей природной стихией сталкивается беспочвенный 'вымысел' — это жуть как страшно! Петр же свой город буквально 'нафантазировал'. 'Здесь будет город заложен' — и всё тут! Получается, что дикой массе воздуха и воды противостоит лишь человеческая логика, разум, который сам себя боится.
— Как могли бы сказать в XIX веке, — спрятала улыбку Марина, — 'русский человек в лице Петра дошел до края, заглянул в бездну и отшатнулся'. А Питер возник как противовес этой пустоте.
— Так в Питере больше всего давит именно чувство рубежа, края! — заволновалась отчего-то Вера. — Пятачок, на котором у нас привита европейская культура, — совсем крохотный. Быстро достигаешь края… А там, за огороженной площадкой, настолько ничего НЕТ, что просто оторопь берет.
Она уставилась в пространство перед собой, словно описывая картинки, проплывающие перед мысленным взором:
— Эти финские болота, ветер над водами… Пустота… Холодно и серо… И сразу вдруг такой страх поднимается, что мы совсем одни, брошены на самих себя! И кроме нас, никакой сознательной силы в мире нет…
Марина задумчиво прислушивалась. Опять Вера свои детские страхи расширяет до пределов мироздания. Похоже, весь мир для неё так и остался большой игровой комнатой. Как-то она тут будет без Марины — с одними своими фантазиями?
Софья уточнила с любопытством:
— Ну, хорошо. В Питере — разум борется с пустотой. А в Москве что с чем борется?
— Тупизна с основой, — с готовностью отозвалась Вера.
Марина подняла бровь:
— Ну-ка, ну-ка… Поподробней, пожалуйста.
— Первая сила — тупизна, — охотно делилась наблюдениями Вера, — проявляет себя примерно так: 'вот я здесь села и сижу, и никуда не слезу'. Отсюда — и наглость, и уверенность в своем праве, свойственные Москве. Этим здесь сразу же обрастают и новоприбывшие. Ну, а что тут основа — понятно: связь времен, исходная точка отсчета — 'откуда есть пошла земля русская'.
— Она же не отсюда пошла! — изумилась Марина лихости обобщений. — Ты и историю готова переписать на свой лад? Нельзя так…
— Чтобы там ни было в начале, — уклончиво ответствовала Вера, — а именно это место было выбрано для сознательного жизнестроительства.
— Ничего сознательного! — не соглашалась Марина. — Никто ничего не решал. Лепились домишки друг к другу, потому что так было удобно…
— Так и я об этом, — воодушевилась Вера. — Если настолько удобно примостить домишко, значит, земля сама выбрала! Как будто сказала человеку: 'Здесь ставь свой дом! А я буду его держать'. 'Основа' — то, что возникает и складывается естественно, словно так всегда и было.
— Мда-а-а, кое с чем я, пожалуй, готова согласиться, — протянула Софья, с тревогой поглядывая на часы. — Москва — это естественность, практичность, хотя и далекая от логики… Рынок, деньги, еда — вот ваши три кита! Недаром у вас столько забегаловок, баров, кафеен, ресторанчиков и пиццерий. Сколько помню, с Москвой всегда был связан мотив еды. Отовсюду сюда ездили за едой… Потом провинция и республики союзные вечно стонали, что они 'кормят Москву'. А она пухла как младенец-переросток, которого все кормят-кормят и никак не могут вскормить.
И не без ехидства заметила:
— Впрочем, желудок — почти то же самое, что 'пуп земли'. Хе-хе… По соседству они находятся. Так что московские амбиции вполне оправданы.
— А что? — смеясь, подхватила Вера. — Москва, если вспомнить старую метафору, — живот России, её желудок. В ней всё и переваривается. Питер у России — голова.
— А где же у неё сердце? — с грустью поинтересовалась Марина. — Кстати, о желудке… Может, ещё чайку?
Они с энтузиазмом набросились на свежий чай, как будто видели его впервые. Доедали куски лимонного пирога, шуршали конфетными обертками. Казалось, атмосфера окончательно потеплела. Кот, заслышав стук посуды, очнулся от глубокого сна. Пришел обтирать шкафы мордочкой и боками. Льнул к Марининым ногам, намекая, что и ему пора подкрепиться.
— Приятно, что вы так цените мой любимый Питер. И так много о нём думаете! — хмыкнула Софья. — Выходит, там Петр Алексеич России путь предначертал — как слезть со своей кочки? Выходишь в чисто поле или на берег реки и всё начинаешь с нуля…
— От Петра — прямая линия к 17-му году, да и к Сталину! — предположила Марина, аккуратно выплюхивая в миску кошачий корм. — Чем не попытка всё затеять с нуля? Сочинить заново историю, мифологию, человека?
— Угу, — сглотнула кусок пирога Вера. — Общий пейзаж за столетия у нас почти не изменился. За пределами мегаполисов — только безлюдное поле, а в нём ветер гуляет…
- 'Ветер, ветер —
На всем белом свете!' — весело продекламировал Костя, заходя на кухню с увесистым пакетом продуктов. — Девушки, как насчет Мартини?
Еще через час, после задушевных проводов Софьи, Марина, поколебавшись, затормозила Веру в коридоре:
— Знаешь, не нравится мне, как мы сегодня поговорили. И вообще — многое не нравится… Выбирайтесь-ка к нам с Петей на выходных. Надеюсь, найдем минутку спокойно пообщаться.
Предложение застало врасплох. Вера замялась, попросила подумать. Жалко втянула голову в плечи и скользнула в дверь с видом провинившегося школьника. Марина со вздохом щёлкнула замком.
После тьмы коридора и подъездного полумрака в глаза хлынул свет. Его излучали заснеженная земля и деревья. Густо облеплены ограды, скамейки, ветви, крыши машин. Небо — тоже белое. Вера зажмурилась от света. Глаза постепенно привыкают к белизне… А время торопит нещадно! Кит наверняка уже раскалился добела в своей машине. Но не постоять минуточку, не посмотреть, не вдохнуть в себя этот избыток белого просто невозможно.
Петька опять обедал без неё. Самостоятельно готовил суп из пакетика и заедал бутербродами. От неизменных макарон на второе отказался. Все попытки ему дозвониться оказались безуспешными — в трубке лишь нервно пикало. На экранчике Вериного мобильника отпечаталась куча неотвеченных вызовов. А в машине возле метро сидит Кит. И даже сквозь запорошенное стекло Вера чувствует силу его взбешенного взгляда.
— Вер, ну, ты совсем совесть потеряла? Разве можно в такой ситуации опаздывать? — негодующе запыхтел Кит, едва Вера приоткрыла дверцу. — Вечно у тебя свои дела на первом месте! Клиенты ждут! Если договор сегодня не получим, зарплата проплывет мимо.
Это был уникальный случай 'легкой сделки', случившейся без особых усилий. Клиенты — от знакомых, приятные люди. Четко знают, чего хотят. Трезво оценивают ситуацию. Прямая покупка — без обменов или разъездов. И квартиру им удалось найти быстро, с третьего просмотра. Когда это случилось, Никита совсем расстроился:
— Так не бывает. Сделка не пройдёт без головной боли. Я уже за много лет это выучил. Иногда весь геморрой приходится на начало, квартира месяцами не продается или варианта взамен нет. А иногда все рушится на заключительной стадии. Теряются документы, и их надо восстанавливать. Клиенты блажить начинают — в последнюю минуту чего-то требовать, менять условия. Но чтобы совсем без головной боли, — так точно не бывает.
— Очень похоже на токсикоз первой или второй половины беременности, — вывела закономерность Вера.
— Пожалуй, — согласился Кит. — Сделка и вправду похожа на роды. Созревает, вынашивается… Пока разродится — с ума сойдешь! Но в этой-то — где головная боль? Что-то тут не так. Подозрительно.
А чудеса, тем не менее, продолжались. Никто не отказался от сделки. Подписание прошло. Договор зарегистрировали. Знакомый регистратор подтвердил Никите, что его можно забирать. Все приехали, поулыбались друг другу. Терпеливо отстояли очередь за документами и, получив их, присели за стол, чтобы разобрать по экземплярам.
— Ошибка, — отчетливо произнес покупатель посреди всеобщего гула.
— Где ошибка? Как? Что? — разволновались присутствующие.
