Камило Села - Улей
— Что это?
Слюна становится комом у него в горле, сердце скачет, долгий-долгий звон раздается в ушах. Сеоане глядит на пол, изо всех сил напрягая зрение. Дверь заперта. Сеоане стремительно нагибается. Да, это пять дуро. Бумажка немного намокла, но это неважно. Сеоане обтирает танковый билет платком.
На следующий день он приходит в аптеку.
— Дайте мне, сеньорита, очки за тридцать песет, да, вот те, за тридцать!
Лола и дон Роке беседуют, сидя на софе. Дон Роке в пальто, шляпу он положил на колени. Лола, голая, сидит, скрестив ноги. В комнате тепло, включен рефлектор. В зеркале шкафа отражаются две фигуры — парочка действительно забавная: дон Роке в шарфе, очень озабоченный, Лола — нагая и очень хмурая.
Дон Роке только что умолк.
— Вот и все.
Лола чешет себе пупок, затем нюхает палец.
— Знаешь, что я тебе скажу?
— Что?
— А то, что твоя дочка и я друг друга стоим, вполне можем с ней быть на «ты».
Дон Роке кричит:
— Молчи, говорю тебе! Сейчас же замолчи!
— А я и молчу.
Оба курят. Голая толстая Лола, пускающая дым через нос, похожа на тюленя в цирке.
— А эта история с фотографом — Такая же, как твоя с больным приятелем…
— Ты замолчишь?
— Ладно, молчи не молчи, а все равно некрасиво получается! Можно подумать, вы из другого теста!
В одном месте мы уже писали следующее:
«Дон Обдулио с торчащими усами и масляным взглядом смотрит из позолоченной рамы, охраняя, подобно злобному и лукавому божку любви, приют тайных свиданий, доставляющий его вдове кусок хлеба».
Портрет дона Обдулио висит справа от шкафа, за цветочным горшком. Слева висит портрет'хозяйки в молодости, с несколькими шпицами.
— Давай одевайся, сегодня я ни на что не гожусь.
— Ладно.
А про себя Лола думает:
«Эта девчонка мне заплатит, Христом Богом клянусь! Еще как заплатит!» Дон Роке спрашивает:
— Ты выйдешь первая?
— Нет, выходи ты, я пока оденусь.
Дон Роке выходит, и Лола посылает ему вслед проклятие.
«Портрет висит на таком месте, что, если снять, никто не заметит», — думает она.
Она снимает дона Обдулио со стены и прячет в сумочку. Слегка приглаживает волосы в ванной и закуривает сигарету.
Капитан Тесифонте как будто расшевелился.
— Ладно… Попытаем счастья…
— Да не может быть!
— Да-да, вот увидите, как-нибудь, когда пойдете развлекаться, позовите меня, пойдем вместе. Договорились?
— Конечно, договорились. В первый же день, как пойду туда, дам вам знать.
Зовут старьевщика Хосе Сане Мадрид. У него две лавчонки, в которых он покупает и продает поношенную одежду и «предметы искусства», дает напрокат смокинги студентам и фраки бедным женихам.
— Заходите, померяйте, выбор большой.
Выбор действительно большой: на сотнях вешалок сотни костюмов висят и ждут клиента, который вытащит их на свет божий.
Лавочки находятся одна на улице Де Лос Эстудиос, другая, основная, на улице Магдалины, почти на ее середине.
После завтрака сеньор Хосе ведет Пуриту в кино, он любит подурачиться с девушкой, прежде чем ложиться в постель. Они отправляются в кинотеатр «Идеал», что напротив кинотеатра «Кальдерон», — там идут «Его брат и он» Антонио Вико и «Семейная ссора» Мерседес Висино, оба фильма «одобренные».
Кинотеатр «Идеал» имеет то преимущество, что вход там в любое время и зал очень большой, всегда есть места.
Служитель светит им фонариком.
— Куда?
— Ну, хотя бы сюда. Да, здесь нам будет удобно.
Пурита и сеньор Хосе садятся в последнем ряду. Сеньор Хосе гладит шею девушки.
— Ну, что скажешь?
— Да ничего, как видишь.
Пурита смотрит па экран. Сеньор Хосе берет ее руки.
— Ты озябла.
— Да, очень холодно.
Несколько минут они молчат. Сеньор Хосе все усаживается поудобней, беспрерывно вертится в кресле.
— Слушай.
— Что?
— О чем ты думаешь?
— Да так…
— Перестань об этом тревожиться, дело с Пакито я улажу, у меня есть друг, очень влиятельный в Социальной помощи, он кузен гражданского губернатора, уж не знаю, из каких мест.
Сеньор Хосе засовывает руку в декольте девушки.
— Ай, какая холодная!
— Не волнуйся, сейчас я ее согрею.
Сеньор Хосе кладет руку Пурите под мышку, греет ее через блузку.
— Как жарко у тебя под мышкой!
— Да.
У Пуриты под мышкой очень горячо, как будто она в лихорадке.
— И ты думаешь, что Пакито примут?
— Я уверен, такую-то малость мой друг сумеет сделать.
— А захочет он это сделать?
Другая рука сеньора Хосе лежит на подвязке Пуриты. Зимой Пурита носит пояс, круглые подвязки плохо держат, потому что она слишком худа. Летом она ходит без чулок — думаете, мелочь, а экономишь на этом ого как!
— Мой друг сделает все, что я скажу, он мне многим обязан.
— Дай-то Бог, чтобы так было!
— Вот увидишь, так и будет.
Девушка размышляет, взгляд у нее грустный, отсутствующий. Сеньор Хосе слегка раздвигает ей бедра, пощипывает их.
— Если бы Пакито взяли в приют, было бы совсем другое дело!
Пакито — младший брат девушки. Всего их пятеро, с нею — шесть: старшему, Рамону, двадцать два года, он служит в армии в Африке; Мариана, бедняжка, очень больная, не встает с постели, ей восемнадцать: Хулио работает учеником в типографии, ему около четырнадцати; Росите одиннадцать, а Пакито, самому маленькому, девять. Пурита вторая по старшинству, ей двадцать лет, но на вид, пожалуй, можно дать и больше.
Они сироты. Отца расстреляли, когда была вся эта заваруха, мать умерла от чахотки и истощения в 1941 году.
Хулио платят в типографии четыре песеты. Остальное, хоть кровь из носу, должна заработать Пурита, вот и шляется она по улицам весь день, а после ужина бросает якорь в номерах доньи Хесусы.
Вся семья живет в подвале на улице Тернеры. Но Пурита снимает комнату в пансионе, там ей посвободней, она может принимать приглашения по телефону. Пурита ходит навещать своих по утрам, часов в двенадцать или в час. Иногда, если не занята, и поест с ними — обед в пансионе ей оставляют, и она, если хочет, может его съесть на ужин.
Сеньор Хосе уже довольно долго держит руку у девушки за пазухой.
— Хочешь, пойдем?
— Как хочешь!
Сеньор Хосе помогает Пурите надеть легкое пальтецо.
— Только на минутку, а? Моя свояченица уже, кажется, что-то пронюхала.
— Как хочешь.
…
— Возьми, это тебе.
Сеньор Хосе кладет пять дуро в сумочку Пуриты, сумочку, окрашенную синей краской, которая немного пачкает руки.
— Бог тебя вознаградит.
У дверей квартиры парочка прощается.
— Послушай, как тебя звать?
— Меня зовут Хосе Санс Мадрид. А тебя на самом деле зовут Пурита?
— Да. К чему мне врать? Меня зовут Пурита Бартоломе Алонсо.
Оба секунду смотрят на стойку для зонтиков.
— Ладно, я пошел.
— До свидания, Пепе. Ты поцелуешь меня?
— Ну конечно.
— Слушай, когда что-нибудь выяснится насчет Пакито, ты мне позвонишь?
— Да, не беспокойся. Позвоню по этому телефону.
Донья Матильда громко зовет своих постояльцев:
— Дон Теси! Дон Вентура! Ужинать!
Когда дон Тесифонте входит в столовую, она говорит:
— Назавтра я велела приготовить печенку, посмотрим, как она вам покажется.
Капитан даже не глядит на нее, он думает о другом: «Да, возможно, парень прав. Будешь сидеть сиднем как дурак, ничего не успеешь, это правда».
У доньи Монсеррат украли сумочку в церкви Хранения. Какое безобразие! Теперь даже в церквах воры шныряют! Было в сумочке всего три песеты с мелочью, но сама-то сумочка еще совсем неплохая, совсем приличный вид имеет.
Служба шла к концу, уже запели «Tantum ergo» [25] — молитву, которую этот нечестивец Хосе-Мария, племянник доньи Монсеррат, поет на мотив немецкого гимна, — на скамьях сидели лишь несколько женщин, которые задержались подольше и молились каждая про себя.
Донья Монсеррат стала размышлять над прочитанным текстом: «Сей четверг приносит душе аромат лилий и сладостный привкус слез истинного сокрушения. По невинности он был ангел, а в покаяниях соперничал с умерщвлявшим плоть в Фиваиде…»
Тут донья Монсеррат чуть обернула голову, а сумочки-то уж нет.
Сперва донья Монсеррат даже не сообразила, что случилось, — мысли ее были еще полны всяких превращений, явлений и исчезновений.
Придя домой, Хулита снова вытаскивает и прячет свою тетрадь, а затем, как и постояльцы доньи Матильды, садится ужинать.
Мать ласково щиплет ее за щеку.
— Ты что, плакала? Глаза как будто покраснели.
Хулита делает гримаску.
— Нет, мама, я просто долго думала. Донья Виси с лукавым видом улыбается.
— О нем?
— Да.
Обе женщины берутся за руки.
— Послушай, как его зовут?
— Вентура.
— Ах ты, проказница! Потому ты окрестила китайчонка Вентурой?
Девушка прикрывает глаза. — Да.
— Стало быть, ты с ним знакома уже порядочно?
— Да, мы встречаемся уже месяца полтора или два.
