Кристофер Прист - Тиски доктринерства
За несколько секунд удалось проделать достаточного размера дыру и он надавил ногами на обшивку. Дерево затрещало, послышался хруст рвущейся парусины и внутрь внезапно проник тусклый свет. Он ударил ногами снова, но послышался скрип исковерканных конструкций фюзеляжа над ним и позади. Уэнтик перестал пинать обшивку.
Он заерзал, пытаясь сдвинуться вперед, стал подтаскивать тело, работая ногами. Дальше талии тело в дыру не проходило. Левая рука оставалась зажатой и была повреждена. Он дернул ее и ощутил боль от впившегося в мякоть руки рваного металла.
Если удастся освободить руку, он выберется. Уэнтик снова дернул руку и ощутил, что рвет собственную плоть. Резкая боль пронизала руку до самого плеча и он на секунду закрыл глаза.
Наконец, отчаянно дернув, он вырвал руку и взвыл от боли.
Извиваясь, он выскользнул через дыру и упал на твердую ледяную поверхность. Дул сильный ветер, было мучительно холодно.
Он взглянул на руку и увидел глубокую рану повыше запястья. Из нее текла кровь. Уэнтик положил кровоточащую руку на грудь и зажал рану правой рукой.
На горизонте неясно вырисовывалась черная масса облаков, грозившая полным мраком. Уэнтик понял, что в считанные минуты разразится снежная буря. Он должен попасть в укрытие…
Пытаясь приземлиться, он рассчитывал остановиться возле одного из входов на станцию, отмеченному электрически подогреваемой вехой. Под поверхностью льда возле нее находится тамбур лифтовой шахты, которая ведет к переплетению тоннелей.
Ближайшая веха где-то в двухстах метрах от места крушения гидроплана и Уэнтик заспешил к ней с той скоростью, какая была для него возможна на мерзлом снегу. Он прекрасно понимал, что без укрытия жить оставалось не более нескольких минут. Кровь на лице уже замерзла, то же самое грозило раненной руке. Холод был невозможным, каждый вдох сопровождался настоящим взрывом в легких.
Уэнтик теперь бежал, на каждом шаге рискуя упасть на твердый снег. Он действительно несколько раз падал, но тут же поднимался, кляня холод, боль и свою неуклюжесть.
В пяти метрах от вехи Уэнтик поскользнулся и грохнулся на спину. Он выбросил в сторону здоровую руку, пытаясь сохранить равновесие, но тяжело и неловко скатился в глубокую яму, почти доверху засыпанную снегом.
Это был вход.
Он поднялся на ноги. Слева от него над ямой был навес, под которым начинался тоннель во льду. Он пошел по нему, трясясь от холода. Здесь не было ветра и только теперь он смог оценить его неистовство. Оглянувшись назад, Уэнтик увидел, что началась буря.
Через десяток метров он дошел до грубо отесанных ступенек и стал спускаться. Внизу бетонная платформа, стены из гофрированной стали. Перед ним металлическая дверь с панелью-идентификатором. Он положил на панель ладонь правой руки и дверь открылась, скользнув вбок.
За ней был лифтовой тамбур.
Он вошел в кабину лифта и ткнул кнопку спуска. Путешествие вниз продолжалось три минуты. Уэнтик успел осмотреть рану на руке и пришел к заключению, что повреждение поверхностное. Артерии задеты не были и кровотечение уже было гораздо слабее, чем в первые минуты.
Двери шахты и лифта открылись. Он был в одном из хорошо знакомых металлических коридоров.
Уэнтик огляделся в поисках плана станции, которые развешены на всех пересечениях тоннелей. Надо что-то сделать с раной…
Пункт скорой помощи, судя по плану, находился в пятидесяти метрах по боковому коридору и он быстро двинулся в указанном направлении. Распахнув дверь, он вошел.
Помещение обставлено просто, в строгом соответствии с назначением. Возле одной из стен койка со стопкой одеял и подушек, в центре большой металлический стол с двумя задвинутыми под него стульями. У противоположной от койки стены большой застекленный шкаф с медицинскими принадлежностями.
Уэнтик достал медицинский жгут и стал затягивать им верхнюю часть плечевой части руки, пока не прекратилось кровотечение из раны. Затем взял тюбик тонизирующе-дезинфецирующей мази и нанес ее на рану, морщась от вызванной ею тупой боли. Найдя широкий бинт, он надежно перевязал рану.
Закончив оказание себе первой медицинской помощи, Уэнтик снял жгут, отыскал в шкафу льняную перевязь и, накинув ее на шею, удобно подвесил поврежденную руку.
Прежде чем выйти в коридор, он достал из платяного шкафа теплое пальто и надел его. Здесь хотя и теплее, чем на поверхности, но температура в тоннелях всегда была лишь на несколько градусов выше нуля.
Он вернулся в главный коридор. Осмотрев его в обоих направлениях, Уэнтик пришел к одному важному выводу.
Станция выглядела покинутой.
Он снова сверился с планом и направился к своей лаборатории.
* * *
Как только он вошел в главную исследовательскую лабораторию, его поразило невыносимое зловоние. Пройдя мимо ряда клеток Уэнтик увидел три десятка, если не больше, дохлых крыс.
Он осмотрел всю лабораторию, но не нашел даже следов каких-либо записей и направился в свой бывший кабинет. Как он и ожидал, здесь тоже царило запустение.
Он подошел к своему рабочему столу и выдвинул ящики. Пусто.
Шкаф для папок. Пустой.
С полок исчезли даже специальные и справочные книги. Исчезли канцелярские принадлежности. Два стула были аккуратно оставлены сбоку от столов. Шкаф, в который работники лаборатории прежде складывали дневниковые записи и результаты анализов… пуст.
В металлическом бункере для бумажного мусора была кучка черных хлопьев пепла. Уэнтик пошевелил ее пальцами, но не смог обнаружить ни клочка бумаги, записи на котором можно было бы разобрать.
Выйдя из лифта, он почти сразу почувствовал, что станция эвакуирована. Должно быть он просто догадался. Вероятно инстинктивно. Уэнтик вышел в коридор и направился к ближайшему выходу.
Теперь не до изменения истории. Не предопределено ли ею, что он и не мог найти здесь Нгоко? Да и что с того, если бы нашел? Пусть бы даже самолет не разбился и Нгоко оказался здесь. И что? Отправился бы он с Уэнтиком в Бразилию? Не уничтожил бы он записи и результаты исследований, как сделал это без Уэнтика?
Пусть бы самолет взлетел, как положено. Пусть бы они вместе с Нгоко вернулись в Бразилию и перешли в будущее. Пусть там, в Сан-Паулу двадцать второго столетия они стали бы работать над уничтожением газа, который создали сами. Но если бы Нгоко отправился с ним, мог ли газ быть использован в войне? Разве не обнаружили бы они, что в этом новом будущем проблемы газа беспорядков просто нет?
Вмешаться в реальность невозможно.
Сан-Паулу, в котором он побывал, до мельчайших деталей был не менее реальным, чем его мир двадцатого века. Реальным были Карина, и Джексон, м этот Масгроув, которому, как и Уэнтику, пришлось воочию убедиться в обеих реальностях. Если бы газ беспорядков не был использован в войне, другой была бы внутренняя структура и тамошнего общества.
Поток событий неизменен, как неизменно само время.
Выклянчивая гидроплан у святых отцов, Уэнтик понимал, что какие бы ни были предприняты действия, нельзя ничего сделать, чтобы отвести войну; теперь он знал, что невозможно и предотвратить использование в ней газа. И совершенно неважно, что ему не удалось найти Нгоко и доставить его в Бразилию.
Он подошел к ближайшей лифтовой шахте и вошел в кабину. Дверь закрылась и он ткнул пальцем кнопку. Кабина стала подниматься.
Станция брошена. Пуста и совершенно бесполезна, как и его поиск.
Он был обречен на неудачу. Пусть даже в этом нет его вины, но неудачу потерпел он.
Уэнтик не состоялся как ученый; нет сомнения в том, что незавершенная работа использована в отвратительных целях. По его вине погиб человек и вероятно сошли с ума несколько других. Он взялся выполнить задание Джексона и не справился с ним. Он надругался над доверием священников; они не только не увидят обещанный подарок, но и свой самолет. И, что вероятно важнее всего для него лично, он предал жену.
В крайнем одиночестве, какого не доводилось испытывать до него никому на свете, Уэнтик вышел из лифта на самом верхнем этаже и остался стоять в холоде.
Больше нет ничего. Война вспорола кишки мира, в котором он вырос; другой мир ждет его возвращения.
Он сбросил на пол теплое пальто и остался в одежде, которую выдал ему Джексон в Бразилии. Этот легкий городской наряд совершенно не годился для антарктической погоды. В темном тамбуре под несколькими метрами льда его снова стал пробирать холод.
Наверх…
Он огляделся, но не увидел ни металлических стен, ни потолка, ни бетонного пола, вокруг него было только одиночество.
Он пошел к выходу по вырубленному в монолитном льду плато проходу и стал подниматься по ступеням в ночь, бурю и снежную метель.
Но с ясного неба сияло солнце, воздух был спокоен, а лед блистал слепящей глаза белизной.
