Вадим Живов - Двойник
Катя стояла у окна, держа на отлете руку с тлеющей сигаретой. В туфлях на шпильках, в темном узком платье до пят, обтекающим ее девичью фигуру с линией высокой груди.
— Давай не будем ни о чем говорить, — попросил Герман, опускаясь в кресло и придвигая к себе телефон. — Ты готовилась к этому разговору полгода, а для меня все полная неожиданность.
— Я и не собираюсь долго разговаривать, — отрезала Катя. — У меня только один вопрос: ты согласен на развод?
Герман пожал плечами:
— А если нет — что? Мы не в России. Это в Москве судья может дать полгода на примирение супругов. Здешний суд оценивает основания для развода. И определяет условия развода. И только. Сколько ты платишь своему адвокату?
— Тебя не касается!
— Даже если доллар в час, все равно много. Дура твоя мисс Фридман. Обвинения, которые она нагородила, абсурдны. Они недоказуемы.
— Да ну?
— Есть доказательства, что я пью? Какие? Справка из полиции? Протокол задержания в пьяном виде? Есть доказательства, что я связан с русской мафией?
— Ты внес залог за Ивана Кузнецова и помог ему скрыться!
— Да, залог внес. Помог ему скрыться? Не понимаю, о чем ты говоришь. Я потерял на этом сто тысяч долларов. Хотел бы я посмотреть на судью, который поверит, что дружба стоит таких денег. Такого судью можно найти в Москве. И то еще поискать. А здесь и искать бесполезно. Что еще? Я препятствовал твоей профессиональной реализации? В чем это выражалось? Все это пустые слова. Они не аргумент для суда.
— То, что ты месяцами не бываешь дома, — тоже не аргумент?
— Ваша честь, — произнес Герман, обращаясь к воображаемому судье. — Современный предприниматель изначально поставлен в условия выбора и часто вынужден заниматься делами в ущерб досугу с семьей. Это трудный выбор, но он предопределяет благополучие не только его семьи, но и тысяч людей, задействованных в его бизнесе.
— И после этого ты говоришь, что не успел подготовиться к разговору? — с иронией поинтересовалась Катя.
— К разговору на таком уровне готовиться вообще не нужно, — устало отозвался Герман. — Извини, мне нужно срочно заказать билет.
— Опять? Не успел прилететь, снова в Москву? Соскучился по московским девкам?
— Не в Москву. В Новосибирск. Наехали на наше представительство. Если не принять меры, мне светит тюрьма.
— Выкрутишься!
— Постараюсь. Знаешь, почему? Потому что не уверен, что ты будешь меня ждать и носить передачи.
— Не уверен? — язвительно переспросила она. — Он не уверен! А я уверена!
— Про это и говорю, — кивнул Герман. — У меня только один вопрос. С чего вдруг ты решила подать на развод?
— Не понимаешь?
— Нет.
— Сейчас поймешь!
Катя ткнула сигарету в пепельницу и решительно вышла из кабинета. Герман позвонил в аэропорт и попросил забронировать билет до Москвы на рейс, который сопрягался бы по времени с вылетом самолета из Москвы в Новосибирск. Пока менеджер сервисной службы наводил справки, угрюмо сидел, навалившись локтями на стол, не думая ни о чем, ощущая, как все его тело заполняет свинцовая усталость —реакция на нервное перевозбуждение минувшей бессонной ночи.
Стремительно вошла Катя, швырнула на стол большой белый конверт:
— Полюбуйся!
Конверт бы оклеен марками российской почты. Обратный адрес: Москва, а/я 095. Кому: миссис Ермакова, 147 Вотергарден Вей, Норд Йорк, Торонто, Онтарио, Канада. Прижимая телефонную трубку плечом к уху, Герман вытряхнул из конверта содержимое. На поверхность стола выскользнуло с десяток крупных цветных снимков. И при первом же взгляде на снимки у него ухнуло , упало вниз сердце.
— Сэр, есть прямой рейс «Аэрофлота» из Торонто в Москву, — сообщили из аэропорта. — Но вам придется ждать самолета в Новосибирск двенадцать часов. Можем предложить другой вариант, рейс «Люфтганзы» через Франкфурт до Новосибирска. Вылет в двенадцать сорок. Устроит?
— Вполне.
— Место есть только в эконом-классе, — предупредил менеджер.
— О"кей, оформляйте, — распорядился Герман, не отрывая взгляда от снимков.
Открытый белый «линкольн» на пирсе, к которому пришвартован огромный теплоход с надписью на носу «Шота Руставели». Высокий молодой мужчина со смуглым лицом и сросшимися на переносице бровями открыл заднюю дверь лимузина перед хрупкой молодой женщиной с большими глазами, вздернутым носиком и мальчишеской стрижкой и с улыбкой смотрит, как она нерешительно садится в машину.
Площадь возле собора святого Петра в Риме. Она кормит голубей, он стоит рядом с пакетом птичьего корма в руках.
Бассейн на верхней палубе теплохода «Шота Руставели». Она вышла из воды, он укрывает ее плечи красной махровой простыней.
Ночной бар в бликах светомузыки. Шампанское на брудершафт.
Он за рулем стремительного летящего по Неаполитанского заливу глиссера, она стоит рядом, вцепившись в рамку лобового стекла. Запрокинула голову, хохочет.
Море, солнце, ветер, счастливая беззаботность жизни.
Он — Герман. Она — жена московского банкира Светлана.
Последний снимок особенно поразил Германа. На обороте этого снимка, сделанного Тольцем и отпечатанного в фотолаборатории теплохода, Светлана написала «Спасибо». Он хорошо помнил, что порвал его и выбросил за борт с кормы «Шота Руставели», уходящего от огней Флоренции. Герман перевернул снимок. Надписи не было.
— Ну как? — полюбопытствовала Катя, отойдя к окну и закуривая новую сигарету.
— Откуда у тебя эти снимки?
— Прислали из Москвы.
— Кто?
— Неважно. Впечатляет?
Герман внимательно рассмотрел штемпели на конверте. Он был отправлен из Москвы полгода назад.
— Это и заставило тебя подать на развод?
— Это? Нет, милый мой, не это. Это было последней каплей. Я не знаю, кто прислал снимки, но очень ему благодарна. Он избавил меня от прелестной перспективы. Знаешь, от какой? От того, что однажды ты скажешь мне: «Извини, дорогая, но я полюбил другую. А ты, старая идиотка, живи как хочешь!»
— Что ты несешь? — поразился Герман. — Ты боялась, что я тебя брошу? С чего вдруг?
— С того! — показала Катя на снимки. — Мало?
— Это было десять лет назад! Десять! Я не видел ее с тех пор ни разу! И между нами не было ничего такого, что касалось бы наших отношений с тобой!
— Не ври! Все вы одинаковые. Козлы! А мы, бабы, дуры!
— Это говоришь не ты, — заметил Герман. — Это говорит твоя мать. И твои приятельницы-разведенки.
— Это говорю я! Я не хочу остаться на старости лет у разбитого корыта!.. Кто эта проститутка? Что ты в ней нашел? Ни кожи, ни рожи! Чем она лучше меня?
— Она не лучше тебя. Но она умеет то, чего никогда не умела ты, — хмуро ответил Герман. — Она умеет говорить «спасибо». Знаю, что ты скажешь, слышал. Меня никто не заставлял жениться на тебе. Но и тебя никто не заставлял выходить за меня замуж.
Катя даже задохнулась от негодования:
— Негодяй! Господи, какой негодяй! А кто отвадил от меня всех моих друзей? Кто подложил Саше наркотики и грозил посадить, если он от меня не откажется? А потом избил! Не ты? Скажешь, не ты?
— Саше? Какому Саше? — не понял Герман.
— Саше Борщевскому!
Герман почувствовал себя, как водитель, когда в лобовое стекло машины на большой скорости влетает камень. Триплекс мгновенно покрывается сеткой трещин, ослепляет, а затем начинает медленно осыпаться, открывая новую, беспощадно четкую картину мира во всех мельчайших деталях, по которым еще секунду назад равнодушно скользил взгляд. И как водитель, придя в себя после первого ошеломления, начинает лихорадочно соображать, как он умудрился пропустить знак, предупреждающий о ремонте дороги, так и Герман попытался связать в сознании то, что до этого представлялось грудой не связанных между собой случайностей.
— Я подложил Борщевскому наркотики? — переспросил он. — Это для меня новость.
— Слишком поздно я об этом узнала!
— Вот, значит, как обстоят дела. Я-то думал, что ты прилетала в Москву поддержать меня. А ты прилетела встретиться с Шуриком…
— Я прилетела узнать про твои дела! — перебила Катя. — Во всех газетах было про дефолт!
— Про дела ты могла бы спросить у меня.
— У тебя? Да ты хоть когда-нибудь говорил правду? «Все в порядке, выбрось из головы, это мои проблемы». Вот что ты всегда говорил! Твои проблемы! А если бы ты разорился? Не мои проблемы? Я хотела знать правду. Только он мог мне ее рассказать!
— И рассказал. Заодно и о том, какой я мерзавец. Подложил ему наркотики.
— Только не говори, что он соврал! — прикрикнула Катя.
— Он не соврал, — подумав, согласился Герман. — Он действительно верит в то, что рассказал. Искренне верит. Так ему удобно. Всегда завидовал таким людям. Им не о чем терзаться в бессонницу. Это о нем ты рыдала в нашу первую брачную ночь?
— Он меня любил! Он хотел жениться на мне!
