Роберто Арльт - Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы
Желание лентяя, которое ни в чем не уступает бредовой мечте разносчика газет победить нокаутом Виктора Перальту в первом раунде.
Берусь утверждать, что ради исполнения своего желания Бальдер продал бы душу дьяволу.
Как это ни странно, он был не первым и не последним представителем нынешнего поколения скептиков, пожелавшим вступить в союз с Нечистым.
Возможно, нет такого интеллигентного человека, который в определенный период своей жизни не пожелал бы встретить дьявола наяву и заключить с ним договор.
И уж разумеется, подобные мысли хорошо знакомы тем, кто, подобно Бальдеру, ежечасно твердит себе, — что в их жизни должно произойти «нечто необыкновенное».
Все эти люди, надо думать, в решительный момент, если бы дьявол на самом деле предстал перед ними, в ужасе отступили бы. Те, кто посмелей, возможно, предложили бы ему двусмысленное соглашение ad referendum[33] с явным намерением надуть дьявола, когда настанет час расплаты. К этой последней категории несчастных игроков принадлежал и Бальдер.
Справедливости ради надо заметить, что Бальдер представлял себе дьявола не в духе наивной католической концепции. Нет. Для него дьявол был суммой неких темных сил, олицетворением которых являлась фигура финансиста, хладнокровного злодея с широким бледным лицом, атлетический бюст которого, облаченный в смокинг, рисуется в металлической оконной раме на фоне налезающих друг на друга небоскребов.
Именно его могущество, ум и воля передавались другой договаривающейся стороне, и Бальдер ни на минуту не усомнился в существовании этого воплощения оккультных сил. Трудно было лишь открыть секрет (а такой, безусловно, существовал), как войти с ним в контакт. Если дьявола нет, человек способен его выдумать.
А иной раз он говорил себе, что Эта Сила скорей всего сокрыта в глубинах самого человека, который усердно, но тщетно ищет ее вне своего «я».
Если это так, то каким способом извлечь ее, эту силу, из внутреннего лабиринта, заставить действовать и пожинать плоды тех чудес, которые она сотворит?
Эстанислао тщательно обдумывал свои нелепые гипотезы. Да, секрет существует. Те, кто им владеет, с самодовольной улыбкой отрицают потусторонний мир, а иные качают головой, намекая, что за «секрет» приходится платить слишком дорогой ценой, и Бальдер, устав от рассуждений, возвращался к ничегонеделанию, утешаясь фразой: «Так или иначе, но что-то необыкновенное должно произойти в моей жизни».
Время шло. Если не считать служебных обязанностей, Бальдер пребывал в безделье, обусловленном ущербностью его чувств.
Он говорил себе, что «способности у него есть», и они порой проявлялись в каких-то делах, но апатия его была сильней волн к действию.
Однообразно тянулись серые дни, а Бальдер все наблюдал завистливым взглядом из-под припухших век, как те, кто сильней, идут вперед.
Ему очень хотелось показать себя, поразить всех, но одного желания в минуту бесплодного подъема духа для этого мало. Как только утихал первый порыв, возносивший его за облака, он спешил укрыться в туманной дымке, где любое его движение оказывалось неуверенным, как у людей с нарушенной координацией движений.
Бальдер привык углубляться в собственные мысли. Работа чертежника в конструкторском бюро его не удовлетворяла. Не для таких прозаических дел он был рожден. Его назначение — создавать бессмертные творения, монументальные здания, гигантские обелиски, внутри которых бегут электропоезда. Он преобразует город в волшебную картину строений из твердых металлов и цветного стекла. Пока что он накапливает расчеты и идеи, его мечтания тем смелее, чем меньше у него сил для претворения их в жизнь.
Между тем несостоятельность его жизненных идеалов получала и свое физическое отражение в его облике.
Лицо его лоснилось от жира. Сутулость усилилась, торс искривился, зад отвис, грудь впала, мышцы рук стали вялыми, движения — неуклюжими.
Ему еще не исполнилось и двадцати семи, а на лбу резко обозначились морщины. При ходьбе он шаркал ногами. Сзади он казался горбуном, а спереди, что он идет по ухабам, — так он вихлялся. Волосы закрывали ему уши, одевался он кое-как, вечно ходил небритый и с трауром под ногтями.
И, кроме того, у него отросло брюшко.
Он превратился в жалкого анемичного завсегдатая кафе, человека конченого, дни которого утекают меж пожелтевших от никотина пальцев, — «О, если б я мог заключить договор с дьяволом!»
И, надо сказать, он бы такой договор подписал.
Временами казалось, что этот человек, побуждаемый отчаянием, дошел до вершины глупости.
Спасал его дух, та самая глухая ярость, которой во что бы то ни стало нужно было чудо. В глубинах лабиринта его плоти душа Бальдера неизменно требовала чуда. Он полагал, что адские силы намного милосерднее сил небесных, поэтому и взывал к ним с верой, близкой к безумию.
Много раз, перед тем как отойти ко сну, сидел он на постели, меланхолично разглядывая мозоли на ногах, и призывал потусторонние силы спасти его от смерти.
«О, Демон, ты, что был могучим и спорил с Богом, неужели ты будешь таким жестокосердным и не сжалишься надо мной? Ну почему ты не являешься мне? Я без колебаний подпишу договор с тобой. Правда, многие хотят сделать то же самое, это понятно, но ты же знаешь — я лучше их. Совершенно необходимо, чтобы ты меня спас, превратил в героя, об условиях мы, в конце концов, договоримся. Ты только явись…»
Никакой потусторонний голос не отвечал на призыв Бальдера, но он, вопреки материалистической логике, согласно которой никакая темная сила не поможет нам в нашей земной нужде, продолжал возлагать на нее все свои надежды.
Его спасет кто-то или же какой-то случай, событие. Но как? Этого он сказать не мог. Однажды, между вечерней и утренней зарей таинственная рука бросит ему спасательный круг. Отчаянно загребая воду, он выплывет из мутного моря, где барахтается вместе с себе подобными, и достигнет нового, сияющего материка, и там сбросит свою физическую оболочку, покоробленную и изношенную, как змея сбрасывает кожу, и явится миру ловким и прекрасным, сильнее самого бога-творца.
Он уснул с легкой улыбкой на губах. Сквозь сомкнутые веки различал вдали фигуру молодой девушки. Далее, за завесой тьмы, контуры небоскребов и обелисков, он шел через железнодорожные пути, в ушах у него нарастал ужасающий грохот, и ему стоило немалых усилий удержаться, не соскочить с постели и не заорать в тиши спальни, разбудив жену, которая спит в постели рядом:
«Я бог, который тайно бродит по земле!»
Прошло несколько месяцев.
Время от времени он заводил романы.
Обманывал себя легкими победами, которые оставляли его равнодушным. И женщины не дарили ему радости, и сам он не проявлял особого желания им понравиться.
Он ложился с ними в постель с той же легкостью, с какой шел в кафе поболтать с приятелями, которых не уважал, но не мог отказаться от общения с ними в силу привычки.
Он терпел монотонность жизни с самоотречением трупа.
Порой Бальдер пытался найти что-то привлекательное в своих партнершах, потом их душевная пустота его расхолаживала и, отказавшись от подобных попыток, он держался развязно и бесстыдно, как человек, которому наплевать, что о нем будут говорить.
Он даже испытывал злорадство, обманывая и бросая своих подруг, с которыми встречался в отдельных кабинетах ресторанов. Ведь они страдали тем же легкомыслием, что и он, вступая в связь, которую они с удивительным простодушием называли «любовной».
С женой он скучал. Он вполне допускал, что скучал бы и с любой другой женщиной, будь он связан с ней узами вынужденного сожительства.
Рассуждая о своей жене, он находил ее похожей на жен своих друзей. Все они обладали одинаковыми качествами. Все были сварливы, суетны, тщеславны, абсолютно добродетельны и страшно гордились этой своей добродетелью. Временами ему казалось, что эта гордость у них пропорциональна подавляемому желанию послать добродетель ко всем чертям. Но самое примечательное заключалось в том, что, если какая-нибудь из них для разнообразия и сошла бы со стези добродетели, такой поступок нисколько не прибавил бы ей очарования. Они были рождены для того, чтобы надевать на сон грядущий ночную рубашку до пят и креститься. А гордились они моралью, вылепленной по строгим канонам лицемерного буржуазного общества специально для его жалких рабынь.
«Этих женщин революция должна уничтожить, отдать во власть пьяным насильникам», — думал иногда Бальдер.
Жена его, как и сотни других безвестных жен, была отличной хозяйкой, но он-то был не из тех, кто умиляется при виде натертого до блеска пола или абажура, скопированного с картинки из журнала «Ты и твой семейный очаг».
