Евгений Попов - Арбайт. Широкое полотно
— Брежнева называли ЛЁКА, ЛЕНТЯЙ, БРОВЕНОСЕЦ. Интересно, что у нынешних вождей — Медведева да Путина — нет устойчивых кличек. А очередь действительно была островом свободы, хотя и оттуда забирали за болтовню. Как ФЕДОРА КУЗЬКИНА за слово «ПОТРЁПСОЮЗ» вместо советского ПОТРЕБСОЮЗ.
— В Театре на Таганке Федора Кузькина играл Золотухин. В первой же мизансцене Золотухин, одетый в солдатские галифе, закидывает через голову шарф и обматывает его вокруг шеи элегантным жестом представителя богемы. Сразу же стало скучно смотреть, хотя постановка была неплохая…
— В конце восьмидесятых слово «Горбачев» расшифровывалось как: «Граждане, Обождите Радоваться. Брежнева, Андропова, Черненко Еще Вспомните».
— Водку «коленвал» по 3-06 народ расшифровывал следующим образом: «Водка Очень Дорогая. Косыгин Алексей».
— Смешно, что расшифровка слова «водка» начинается со слова «водка» же.
— В магазине «Вина» (Одесса) стоявший передо мной мужик высыпал перед продавщицей мелочь и попросил бутылку «сучка». Продавщица быстро пересчитала мелочь, уперла руки в боки и громко завопила: «Нет, держите меня втроем! За эти жидкие медяшки он требует серьезную жидкость!»
— «Вигоневый шарф» — писательский изыск. Тогда народу было не до материала — говорили просто «шарф», «пиджак», «ботинки».
— Про женские теплые трусы говорили «вигоневые», помню. Вигоневые трусы с начесом.
— Большевикам льстило, что даже в таком знаменитом буржуазном вертепе, как Париж, у них когда-то были единомышленники. Не все герои Парижской коммуны померли к семнадцатому году. Парижские коммунары жили в СССР еще в годы Великой Отечественной, писали заявления в поддержку Красной армии и воспоминания. Адриен Лежен, один из ветеранов ПК, был похоронен в центре Новосибирска, и лишь в конце ХХ века французы забрали его прах и перезахоронили у себя.
— Англия — страна, где гений места приманивает пришельцев с неизвестными целями. Так, в одном квартале Лондона Севен-Дайалс в разное время размещалась типография «Искры», проживал Маркс с женой и горничной, венгры какие-то ошивались, Огарев на улице упал. Тот же квартал описан у Диккенса в «Холодном доме» как жуткие трущобы — на эту жуть, я думаю, большевиков и тянуло — туда, где выпукляются язвы капитализма.
— Что значит «венгры какие-то»? Кто именно?
— «Какие-то» — это товарищ Лайош Кошут, родившийся в городе Шаторальяуйхей.
— «БЫЛОЕ И ДУМЫ». Еще в России Герцен и его развеселые друзья, пьянствуя всю ночь, под утро вылакали спирт из спиртовки, на которой молодая жена Герцена Наташа поутру готовила себе кофий. Наташа ужасалась (может, потому потом и наставила супругу рога), а Герцен со товарищи — хоть бы хны.
— Встреча с Кошутом перевернула всего Герцена. Он зашился и до конца дней своих, дожидаясь революции в России, пил только содовую.
— А я, кстати, и Кошута, и Герцена уважаю. Веселые, достойные были господа. Хотели счастья своему народу, да как его добыть-то? Кто бы знал!
— Все бунтовщики всегда оседали в Лондоне.
— Оседать-то оседали, но англичанам не вредили, вели себя смирно, исподтишка делая гадости родине…
— А им за это суровая родина — чаю с полонием!
— Хорошая была компания у Герцена с Огаревым. Один Некрасов чего стоит, определенный Маяковским как умелец карточной игры. Вот они, допустим, провожают на запад Белинского. И напиваются, естественно, пьяные. Бедный Белинский, сидя на земле (пикник), пытается обратиться к ним с серьезным прощальным словом, а они начинают прыгать через него, как девки через костер на Ивана Купала. ЗЛО свивает свое змеиное гнездо в сердцах самых лучших людей России. Что ж тогда удивляться, когда вслед за этим наступает революция и Гражданская война?
— На Волковом кладбище в Питере все эти прыгуны через Белинского и иже с ними вроде ленинских сестриц создали неприятную атмосферу, несмотря на цветущий жасмин. Уничтожили благостность места упокоения, потому как кажется, что они и под землею дерутся своими костями. Не хватает там, правда, еще одного прыгуна. Такого маленького, лысенького, которого нехристи зачем-то на Красной площади содержат в хрустальном ящике, как Спящую царевну.
— А ну как эту Спящую царевну кто-нибудь возьмется поцеловать?..
— В нашем мире, который явно склоняется к гомосексуализму, возможно, что и эту царевну кто-нибудь нацелится поцеловать. То-то смеху будет, когда картавый оживет.
— Там же, на улице Строителей, были популярные пивные автоматы, а рядом с бредовым магазином «Изотопы» также популярные — автоматы винные. За двадцатикопеечный жетон можно было налить 166,66 г сухого, а в соседнем кране за те же деньги 63,33 г портвейна. Любители наливали оба напитка в один стакан, получая смесь под названием «тилимбом». Частенько туда захаживал генерал-лейтенант Кормилицын, заведующий военной кафедрой «Керосинки» (нефтяного института им. И.М.Губкина), опрокинуть стаканчик «тилимбома». При его появлении раздавалась зычная команда «смирно», и все мы со своими стаканами вытягивались. Генерал добродушно махал рукой «вольно» и направлялся к кассе. Всю войну он командовал службой снабжения горючим всей Красной армии, уцелел на этой расстрельной должности и заканчивал свой славный путь на такой непыльной должности, единственный из всех заведующих военными институтскими кафедрами имея генерал-лейтенантское звание. Пивная тех лет на углу Ломоносовского была замечательна еще и тем, что там вместо обычных столиков были три стойки-подковы, каждая со своим краном и своей барменшей, одна из которых, крашеная блондинка Люся, после пары-тройки стакашков, подносимых ей, забывала про свой кран и, необычайно оживившись, принималась записывать нам всем подряд свой адрес, приглашая в гости, а мы переходили на самообслуживание. Особого убытку заведению это принести не могло, потому что рецепт пива у них, со слов той же Люси, был таков — 100 литров пива, 100 литров воды, литр технического спирта (для крепости), сколько-то, не помню, соды для пены.
— Не соды, а стирального порошка. От соды пены не бывает.
— Извините, вынужден возразить. Все-таки соду в пиво добавляли, приятную и даже полезную измученному организму пьяницы, от стирального порошка советским людям наступил бы полный карачум. А так, согласитесь со мной, наступил карачум частичный. КАРАЧУМ С ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ ЛИЦОМ.
Глава XI
ЦИФРЫ — УПРЯМАЯ ВЕЩЬ
1. Есть ли хоть какой-либо смысл в словосочетании «преемственность поколений»? Или это идиотский термин, придуманный большевиками с неопределенной целью? Имеет ли ваше поколение какое-либо отношение к этому термину?
2. Кто такие нынешние оппозиционеры? Являются ли они наследниками прежних диссидентов? Существуют ли они вообще?
3. В чем спорность мысли Гдова о том, что нашей страной теперь правят гэбэшники, коммунисты, комсомольцы и бандиты, которых иногда именуют олигархами? Кто на самом деле правит теперь нашей страной?
4. Имеется ли хоть какая-то польза от современного авангардного искусства? Или все оно большей частью фуфло, фанера и «платье голого короля»? Являются ли оленьи унтайки, расшитые бисером, тоже авангардом?
5. Правильны ли арифметические расчеты Гдова? Действительно ли демократия лучше тоталитаризма?
— Работать «и больше в этот день уже не мог» — наверное, «и в этот день больше уже не мог»?
— Ага! Наконец-то вы заметили! Порядок слов в этом завершающем каждую главу предложении меняется автором СОЗНАТЕЛЬНО. Слова перемещаются от конца фразы к ее началу. И это не изыски «современного авангардного искусства», а попытка создать динамическое напряжение в финале бессюжетного фрагмента большого текста. Насколько эта попытка удается, судить читателям.
— Современное авангардное искусство с хеппенингами — по большей части фуфло.
— Спорности в мыслях Гдова нет. Диссиденты были бедные, наследства не оставили.
— Демократия лучше тоталитаризма, просто ее нет.
— «Водка лучше воды из-под крана, просто ее нет». Или «доходы значительно лучше расходов, просто их нет». В таких простых, лишь внешне кажущихся примитивными формулах больше смысла и мудрости, чем во многих головоломных наукообразных построениях.
— Демократия — всего лишь мечта, как Аркадия, Санта-Клаус и рай (Генри Луис Менкен).
— Демократия — мечта глупцов, демократия — такая же ложь, такой же дурман, как религия, и служит лишь для того, чтобы рабочие — этот вьючный скот — не бунтовали (Джек Лондон).
— Демократия — это когда нами правят такие же негодяи, как и мы сами (Аркадий Давидович).
— Демократия — это свобода выбора между пепси-колой и кока-колой (автор неизвестен).
