Элис Сиболд - Почти луна
Оставалось лишь одно, о чем Натали могла говорить. Зачем он рассказал ей?
— Прости, — сказала я.
— Ты знаешь его с пеленок.
Какая разница? Уйма пятидесятилетних мужчин спали с тридцатилетними женщинами, и я не сомневалась, что среди них есть и те, кто знал своих любовниц детьми. К несчастью, тогда мне удалось вспомнить только Джона Раскина и десятилетнюю Роуз ла Туш.[40]
— Все было добровольно, — сказала я.
— Господи, — обронила Натали.
Она отвернулась от меня и уставилась на классную доску. Я проследила за ее взглядом. Один из студентов воспользовался пустеющим классом и нарисовал на доске гигантский пенис. Член сосал карикатурный человечек, чертовски похожий на Таннера.
— Ты спала с Хеймишем? — недоверчиво переспросил Джейк.
— Прошлой ночью, в своей машине, — сообщила Натали. — Я позвонила домой, чтобы рассказать ему о твоей матери, а он выдал мне это! Утверждает, что влюблен в тебя.
— Ты сказала полиции, что я была с ним? — спросила я, зная, что это противоречит тому, что я только что сказала.
— Вот о чем ты беспокоишься? Больше ничего не хочешь сказать?
Джейк смотрел на меня.
— Ты отвезла его на лимерикскую точку.
Это не было вопросом.
Я кивнула.
Платье Натали, как часто случалось, разошлось, и глубокий треугольный вырез обвис и распахнулся, обнажив ее лифчик и пышную грудь.
По сравнению с ней я казалась себе веточкой, которую легко раздавить под ногами — хрупкой, тонкой, горючей. Пищей для огня или похоти.
— Вскрытие назначено на вторую половину дня, — сказала я. — Ее убили не там, где нашли тело.
Натали встала. Подошла ко мне.
Я опустила голову, избегая ее взгляда.
— Полагаю, я должна поздравить его, — сказала она. — Хеймиш давно хотел тебя поиметь.
— А меня поздравишь? — спросила я.
— Честно?
— Да.
— Я устала. Устала жить в своем дурацком доме и от работы, и я встречаюсь с одним человеком.
— С подрядчиком из Даунингтауна, — сказала я.
— Разумеется, ты не одобряешь.
— Я сейчас не в том положении, чтобы судить, — возразила я.
Натали коснулась ладонью моей щеки. Я узнала жест Хеймиша.
— Но ты судишь.
Мы втроем вышли из Хижины искусств. Мои суставы болели от напряжения — к ночным трудам добавились позирование и полицейский допрос. Мне отчаянно хотелось пойти и посидеть, где сидела утром, поглядеть на гнилой дуб за зданием.
— Помнишь фанерных людей моего отца? — спросила я Натали.
Мы стояли на парковке. Красная машина Джейка блестела на солнце.
— Да.
Она видела их лишь раз, незадолго до того, как их окончательно уничтожили. Джейк только слышал о них.
— Они для него были более реальны, чем мы с матерью.
— Меня от тебя тошнит, — сказала она.
Она поискала ключи в наплечной сумке. Их было несложно заметить: после того как она десятки раз их теряла, Хеймиш подарил ей брелок с огромным рыжим котом.
Джейк попытался заполнить пустоту.
— Сегодня Сара приезжает навестить нас. Боюсь, ее ждут не лучшие новости.
Он сунул руки в карманы, как всегда делал, чтобы скрыть нервозность. Ни с того ни с сего я подумала о футболке, которая была у него надета под свитером: «Жизнь хороша».
— Я еду в Йорк со своим подрядчиком. Собираюсь познакомиться с его матерью, — сообщила Джейку Натали.
Она не смотрела на меня. Я внезапно стала недостойной честных граждан. Неужели я убила единственного человека, по сравнению с которым казалась в здравом уме?
Через несколько секунд я свернулась клубочком на заднем сиденье машины Джейка, совсем как прошлой ночью — на сиденье своей. Натали отвернулась от меня, не попрощавшись.
— Будь здоров, — сказала она Джейку.
— Рад был увидеться, Натали.
— Не сомневаюсь, — ответила она.
Джейк завел машину, и я закрыла глаза. Я буду ехать на заднем сиденье, как ездила ребенком, когда отец вел машину, а на переднем пассажирском никого не было. Я не рассказала Натали о своей матери и теперь никогда уже не расскажу.
После того как остатки Ламбета были снесены, чтобы освободить место для новой объездной дороги и торгового центра, я написала отцу: «И не осталось никого, кроме меня; а для меня осталось все как было». Я не могла припомнить, кто это сказал и по какому поводу.[41]
Когда Джейк перестал меня рисовать, я решила, что его завороженность тем, как лед покрывает листья или как раздавленные ягоды, смешанные со снегом, становятся краской, — лишь временное увлечение. Я думала, он вернется ко мне. Но он начал ваять статуи из земли и льда, палочек и костей и оставил всю человеческую плоть в прошлом.
Эмили нашла одну из его первых грубых скульптур и восхитилась. Она была сплетена из травы и грязи, зимняя трава служила как бы каркасом и не давала грязи распасться. Если бы не радость Эмили, я бы не замедлила схватить ее рукой в перчатке и смыть в унитаз. Мне показалось, это попросту весьма замысловатый кусок дерьма на полу возле туалета. Но поскольку дочь заставила меня встать на колени и назвала его «он», мне представилась возможность посмотреть.
Джейк сделал маленькую скульптуру. Пока я с открытым ртом глазела на нее, Эмили, стоявшая на коленях, единым быстрым движением, на что способно лишь крошечное детское тело, уселась на попу, вытянув ноги вперед, и принялась радостно хлопать ладошками по своим пухлым бедрам.
— Папочка! — вопила она.
— Она боится туалета, Хелен, — позже произнес Джейк, когда я вынесла гадкий предмет и поместила его на маленькую керамическую тарелку, на которую он клал ключи и мелочь в конце дня.
— И так ты предлагаешь ее излечить? Лепя осликов из дерьма?
— Это грязь, и я творил дракона.
Если я хотела поговорить с ним в те дни, мне приходилось ловить его между передней дверью маленького домика, который мы снимали, и душем. Он начинал раздеваться еще в прихожей, стаскивая с себя слои шарфов и шляп, фуфайки и тяжелые шерстяные рубашки из шотландки, так что, когда достигал спальни, был одет как нормальный мужчина, собирающийся сесть ужинать.
В тот день со скульптурой, высоко воздетой на керамической тарелке, я нагнала его на пути от передней двери к спальне.
— Он понравился ей? — спросил Джейк.
На нем был свитер из регенерированной шерсти поверх водолазки и, как мне было известно, поскольку каждое утро я наблюдала в темноте, как он одевается, невидимые слои футболок и длинного нижнего белья. Перед тем как войти в дом, он всегда первым делом снимал ботинки, но его нижняя половина по-прежнему была облачена в старые военные штаны из магазина армейских излишков и гигантские шерстяные носки, на вид колючие, точно кактусы. А между ними и влажными, размягченными зимой ступнями обязательно надевались вторые носки. На руках он ничего не носил и клялся, что, по мере того как они привыкают к морозу, он несомненно становится все более проворным, способным проводить все больше часов на улице и выполнять все более тонкую работу.
— Конечно, он ей понравился, — ответила я, не желая признавать то, что было так очевидно, — что каждый ребенок, даже боязливый, влюбился бы в животное, слепленное из грязи и найденное у подножия относительно чистого туалета.
Он повернулся ко мне. Его щеки были все время красными в тех местах, где ветер пробирался под шерстяную шапку, низко надвинутую на брови, и шарф, завязанный над кончиком носа. Глаза, немного слезящиеся с непривычки к радиаторному теплу дома, показались мне водянисто-голубыми.
— Ничего другого я и не хотел для нее. Лишь бы она засмеялась, столкнувшись носом к носу с той штукой.
Я не могла сказать, что ревную не к своему ребенку, а к вещам, которые он начал делать, не могла заставить себя умолять его продолжить рисовать меня.
Он стащил все нижние слои футболок и термобелья одновременно и бросил их на постель, затем проследовал в ванную включить душ. Полностью одетая, я забралась вслед за ним в душевую кабинку.
— Что ты делаешь, Хелен? — спросил он, смеясь.
— Трахни меня, — попросила я.
Я не думала о том, что происходит со мной. Я начала гоняться за мужем, как некогда гонялась за матерью, по пятам, девочка-тень, пытающаяся быть тем, кем, как я считала, они хотели меня видеть.
Джейк перевалил через «лежащего полицейского» перед самым выездом из передних ворот Уэстмора.
— Сядь и поговори со мной, — сказал он. — Я знаю, ты не спишь.
Я уперлась рукой и села, как если бы была на уроке йоги и выходила из на редкость удачной позы трупа.
Он поймал мой взгляд в зеркале заднего вида.
— Итак, после того как ты задушила свою мать, ты решила соблазнить сына Натали? Такой был порядок?
— Да.
Джейк покачал головой.
