Анна Коростелева - Цветы корицы, аромат сливы
Сюэли пытался посоветоваться с Ли Сяо-яо по поводу своей любви.
— Дедушка, коль скоро я ступил на трудный такой путь, не правильно ли будет мне дойти по нему и до той калитки, которой он завершается в конце, — до отказа от долгой своей лисьей жизни? Калитка та, правда, давно уже не открывалась, но если ее толкнуть, откроется со скрипом, я полагаю.
— Вот уж подлинно, любовь — такое прекрасное чувство! Ты же знаешь, как я познакомился с твоей бабушкой… Нет? Мы случайно в темноте одновременно засунули морды в один чан со сметаной и застряли там. Пока думали, что делать, успели влюбиться друг в друга. И дружно расколотили чан о скалу, и даже обидно стало, что так быстро освободились. Подъели сметану, вылизали черепки, и уже пора было расставаться. Ну, на другое утро я, в зеленой шелковой одежде, с шестью конями в упряжке отправился к дому ее почтенных родителей…
— Я откажусь от бессмертия ради Цзинцзин, — сказал Сюэли.
— Это прекрасно. Ну, и я, пожалуй, тогда откажусь от бессмертия, за компанию, — сказал Ди.
Сюэли посмотрел на него с удивлением: он не думал, что Ди тоже бессмертен. Для него было совершенно очевидным, что Ди не лиса. Остальное скрывалось в тумане.
— А если мы оба откажемся одновременно, это не нарушит как-нибудь мирового баланса? — осторожно спросил Сюэли.
— Да нет, ерунда, — заверил Ди.
Они сели друг напротив друга на пол, положили руки на колени и начали медитировать.
— Может быть, дверь запереть? — спросил Сюэли.
— Какая ерунда! — сказал Ди.
— Ты думаешь, на прием к Небесному Императору сейчас очередь?
— Поменьше, чем в ГЗ на перерегистрацию, — сказал Ди.
Стало тихо, только проехала «скорая» где-то по проспекту и были слышны из-за стены позывные какой-то московской радиостанции. И через две минуты Ди уже подал руку Сюэли перед раскачивающимся веревочным мостом над пропастью с демонами.
— Благодарю вас, мы не тени умерших, не надо клеить на нас ярлыки, — Ди отвел руку чиновника загробного царства, который хотел прилепить им на грудь полоски бумаги с какими-то надписями.
Сюэли просто не представлял себе, как бы он разобрался тут без Ди. Огненные демоны гнусно дышали в лицо. Они шли часа два до дороги, откуда виден был дворец Небесного императора, и еще часа четыре по ней. Всюду суетились чиновники, направляя поток народа. Какая-то женщина спросила их: «Я решила умереть вместо своего мужа, вот, пришла — куда мне обратиться?». «Он мертв или еще болеет?» — спросил Ди. «Четыре часа как умер». «Тогда вон к тем чиновникам в высоких шапках обратитесь, у них Книги Живых и Мертвых, они исправят его запись и вычеркнут вас. Санкция князя Бао Гуаня вам не нужна, но нужна подпись начальника канцелярии Девятых Небес, насколько я знаю. И говорите всем, что он не четыре часа как умер, а четыре дня — тогда они поторопятся его вернуть, боясь, чтобы тело не разложилось», — сказал Ди. И, прервав ее робкие благодарности со словами: «У меня тут очень похожий случай», — Ди протащил Сюэли дальше. Сюэли подумал, что просто удивительно, как он раньше не мог догадаться, кто Ди по специальности: конечно же, он был юристом. Впрочем, во дворце у него эта уверенность пропала.
Договорившись с двумя суровыми чиновниками в облике Синего Журавля и Белого Носорога, Ди подтолкнул его вперед, прямо поближе к трону Небесного Императора.
Сюэли не смел смотреть на императора и не смел терять времени в этой суматохе. Он упал на колени и воскликнул:
— Позвольте мне отказаться от вечной жизни!
— Ты кто таков? — спросил Император.
— Ничтожный ваш подданный, из юэйских лисов, моя презренная фамилия — Вэй, и я четыреста лет впустую живу на свете. Я имел счастье…
— Несчастье, — подсказал Ди.
— …имел несчастье полюбить смертную, и хотел бы лишиться вечной жизни, чтобы остаться с ней. Не откажите в моей смиренной просьбе!
— Ну, и я хочу просто за компанию, чтобы это… не скучно было… и вообще, — добавил Ди, тоже становясь на колени.
— Почтительнейше умоляю, внемлите мне, прислушайтесь к моей просьбе, и я никогда больше ничем не потревожу вас!
— Ни о чем другом так не мечтаю, как утратить бессмертие! Перебью все стекла тут у вас, если решите не в мою пользу, — быстро добавил Ди. — Я, собственно, из солидарности… знаете, как говорится: за компанию и монах женился!..
— Пожалейте, лишите меня вечной жизни и позвольте воссоединиться с возлюбленной! — Сюэли уткнулся в пол и истово стукнулся раз десять лбом о яшмовую плиту.
— Нет, так нельзя, — сказал Небесный Император в раздумье. — Это совершенно исключено!
…Они вышли из глубокой медитации и сидели друг напротив друга в общаге, прибалдевшие.
— Что нельзя? Мы не спросили. Нельзя вообще отказаться от бессмертия или просто нельзя отказаться двоим одновременно?
— Не знаю, — сказал Ди. — Я тоже не понял.
— Я должен вернуться и спросить, — сказал Сюэли.
— На вторую такую медитацию сил не хватит, — задумчиво сказал Ди.
— Это правда. Я не смогу теперь это повторить лет пятьдесят.
— И я… лет пятнадцать.
Ди усмехнулся и вышел. Нет нужды и говорить о том, что он сделал это нарочно, чтобы остановить Сюэли в этом безумном порыве. Он вообще был хорошим другом.
Собственно, никаких слухов о том, что Ди — святой, по общежитию не распространилось. Никто, кроме Сюэли, этого по-прежнему не знал, и было бы как-то странно, если бы он говорил об этом.
— Жаль, что теперь не Рождество, — беззаботно заметил Ди. — Под Рождество это ограбление выглядело бы особенно уместно.
Все-таки был июнь. Москву накрыло огромными сумерками, когда сотрудница музея, собиравшаяся поставить двери Голицынского флигеля на сигнализацию, услышала, как кто-то поскребся в дверь. Она прошла к двери и открыла: на пороге сидел старый, потрепанный жизнью, со свалявшейся местами шерстью лис и широко улыбался.
Когда Ирина Александровна шагнула наружу, лис, явно хромая и поджимая больную лапу, отбежал на несколько шагов и сел поодаль.
— Лисичка — в городе? Бедная лисонька, голодная, — растерялась Ирина Александровна. — Чья-то домашняя потерялась. Лапа больная…
Она инстинктивно кинулась за пирожками с мясом, которые лежали у нее на холодильнике в промасленной бумажке.
— Рома, не закрывайте, я сейчас приду, — крикнула она милиционеру-охраннику, сидевшему в другом помещении.
Когда несчастная хромающая лиса, широко и доверчиво улыбаясь, увела сотрудницу мелкими перебежками за угол здания, в дверном проеме Голицынского флигеля появился аспирант Ди — с распущенными волосами, в шелковом шарфе с орхидеями в лиловых тонах. Он сделал несколько шагов в сторону каптерки, где возился с ключами дежурный милиционер, и сказал совершенно серьезно:
— Можно я поздравлю вас с большим китайским праздником?
— А? Чего? — обернулся милиционер, и в этом была его ошибка. С этого момента Ди удерживал его внимание.
— Сегодня великий китайский праздник — знаете, День, когда облака направляются на юг. Это день, когда золотые фениксы кружат над деревьями, не отбрасывающими тени. Они сбиваются в стаи и берут курс на волшебную гору Кайлаш, их цель — город богов, куда не ступала нога человека, ибо достичь его можно только сердцем, а кто из ныне живущих людей способен на такое…
Через полминуты, проходя мимо подсобных помещений со связкой отмычек, фонарем и кусачками, Сюэли слышал ровный голос Ди, говорящий:
— Видите ли, есть люди, которые, находясь в дороге, не покидают дома. И есть такие, которые, покинув дом, не находятся в дороге.
Под журчащие инструкции Ди, адресованные милиционеру («Зачерпни воду, и луна будет в твоей руке. Прикоснись к цветам, и их аромат пропитает твою одежду»), Cюэли разобрался с внутренней сигнализацией и открыл двустворчатую дверь в помещения китайской коллекции. Это были две тесные небольшие комнаты, заполненные запахом старого дерева и сумеречные, вероятно, даже ярким днем.
— …Ведь дикий гусь не имеет намерения оставить след на воде, равно как и вода не имеет желания удержать отражения гуся, — неслось из коридора.
Сюэли начал розыски. Многие вещи, явно принадлежавшие императорской семье, перемежались деревенским фарфором и дешевыми шкатулками для шитья вроде той, что пользовалась тетушка Мэй; многие несомненно парные вещи были разрознены. Футляры со свитками, вероятно, редкими, свалены в углу. К стене прислонен был кусок карниза из ажурного абрикосового дерева. Деревянная вычислительная машина, бронзовые кубки для вина эпохи Хань, принадлежности для гадания, очень древние, музыкальный инструмент шэн, чайник для вина, стаканчик для игральных костей…
— Домик для сверчка без сверчка, — пробормотал Сюэли, — грустно от его вида.
Он искал всюду. Прекрасно пахла сирень в стеклянной банке на окне. В голове у Сюэли тикал хронометр. «Что же я так долго… Где же это…». Помещение было так заставлено, что он не сразу заметил сундук от театра. Сверху было навалено с восемьдесят цзиней всякой дряни.
