Фрэнк Харди - Власть без славы. Книга 2
Он вскочил и наклонился к ней через стол. — Жить по-своему! Ты ведешь себя, как пьяная шлюха. Я не допущу, чтобы моя дочь так вела себя! Ты сделаешь так, как я велю, или уйдешь из моего дома!
Мэри заплакала, и горькие слезы покатились по ее щекам.
Он смотрел на нее, чувствуя, как глубоко его жестокие слова обидели ее. Он чуть было не взял их обратно, но тут же спохватился: тогда она опять заупрямится. Поэтому он продолжал так же грозно, хотя и более спокойным тоном:
— Ты сделаешь так, как я велю. Ты больше не будешь шататься по ночам. В двенадцать часов изволь быть дома. И не будешь водиться с актерами. Это тебе не компания.
Мэри вытерла слезы. Пока она не может покинуть этот дом навсегда, нужно подчиниться этому человеку.
— Хорошо, папа. Пусть будет по-твоему. Но придет день — тогда увидим!
Она выбежала в холл, бегом поднялась к себе в комнату и, рыдая, бросилась на кровать. Плакала она долго и так заснула в слезах.
Джон Уэст остался стоять посреди комнаты словно истукан, лицо его напоминало застывшую восковую маску. Почему он не может дать понять Мэри, что любит ее и хочет, чтобы она была счастлива?
Мэри проснулась глубокой ночью, вся окоченев от холода. Она разделась и легла под одеяло, но уже не могла заснуть до утра, когда в окне забрезжил унылый осенний рассвет.
На следующий день, в субботу, Мэри пошла вечером в церковь, решив убедиться окончательно, может ли исповедь принести ей утешение и верит ли она во власть священника отпускать грехи.
Увы! У Мэри не осталось никаких сомнений — в исповеди она уже не видела ничего, кроме недостойного фарса. Священник ей попался очень молодой — зеленый юнец без всякого знания жизни. Чем он мог помочь ей? Как она ни старалась найти утешение в религии и укрепить свою пошатнувшуюся веру, ей это не удалось. На следующее утро она пошла к причастию. Но и это не принесло ей душевного покоя. Как она ни силилась, она никак не могла уверовать, что вино и облатка, которые дал ей проглотить священник, — это кровь и тело Христовы.
Мэри Уэст утратила веру. Она чувствовала, что Должна найти ей замену, найти опору, чтобы спастись от пугающей пустоты своей жизни.
* * *Наутро после встречи борцов Клайв Паркер пришел в себя в палате мельбурнской больницы. Челюсти разжать он не мог. Вся голова была забинтована и так болела, что казалось, вот-вот расколется пополам.
Врачи нашли у него сотрясение мозга и перелом нижней челюсти. Он пролежал в больнице шесть недель. Сначала его навещала только жена, но после того как ему вправили челюсть и последствия сотрясения исчезли, ему разрешили принимать и других посетителей. Одним из первых явился Рон Ласситер, но он воздержался от каких-либо комментариев, сказав только, что спортсмены — люди отчаянные. „Да, Уэст неплохо дрессирует своих подручных“, — подумал Паркер. Между тем машина Уэста работала полным ходом, дабы замять скандал.
Ассоциация журналистов начала расследование, но оно ни к чему не привело, так как репортеры, присутствовавшие при инциденте, отказались подтвердить, что Паркер был избит преднамеренно. Они говорили, что это могло произойти и случайно.
Паркер все же не хотел отказываться от борьбы с Джоном Уэстом. Он решил было привлечь Тинна и Уэста к суду, но адвокат, приглашенный к нему в больницу, выразил сомнение в том, сможет ли Паркер привести доказательства, подтверждающие выдвинутое им обвинение. Наконец Паркера выписали из больницы, и, отдохнув несколько дней, он вернулся к прежней работе. Почти тотчас же его вызвал Маркетт. Было ясно, что Маркетт идет на попятный.
— Помните, что вы работаете у меня, — сказал он в заключение. — Вы слишком ценный работник, чтобы рисковать головой из-за таких пустяков. Можете время от времени прохаживаться на их счет, но особенно не увлекайтесь.
Паркер смолчал. Что толку возражать?
Настроение у него было подавленное. Особенно мучил его тик, от которого непрерывно дергалась левая щека и от которого он тщетно пытался избавиться, то и дело вскидывая голову.
В тот же день он получил записку от Ричарда Лэма: не придет ли он в бар такого-то отеля в три часа дня? Паркера разбирало любопытство, и он явился на свидание. Как только он вошел в бар, к нему подскочил Тед Тинн и схватил его за руку. Вспыхнула лампа фотографа: его засняли пожимающим руку Тинна!
Паркер бросился на фотографа, но Тинн и Лэм удержали его.
— Брось, Чистая душа, — сказал Тинн, ухмыляясь. — Через два дня этот снимок появится в газетах.
По возвращении в редакцию он снова был приглашен к Маркетту.
— Нет, нет, Паркер, — отговаривал его Маркетт, — лучше бросить это дело. Мы платили вам жалованье во время вашей болезни, мы оплатили и ваши расходы на лечение. Послушайтесь моего совета, бросьте свою затею. Иначе это вам грозит и новыми расходами, и новыми увечьями.
Полчаса спустя Паркеру принесли записку от Джона Уэста с просьбой зайти к нему. Паркер отправился немедля.
— Вот видите, Паркер, — сказал Джон Уэст покровительственным тоном, — я же предупреждал вас, что эти янки — отчаянные ребята, но вы меня не послушали. Я к этому делу не имею никакого отношения, но мне хочется помочь вам. Вот пятьсот франков на лечение и другие расходы.
Паркер поднялся. Он чувствовал себя глубоко униженным и на мгновение совсем упал духом. На глаза его навернулись слезы, но он смахнул их и, выхватив из рук Джона Уэста чек, в бешенстве разорвал его на клочки.
— Меня нельзя купить, Уэст, — сказал он. — Я еще доберусь до вас!
Джон Уэст снисходительно улыбнулся, словно он предвидел, что Паркеру суждено провести всю жизнь в бесплодных попытках разоблачить закулисную историю империи Уэста и в тщетных поисках газеты, которая разрешила бы ему нападать на спортивные предприятия Джона Уэста.
* * *В один из октябрьских дней 1929 года огромная толпа заполнила железнодорожный вокзал на Спенсер-стрит. Провожали достопочтенного Джеймса Саммерса, премьер-министра Австралии. В толпе был и Джон Уэст.
Лейбористы одержали самую сенсационную победу на выборах за всю историю существования Австралийского союза. Политический маятник качнулся так резко, что сам националистский премьер-министр лишился места в парламенте.
Для Джеймса Саммерса это было величайшим событием в его жизни. Он займет самое высокое положение в стране! Шутка сказать, достопочтенный Джеймс Саммерс — премьер-министр Австралии! Много лет назад, когда он, разорившись дотла, бросил свою лавчонку в провинции и, приехав в столицу, примкнул к лейбористскому движению, — снилось ли ему, что в один прекрасный день он займет должность премьер-министра. Это венец его карьеры. Судьба предназначала его для великих деяний — он выведет Австралию из кризиса.
На грязном, всегда безлюдном вокзале сейчас бурлила жизнь. Этим же поездом ехал генерал-губернатор. Но не ради него собралась огромная толпа. Все пришли проводить Джимми Саммерса.
Здесь были люди, впервые в жизни голосовавшие за лейбористов, — крупные и мелкие дельцы, которые видели в Саммерсе единственную надежду поправить расстроенные дела. Но больше всего собралось членов лейбористской партии и рабочих, веривших, что лейбористы будут отстаивать их интересы. Джимми Саммерс был их кумиром. Он занял пост премьера — как же не радоваться? Он уничтожит безработицу, повысит заработную плату, расширит социальное страхование. Будьте спокойны, Джимми Саммерс больше не позволит крупным воротилам заправлять всеми делами.
Когда Саммерс вышел из машины и начал пробираться сквозь толпу, ветхое здание вокзала огласилось восторженными криками. Затем рабочие громко запели старую профсоюзную песню „В единении наша сила“.
В толпе были люди, которые никогда не слыхали этой песни и не понимали, какое отношение она имеет к проводам премьера. Джон Уэст слышал ее в последний раз, когда выступал на митинге перед зданием парламента после высылки отца Джеспера. Сейчас он негодующе повернулся к рабочим, словно хотел сказать: „Не пойте эту песню! Только красные поют ее!“
Саммерс, маленький седеющий человек лет шестидесяти, приветливо улыбался и махал рукой провожающим. С трудом пробравшись сквозь густую толпу, он поднялся на площадку вагона, кланяясь на все стороны, а пение и крики стали еще громче.
Саммерс был благочестивым католиком и примерным семьянином; слыл пламенным оратором в годы, когда красноречие еще играло большую роль в политике. Стоя на площадке вагона, он махал рукой приветствующей его толпе, и на глаза его навертывались слезы. Все они верят в него, и он оправдает их надежды.
Темным облаком спустились сумерки. Раздался свист, поезд тронулся. Саммерс, усталый, сел на свое место, прислушиваясь к замиравшим вдали крикам и пению.
Торжественные проводы очень подняли его в собственных глазах. И в самом деле, кто, как не он, достоин того глубокого доверия, которое ему оказывают? Разве он с юношеских лет не сражался в рядах лейбористской партии? Разве мало усилий приложил он, чтобы провалить закон о всеобщей воинской повинности? Разве не боролся он за спасение водных коммуникаций Австралии? Разве не выступал в последней предвыборной кампании за систему арбитража? Не он ли в 1922 году поставил вопрос о социализации?
