Альфред Кох - Ящик водки. Том 4
— Да был как-то.
— И это там называется, как ты верно заметил…
— …Всемирный экономический форум.
— Там народ большей частью катался на лыжах, при том что кто-то временами где-то заседал, какие-то обеды давались, как обычно… Давос — городок такой маленький, симпатичный, даже красивый.
— Да. Но каталка там говно. По сравнению с Куршевелем.
— Не знаю. Я не лыжник. Демонстрации там были этих… как их назвать-то… они еще не назывались тогда антиглобалистами, но протестовали уже. Видимо, они были в зародыше. Швейцария, Давос. Там как раз в тот заезд Россия ушла с первых модных мест на предпоследние, на сороковые, что ли, места. То есть уже они встали на позицию: ну Россия, ну все понятно с ней, — ничего особенного. Вот этот пафос, эксклюзив, что мы не такие как все, что у нас какие-то уникальные процессы идут, за которыми весь мир должен следить открыв рот, — этот пафос…
— …уже ушел. И слава богу.
— Вот там это было очень заметно… Еще там смешной случай был, — знаешь, бывает, начинаешь чего-то говорить, а потом понимаешь, что —ты чего-то не то несешь. Бывает с тобой такое?
— Да.
— Ну так вот, я там как-то с Квасьневскнм разговаривал. С президентом польским. И я ему начал чего-то гнать — сначала про то, что Польша такая страна симпатичная… А потом смотрю, у него физия кислая делается. С чего бы, думаю? Я ж вроде с комплиментами? И вдруг соображаю, что я хвалю «Солидарность», восхищаюсь, как они тогда коммунистов придавили, — а Квасьневский-то как раз из этих коммунистов… Попал!
— А вы это все по-русски? Он по-русски говорит?
— Не помню, на чем мы говорили.
— А ты на польском умеешь?
— На ломаном польском — пожалуйста.
— А ты на ломаном на всех языках говоришь, да?
— Думаю, да. Там просто разная степень ломаности. Даже на русском, если ты заметил, у меня тяжелый украинский или же южнорусский акцент.
— Тоже, значит, на ломаном.
— Ну. Мой украинский — он с одной стороны литературный, то есть искусственный, да к тому ж бедноватый. поскольку тогда был не в ходу и украинским газетам секретными циркулярами словарный запас целенаправленно урезали. Да к тому ж я много забыл даже из того, что знал. При том что и язык шагнул вперед… Так что в итоге я ни на одном языке не могу говорить чисто. Я не являюсь носителем языка вообще.
— Никакого.
— А являюсь я носителем украинизированного южнорусского диалекта. Который подвергся обратно сильному обрусению за годы моей жизни в России. Я думаю, вот так можно ситуацию описать. Это все описывается термином «маргинал». Когда человек стопроцентно не принадлежит ни к этой культуре, ни к той.
— Ну, я такой же.
— Но ты функционируешь, по крайней мере, в пределах одной страны — хотя нет, и в твоем случае страна тоже поменялась… Казахстан твой — заграница теперь.
— Страна поменялась, да…
— Но все-таки ты носитель.
— Да, я носитель русского языка.
— Скажи «гэ».
— «Гэ».
— Ну а чё, неплохо.
— Так я ж на Кубани рос.
— А, ну да!
— Xi6a ж ты ж не бачиш?
— Я? Я бачу. Что еще было? Мода в Милане была еще. Я туда раньше периодически ездил. Как раз с 99-го года. По какой-то случайности. Итальянская торговая палата меня начала вывозить в Милан писать про моду. Я пытался отнекиваться, говорил, что, во-первых, не понимаю в моде. Они говорят: мы бы просили вас, все-таки Европа, красота, да к тому ж и полный пансион, мы вас отвезем-привезем. Я говорю: во-вторых, не обещаю, что буду ту моду хвалить. Они говорят: пишите что хотите, нам все равно интересно ваше мнение. Я сдался: хрен с ними, отчего ж не поездить в Италию, на халяву-то. Тем более ж это возможность попрактиковаться в ломаном итальянском. И вот я несколько лет подряд ездил на все эти показы. Знаешь, зима—лето—весна. Милан, значит…
— Я не был в Милане.
— Да там делать-то и нечего. Одно хорошо, что зимой там тепло, в пиджачке ходишь. Ну и собор у них там интересный.
— И — все.
— Да. Слишком современный какой-то город, слишком промышленный. Это как бы даже не Италия. От Италии, конечно, ожидаешь чего-то другого.
— У тебя какое самое любимое место в Италии?
— Рим. Само собой.
— А Капри?
— Да не был я на Капри.
— А! А Флоренция?
— Тоже не был.
— А Позитано? Ну что ты! А Палермо? А Таормина?
— Таормина — да, согласен, красивейшее место. Я там был в составе официальной делегации под руководством Вовы Жечкова. Но Рим — круче все же, там больше этакого мощного, многовекового, имперского, тысячелетнего, надышанного чего-то.
— А Афины? Ты был там?
— Да. Они какие-то не такие уже, вялые: маслины, пиндосы… Там ни хера не осталось, как мне показалось. А лабиринт Минотавра…
— Он на Крите.
— Да пусть на Крите. Все равно ж Греция. Так такое впечатление, будто этот лабиринт экскаватором выкопали вчера, а сегодня уже везут туристов, бабло с них сшибать. Вспоминается Бендер, который продавал билеты в провал, — аналогичный случай. Траншея, значит, вырыта и слегка посыпана битыми кирпичами. «Вы себе не представляете, какой охерительныи храм стоял тут сколько-то тыщ лет назад!» Я мог бы с тем же успехом этого не представлять и сидя дома… Тоже мне, битым кирпичом торговать…
— Ну не знаю, не знаю… Я на Крите не был, но мы с женой и с Ольгой, с Шуриком, кстати говоря, гуляли по Помпеям — сильное впечатление.
— Помпеи, Помпеи — нас и здесь неплохо кормят. Помнишь, как в мультфильме? Про кота, который уел попугая? «Таити, Таити… Не были мы на Таити». В общем, я написал много заметок про моду, а потом меня перестали звать — видимо, они наконец прочитали, что я там гоню. Наверно, им однажды кто-то перевел, и они подумали: ну и зачем нам такое за наши же бабки? Хотя я их заранее предупреждал, я был уверен, что с первого раза тема закроется…
— А ты сознательно отказался от поездок в Милан, пиша плохие статьи?
— Нет, как-то само собой это случилось.
— А соврать было выше твоих сил?
— Не думал об этом. Ради, к примеру, Лондона я б еще, может, наступил на горло собственной песне, а Милан… Ну, не знаю.
— Ну а сам-то в Kiton вырядился. Фотографировался в журнале в дорогих пиджачках…
—Где?
— В «Медведе»! В рубрике «Мода»! Не помнишь, примерял на себя одежду? Была такая фотосессия.
— А! Точно, было такое. Мы начинали эту бодягу, чтобы звать великих людей на съемку и чтоб они пиджачки примеряли, выступали в роли моделей. Люди поначалу стремались. Вы, говорят, наймите мальчиков, и пусть они у вас фотографируются. Ну и я, чтоб активизировать этот процесс и показать, что это не в падлу, выступил первым. Как доктора себе чуму прививали, так я Kiton на себя примерял. Мне дали, значит, эти костюмчики. И я придумал для этих съемок хороший ход: поехал на съемку с утра и причем непохмеленный, небритый и даже не умывшись, в своей старой одеже простой. Приехал и говорю: а ну-ка для начала снимайте меня в таком виде. Они говорят: что, прям такого? — Да. Вот они меня сняли «прям такого», а после я сделал паузу. В течение которой принял душ, побрился, махнул 150, позавтракал, потом визажист подошел, парикмахер приехал… И после всего этого я начал надевать разное Brioni & Kiton. Люди смотрели на съемку и говорили: надо же, как пиджачок меняет человека! А человек просто похмелился и умылся…
— Красиво.
— Так после этого великие поняли, что позировать в пиджачках — то не стыдно. Миша Леонтьев за милую душу снялся. В лыжной шапочке, в бархатных штанах, на диване, весь обложенный телками… Он тебя очень любит, кстати. Значит, я там в Италии допрашивал их местных производителей, стараясь понять, в чем глубинный смысл итальянской моды. Он оказался, ты будешь смеяться, очень простой. Ну вот вообще в чем смысл моды? Почему в одних странах мода развита, а мода других стран, причем даже великих, никому не известна за границей. Почему? Ты знаешь?
— Я? Нет.
— Вот я тебе объясню со слов итальянских промышленников. В Италии есть мода потому, что там есть массовое производство тканей. Вот и все.
— Так и у нас до хера тканей делается в Иванове…
— Не, ну у нас ситец, это ж не катит. А нужна шерсть. И вот они в Италии при отсутствии полезных ископаемых сделали ставку на массовое производство тканей. Но соткать — это, как ты понимаешь, полдела.
— Надо еще сшить и продать.
— Ну! В этом и проблема. Вот человек купил себе костюм и тем самым освоил четыре метра шерсти. И следующий костюм ему понадобится через два года. И что? Два года промышленность будет стоять? Ждать? Так все ж тогда рухнет, начнутся забастовки, люди примутся строить коммунизм — и кранты стране.
— Да, да!
— Так вот чтоб этого не случилось, итальянские промышленники с одобрения правительства и при его поддержке начинают широченную кампанию по разводке лохов. Типа прошлый год были черные костюмы — сейчас стыдно в таком выйти на люди, теперь должен быть — условно — только зеленый цвет. Потом красный, белый и т. д., и люди все это купают. В какой-то момент круг замыкается — и костюм опять черный. Потребитель говорит: вот я вас и поймал! Вот он, черный, висит у меня пятый год как! Я его надену как новый, и вперед! Причем совершенно бесплатно! А ему говорят: секундочку, у вас же однобортный.
