Владимир Кунин - Путешествие на тот свет
Из палаты-изолятора появилась Луиза в своих модненьких очочках.
— Ну, как наш британец? — спросил ее Тимур.
— Нормально. Проблевался, прокашлялся — все, как и положено после наркоза. Спит.
Наконец из операционной выползли доктор Вольф и Ирина Евгеньевна. И Таня Закревская...
— Сигарету? — предложил Тимур доктору Вольфу.
— Спасибо, Тимур... Я не курю.
Ирина Евгеньевна стала помогать Вольфу снимать халат, и вдруг неожиданно выяснилось, что под заляпанным халатом доктора Зигфрида Вольфа была только лишь какая-то несвежая, пропотевшая майка и коротенькие шортики. Длинные голые жилистые ноги со старческими венозными узлами были обуты в старые стоптанные кроссовки.
— С ума сойти! — всплеснул руками Тимур Ивлев. Первой хихикнула Луиза... Вторым расхохотался Тимур.
За ним Ирина Евгеньевна зашлась в хохоте...
Зигфрид Вольф оглядел себя и тоже захохотал!
Эдуард Юрьевич посмотрел на тощую нелепую фигуру старика в спортивной майке, шортах и кроссовках на босу ногу и не позволил себе даже улыбнуться...
А корабельная медицинская часть буквально сотрясалась от всеобщего нервного веселья!
И только Таня Закревская, не выдержав такого долгого напряжения, зарыдала, обхватив руками голову.
Тимур Ивлев резко загасил сигарету, притянул ее к себе, обнял за плечи, стал успокаивать, что-то ласково шепча ей на ухо...
— Ой, умру!.. — хохотала Ирина Евгеньевна, наливая в мензурку валерьянку. — Выпей, Танюшечка... Выпей, деточка! Все кончилось. Ты посмотри на доктора Вольфа!.. Откуда ты его такого выцарапала?!
— Из спортзала... С велосипеда... — рыдая, с трудом выговорила Таня.
* * *... Сергей Александрович Мартов перечитал весь только что законченный эпизод, начиная от захода судна в тот самый экваториальный островной порт до стрессовых рыданий Тани Закревской после окончания операции.
Подивился Мартов величине эпизода и его откровенно неживописно-киносценарному композиционному построению. Это — к вопросу о «параллельном монтаже», когда в одно-единственное описание необходимо срочно втиснуть несколько событий, происходящих одновременно...
Огорчила Сергея Александровича и какая-то общая стилевая Благостность эпизода, сильно смахивающая на очерки о «простых советских людях» из «Огонька» софроновских времен.
Тут тебе и «врачебный подвиг представителей государств, стоящих по разные стороны имущественных и социальных баррикад, во имя спасения человека с чуждым нам нравственным обликом и уймой вредных привычек».
И естественно, по всем законам неожиданно проступившего соцреализма — «международное профессиональное содружество моряков разных стран и всего Мирового океана».
И пунктирное, правда, достаточно деликатное упоминание о когда-то прошедшей войне...
Короче, подумал Сергей Александрович Мартов, получилось что-то вроде «Если бы парни всей Земли...».
Это настолько испортило ему настроение, что он решил взять тайм-аут в своем странном сочинительстве — по документам, картам, по десяткам консультаций, рассекреченным справкам и «прослушкам» Интерпола, по километровым диктофонным записям болтовни с участниками и очевидцами тех событий...
А уже потом, через недельку-другую, когда отдохнет от материала и сядет за стол, то он все перепишет заново, к свиньям собачьим!
Но для этого Мартову сейчас же, немедленно был необходим мощный отвлекающий фактор. Его истощенная фантазия подсказала всего лишь единственный способ избавления от гнетущего состояния литературной неполноценности. По закону компенсаторного замещения непорядок в чем-то одном должен быть целиком восполнен чем-то другим. А для этого в пожарном порядке он должен незамедлительно вызвать кого-нибудь из своих постоянных и безотказных дам.
Хотя изрядно вымотанный работой над рукописью Сергей Александрович совершенно не был уверен, что подобный эксперимент вдохнет в него свежий ветер «эпохи позднего реабилитанца»...
Конечно, он начал с юной и верной Эльки Конвицкой. Та простит ему его любое состояние!
Мартов позвонил на мобильный телефон пани Эльжбеты и... отловил Эльку ни больше ни меньше как в Италии, в Лидо ди Езоло, где она отдыхала вместе с каким-то очень богатым русским депутатом. Как сказала Элька приглушенным шепотом — «вашего российского сейму».
— Государственной думы, что ли? — зачем-то переспросил Мартов.
— Но так!.. — подтвердила Элька и отключила свой телефон.
Тогда, не теряя надежды на активный отдых от писательского ремесла, Мартов стал названивать в Дюссельдорф той самой кустодиевской русской красавице Любе, у которой, оказывается, «муж был — да и сплыл...». За ней Мартов готов был даже смотаться из Гамбурга на своей «мазде». Подумаешь, часа четыре ходу по прекрасному автобану в одну сторону и четыре — в другую... Зато какая неделька его могла ждать впереди!
Ответил Мартову мужской голос с днепропетровским акцентом:
— Она здесь, слава Богу, таки больше не живет, слава Богу! — И, словно предупреждая второй вопрос Мартова, добавил: — А где она сейчас живет, я этого таки не знаю и знать не хочу, где она сейчас живет!
Можно было, конечно, позвонить еще одной его гамбургской подружке-аптекарше из Казани. Тридцать один год, грудь Афродиты, ноги божественные! Но она, бедняжка, никак не могла преодолеть свое титаническое уважение к почтенному возрасту и бывшей популярности Сергея Александровича и поэтому даже в самые интимные моменты обращалась к нему только на вы и по имени-отчеству. Что очень смешило Мартова и почти всегда лишало его возможности продолжать какие-либо сексуальные упражнения...
«Ну уж дудки, — подумал Мартов. — Так недолго и импотентом стать!»
Он решил больше никуда не звонить, а еще раз на всякий случай перечитать тот самый огромный эпизод, который он написал, как ему показалось, с явным сладковатым душком социалистического реализма.
Перечитал — и вдруг понял то, что ему никогда не приходило в голову!
Любое российское судно, любой русский корабль — от нефтяного танкера до круизного лайнера, уходящего в дальнее плавание, — это совокупность людей и механизмов, временно, всего на несколько месяцев, эмигрирующих из России. Из обжитого мира взяточников и лгунов, бездарных сочинителей законов и убийц, из мира обгаженных, пропахших испражнениями домашних подъездов с сожженными почтовыми ящиками, из мира отвратительных разбитых дорог и наспех сделанных автомобилей образца середины прошлого столетия...
Одновременно с этим любое судно дальнего плавания — это тоже Государство. Со своим Президентом, своею Властью и своим Народом. Маленькое Государство вынужденного Порядка, в котором каждый профессионал занят своим делом. В чем и состоит его спасение в бурных водах и надежда на возвращение к твердым Берегам. Ибо по прошествии какого-то времени да еще с далекого расстояния Берега всегда начинают казаться лучше и тверже, чем они есть на самом деле...
И это маленькое Государство Порядка, уплывая в моря и океаны земного шара хотя бы на три-четыре месяца, и физически, и нравственно Эмигрирует из большой, тяжеловооруженной, полупьяной, вороватой и трагически вымирающей России, где почти все занимают не свои посты, потому что в подземных переходах больших городов открыто и недорого продаются дипломы о высшем образовании, а подлинные Специалисты вынуждены заниматься отхожими промыслами, не имеющими ничего общего с их настоящей профессией...
Сергей Александрович Мартов еще немного поразмыслил, в третий раз перечитал тот большой эпизод с операцией во время выхода из порта и решил, что ни хрена он его переписывать не будет!
А если его упрекнут в том, в чем он в начале своих размышлений взялся и сам себя упрекать, он, конечно, попробует кое-что объяснить...
Или просто пошлет на хер.
* * *... Поздним вечером, когда теплоход уже полным ходом шел в океане, главный врач судна Тимур Петрович Ивлев был приглашен к капитану — Николаю Ивановичу Потапову.
На таком судне капитанская каюта — большая, с отменным вкусом обставленная трехкомнатная квартира. Спальня, кабинет, гостиная. И все самые современные средства связи — как для общения с внешним миром, так и для внутрикорабельных сообщений, разборок и распоряжений.
Никакого официоза — прием доктора Ивлева для вящей доверительности был сознательно обставлен по-домашнему. Домашним был и полуспортивный костюм Николая Ивановича — мягкие, плотного трикотажа брюки и такая же куртка с крупной пластмассовой молнией. Такие костюмы у немцев называются хаусансуг.
Тимур был тоже не в тропической униформе, в которой ему в этих широтах было положено передвигаться по судну с утра до вечера.
Обычные голубые джинсы и светлая, веселенькая рубашка с короткими рукавами. Да и сандалии, купленные доктором в прошлом году в Кейптауне, тоже были надеты прямо на босые ноги.
