Грэм Грин - Путешествия с тетушкой
Добравшись до «Короны и якоря», я с опаской заглянул в окно бара. Почему с опаской? Я имел полное право находиться там – до закрытия еще оставалось время. Пасмурное небо предвещало снегопад, посетители толпились у стойки, спеша заправиться в последний раз, пока не пробило три. Мне была видна спина девушки в галифе и большая волосатая рука, лежащая у нее на спине. «Еще двойную», «Кружку самого лучшего», «Двойную джина». На часах было без двух минут три. Завсегдатаи словно настегивали своих лошадей на последней прямой перед финишным столбом, и наблюдалось некоторое столпотворение. Я выбрал из связки нужный ключ от боковой двери и стал подниматься по лестнице. На второй площадке я присел на тетушкину кушетку. Я чувствовал себя взломщиком, нарушителем закона, я прислушивался – не услышу ли чьих-то шагов, но, разумеется, не услышал ничего, кроме приглушенного гула голосов, доносившегося из бара.
Отперев дверь квартиры, я очутился в непроницаемой темноте. Я толкнул какой-то столик в прихожей, и что-то венецианское полетело на пол и со звоном разлетелось вдребезги. Я поднял шторы, но венецианское стекло все равно оставалось тусклым, как жемчуг, лежащий без употребления. На полу среди осколков, как пена прибоя, лежала корреспонденция, в основном она состояла из рекламных проспектов, и я пока не стал их трогать. Я зашел в спальню тетушки, испытывая неловкость. Но разве она не сама просила меня проверять, все ли в порядке? Я вспомнил, с какой тщательностью полковник Хаким обыскивал номер в отеле и с какой легкостью его провели… но свечей я не нашел нигде, кроме кухни, да и те нормального размера и веса, явно приготовленные на случай неполадок с электричеством.
В комнате Вордсворта белье с кровати было снято, а уродливые диснеевские фигурки убраны. Из украшений оставалась лишь обрамленная фотография гавани Фритауна – рыночные торговки в ярких платьях с корзинами на головах спускались по стертым ступеням к воде. В прошлый раз я ее не заметил, вероятно, тетушка повесила ее на память о Вордсворте позже.
Я вернулся в гостиную и принялся просматривать почту: тетушка могла прислать мне обратный адрес для пересылки приходящей корреспонденции, и, во всяком случае, я хотел спрятать все хоть сколько-нибудь личное от глаз Вудроу и Спарроу, буде они сюда заявятся. Тут была весточка от моего старого знакомца «ОМО», счета из прачечной, из винной лавки, из бакалейной. Я удивился, не найдя ежемесячного банковского отчета, но, припомнив золотой брусок и чемодан, набитый банкнотами, подумал, что, возможно, тетушка предпочитает держать свои финансы в легко реализуемой форме. В таком случае стоило пошарить в платяном шкафу: небезопасно было оставлять наличные деньги в пустой квартире.
И тут, роясь в счетах, я нашел кое-что меня заинтересовавшее – видовую открытку из Панамы с французским лайнером на фоне очень синего моря. Открытка была написана по-французски, мелким убористым почерком, чтобы уместить как можно больше текста на этом небольшом пространстве. Отправитель подписался инициалами А.Д., писал он, насколько я мог разобрать, о том, какое concours de circonstances miraculeux [чудесное стечение обстоятельств (франц.)] было обнаружить мою тетю на борту судна после всех этих лет triste separation [печальной разлуки (франц.)] и какое несчастье, что она покинула пароход до конца плавания и тем самым отняла у него возможность и дальше предаваться их общим воспоминаниям. После ее исчезновения люмбаго у А.Д. усилилось и возобновилась подагра в правой ноге.
Уж не мсье ли это Дамбрез, размышлял я, доблестный возлюбленный, державший двух любовниц в одном отеле? Но если жив он, тогда, быть может, жив и Карран? Казалось, бесчестному миру моей тетушки суждено своего рода бессмертие, и только мой бедный отец лежит мертвый в дождливой, дымной Булони. Не скрою, меня кольнула ревность – ведь на этот раз не я сопровождал тетушку и не мне, а другим она сейчас рассказывала свои истории.
– Извините, мы вошли без звонка, мистер Пуллинг, – проговорил сержант Спарроу. Он отступил, пропуская вперед, по всем правилам этикета, инспектора Вудроу. У того опять висел на сгибе локтя зонтик, и казалось, будто он его так и не раскрывал с нашего прошлого свидания.
– Добрый день, – сухо сказал инспектор Вудроу. – Очень кстати, что мы вас застали здесь.
– Видим – дверь открыта… – вставил сержант Спарроу.
– Ордер на обыск у меня есть. – Инспектор Вудроу протянул мне ордер, опережая мой вопрос. – Но все равно нам удобнее, чтобы при обыске присутствовал член семьи.
– Нам не хотелось подымать шум, – объяснил сержант Спарроу, – для всех это было бы лишнее. Вот мы и ждали в машине на той стороне улицы, пока хозяин закроет бар, а тут увидели, что вы зашли внутрь, и решили: самое лучшее – проделать все втихомолку, чтоб даже хозяин не знал. И тете вашей так будет приятнее, а то, будьте уверены, сегодня же вечером в баре пошли бы толки. Чтобы бармен да не разболтал все своим завсегдатаям – такого не бывает. Все равно как муж – жене.
Тем временем инспектор с деловым видом осматривал комнату.
– Почту проверяете? – Сержант взял у меня из пальцев открытку и сказал: – Панама. Подписано А.Д. Вам не приходит в голову, кто бы это мог быть?
– Нет.
– А может, имя вымышленное? В Панаме у «Интерпола» с содействием обстоит неважно, – добавил сержант, – они получают помощь только в американской зоне.
– Тем не менее заберите открытку, Спарроу, – приказал инспектор.
– Что вы имеете против моей тетушки?
– Знаете, сэр, мы склонны ошибаться в положительную сторону, – сказал сержант. – Мы могли бы предъявить ей обвинение по поводу той истории с коноплей, но, приняв во внимание ее преклонный возраст и то, что цветной удрал в Париж, мы оставили ее в покое. Да и для суда доказательств было недостаточно. Правда, мы тогда еще ничего не знали про ее нежелательные связи.
– Какие связи?
Я подозревал, что они распределили свои роли заранее: сержант меня отвлекает, а инспектор тем временем обыскивает квартиру, что он сейчас и проделывал.
– Да этот Висконти, сэр. Итальянец, судя по фамилии. Аспид, сэр.
– Сплошное стекло, – сказал инспектор. – Любопытное зрелище. Как в музее.
– Это венецианское стекло. Когда-то тетушка работала в Венеции. Думаю, тут много подарков от клиентов.
– И ценные вещицы? Коллекционные?
– Не думаю.
– Произведения искусства?
– Дело вкуса, – ответил я.
– Мисс Бертрам, смею думать, понимает толк в искусстве. Имеются картины?
– По-моему, нет. Только фотография Фритауна в гостевой комнате.
– Почему Фритауна?
– Вордсворт оттуда родом.
– Кто такой Вордсворт?
– Черный слуга, – ответил сержант Спарроу. – Который дал тягу во Францию, когда мы обнаружили марихуану.
Они переходили из комнаты в комнату, а я шел за ними следом. Мне казалось, что Вудроу совсем не так тщательно проводит обыск, как полковник Хаким. У меня создалось впечатление, что он и не ожидал ничего найти и только хотел отправить формальное донесение в «Интерпол» о том, что приложены все усилия. Время от времени он бросал вопрос, не оборачиваясь:
– Упоминала когда-нибудь ваша тетя этого Висконти?
– О да, много раз.
– Жив он, как вы думаете?
– Не знаю.
– Они еще в контакте, как вам кажется?
– Не думаю.
– Старому аспиду сейчас, наверно, за восемьдесят, – сказал сержант Спарроу. – Пожалуй что под девяносто.
– По-моему, поздновато преследовать его, даже если он еще жив, – заметил я. Мы покинули тетушкину комнату и перешли в комнату Вордсворта.
– В том-то и заключается одна из проблем «Интерпола», – объяснил сержант Спарроу. – Слишком много заведено досье. Их работа не то что настоящая полицейская работа. Ни один из них в жизни на обходе не был. У них служба гражданская, как в Сомерсет-Хаус [там помещается Управление налоговых сборов и другие государственные учреждения].
– Они выполняют свой долг, Спарроу, – произнес Вудроу. Он снял со стены снимок Фритаунской гавани и перевернул его задней стороной кверху. Затем повесил обратно. – Красивая рамка, – сказал он. – Стоит дороже, чем фотография.
– Судя по виду, тоже итальянская, – сказал я, – как и стекло.
– Может, подарок этого типа, Висконти? – предположил сержант Спарроу.
– На обороте ничего не написано, – сказал инспектор. – Я надеялся, что найду подпись. «Интерпол» не располагает даже образчиком его почерка, не говоря уже об отпечатках пальцев.
Он взглянул на клочок бумаги, который держал в руке.
– Упоминала ли ваша тетя в разговоре следующие имена: Тиберио Тити?
– Нет.
– Страдано? Пассерати? Косса?
– Она вообще мало рассказывала мне о своих итальянских знакомых.
– Это не совсем знакомые. Леонардо да Винчи? – продолжал инспектор Вудроу.
– Нет.
Он еще раз обошел все комнаты, но я видел, что он делает это только для проформы. Уже у двери он дал мне номер телефона.