Ален Роб-Грийе - Ластики
– Привет, – говорит пьяница.
– Добрый день.
– Ты заставил меня ждать, – говорит пьяница.
Уоллес оборачивается. Нет здесь столика в стороне, за которым можно посидеть спокойно.
Ему не хочется идти к себе в комнату, мрачную и, должно быть, очень холодную. Он подходит к стойке, у которой сидят трое.
– Ну так что, – кричит сзади пьяница, – будешь садиться?
Трое мужчин одновременно оборачиваются и бесцеремонно разглядывают его. На одном из них замасленный комбинезон механика, на двух других – длинные теплые куртки с высокими воротниками, из темно-синей шерсти. Уоллесу приходит в голову, что его костюм выдает в нем полицейского. Фабиус прежде всего переоделся бы морячком.
…Входит Фабиус. На нем матроска, идет он враскачку – это напоминание о пережитых штормах.
– Рыбалка сегодня неважная, – обращается он к присутствующим. – Можно подумать, всю селедку, какая была в море, уже засолили…
Трое у стойки смотрят на него удивленно и недоверчиво. Двое других, стоящие у печки, прервали оживленный разговор и тоже его разглядывают. Хозяин протирает стойку.
– Ну давай, – произносит пьяница в наступившей тишине, – сейчас будешь загадку отгадывать.
Оба моряка, механик и двое у печки снова погружаются в привычный поток времени.
– Дайте мне, пожалуйста, порцию грога, – говорит Уоллес хозяину.
И усаживается за первый столик, так, чтобы не видеть пьяницу.
– Очень мило, – замечает тот.
– А я могу, – говорит кто-то, – двигаться по косой по отношению к каналу, но при этом идти прямо. Вот как!
Хозяин снова подает выпивку троим, сидящим у стойки. Двое других возобновили спор: речь идет о выражении «по косой», которое они понимают по-разному. И каждый старается перекричать другого, доказывая свою правоту.
– Ты дашь мне сказать или нет?
– Да только ты один и говоришь!
– Ты не понял: я говорю, что могу двигаться прямо по косой линии – косой по отношению к каналу.
Поразмыслив, его противник благодушно замечает:
– Так ты упадешь в канал.
– Значит, не хочешь отвечать?
– Послушай, Антуан, что бы ты там ни говорил, я стою на своем: если ты идешь по косой, то ты идешь прямо! По отношению к каналу или к чему-то другому – это все равно.
Человек в сером халате и шапочке фармацевта считает, что привел неотразимый аргумент. Его противник с отвращением пожимает плечами:
– В жизни не встречал такого придурка.
Он оборачивается к морякам; но они говорят между собой, отпуская словечки на диалекте и громко смеясь. Антуан подходит к столику, за которым Уоллес пьет свой грог, и призывает его в свидетели:
– Вы слышали, месье? Вот этот тип, который считается образованным, не признает, что линия может быть одновременно косой и прямой.
– Хм.
– А вы признаете?
– Нет, нет, – спешит ответить Уоллес.
– Как это «нет»? Косая линия – это такая линия…
– Да-да, конечно. Я сказал, что не признаю, чтобы кто-то этого не признавал.
Антуан как будто не вполне удовлетворен: это рассуждение кажется ему чересчур хитроумным. И все же он бросает своему приятелю:
– Вот видишь, аптекарь?
– Ничего я не вижу, – спокойно отвечает аптекарь.
– Этот господин со мной согласен!
– Он так не сказал.
Антуан все больше нервничает.
– Да объясните же ему, что значит «по косой»! – кричит он Уоллесу.
– «По косой»… – задумчиво повторяет Уоллес – Это может иметь много значений.
– Вот и я так думаю, – подхватывает аптекарь.
– Но в конце концов, – восклицает Антуан, выйдя из терпения, – если одна линия направлена по косой к другой линии, это же что-то означает!
Уоллес пытается сформулировать четкий ответ.
– Это означает, – говорит он, – что они образуют угол больше нуля градусов, но меньше девяноста.
Аптекарь в полном восторге.
– Так я и говорил, – заключает он. – Если есть угол, значит, уже не совсем прямо.
– В жизни не встречал такого придурка, – говорит Антуан.
– А я и не такого еще знаю… Ну-ка…
Пьяница встал из-за стола, желая включиться в беседу. Поскольку он не очень твердо держится на ногах, то вынужден сесть рядом с Уоллесом. Язык у него заплетается, и он силится говорить помедленнее:
– Скажи-ка мне, какое животное утром убивает отца…
– Только этого болвана нам не хватало! – кричит Антуан. – Держу пари, ты и понятия не имеешь, что такое косая линия!
– Сам ты косой, – умильным голосом заявляет пьяница. – Это я здесь загадки загадываю. Припас тут одну для старого приятеля…
Спорщики удаляются к стойке, в поисках единомышленников. Уоллес поворачивается спиной к пьянице, который тем не менее продолжает торжествующим и наставительным тоном:
– Какое животное утром убивает отца, днем спит с матерью, а вечером слепнет?
Дискуссия у стойки приняла всеобщий характер, но все пятеро говорят одновременно, и Уоллес улавливает лишь обрывки фраз.
– Ну что, угадал? – не унимается пьяница. – А ведь это нетрудно: утром убивает отца, днем слепнет… Нет… Утром слепнет, днем спит с матерью, вечером убивает отца. А? Какое это животное?
К счастью, хозяин приходит убрать грязные стаканы.
– Я остаюсь на сегодняшнюю ночь, – говорит ему Уоллес.
– А еще он платит за выпивку, – подхватывает пьяница.
Это предложение остается без внимания.
– Ты что, оглох? – спрашивает пьяница. – Эй, приятель! Глухой днем, слепой вечером?
– Отстань от него, – говорит хозяин.
– А утром оно хромает, – добавляет вдруг пьяница с неожиданной серьезностью.
– Я сказал, отстань от него.
– А я ничего плохого не делаю, я загадку загадываю.
Хозяин протирает тряпкой столик.
– Осточертел ты нам со своими загадками.
Уоллес уходит. Никакого срочного дела у него нет, это пьяница с загадками заставил его сбежать из маленького кафе.
Уж лучше шагать, шагать, несмотря на холод и темноту, несмотря на усталость. Он хочет сложить вместе крохи, которые удалось подобрать там и сям в течение дня. Проходя мимо садовой ограды, он поднимает глаза к опустевшему особняку. На другой стороне улицы светится окно мадам Бакс.
– Эй! Ты слышишь? Эй! Приятель!
Пьяница увязался за ним.
– Эй, ты! Эй!
Уоллес ускоряет шаг.
– Подожди-ка! Эй!
Веселый голос постепенно отдаляется.
– Эй, не спеши так!.. Эй!.. Не так быстро!.. Эй!.. Эй!.. Эй!..
2
Восемь толстых коротких пальцев осторожно смыкаются и размыкаются, костяшки четырех пальцев на левой руке касаются ладони правой.
Указательный палец левой поглаживает ноготь указательного пальца правой, вначале слегка, затем со все большим нажимом. Руки меняются местами, теперь костяшки пальцев правой энергично трутся о ладонь левой. Они сцепляются, переплетаются, изгибаются; их движения становятся все более скорыми и усложненными, постепенно теряют ровный ритм и отчетливость, быстро превращаясь в беспорядочное копошение пальцев и ладоней.
– Войдите, – говорит Лоран.
Растопырив пальцы, он кладет руки ладонями на стол. Это дежурный принес ему письмо.
– Его подсунули под дверь привратницкой, господин комиссар. Тут написано: «Очень срочно» и «Вручить лично».
Лоран берет у дежурного желтый конверт. На нем написано карандашом, так бледно, что едва удается разобрать: «Вручить лично. Генеральному комиссару. Очень срочно».
– Привратник не видел, кто его принес?
– Он не мог видеть, господин комиссар, он нашел его под дверью. Оно пролежало там, наверно, с четверть часа или больше.
– Ладно, спасибо.
Когда дежурный выходит за дверь, Лоран ощупывает конверт. Похоже, в нем какая-то карточка, твердая и негнущаяся. Он подносит конверт к лампе, чтобы посмотреть его на просвет. Ничего необычного. Тогда он решается вскрыть конверт ножом для бумаги.
Это почтовая открытка, на ней изображен небольшой дом в стиле Людовика XIII, который стоит на углу длинной, унылой окраинной улицы и очень широкого проспекта, очевидно пролегающего вдоль канала. На обороте открытки, опять карандашом, написано только следующее: «Встреча сегодня вечером в половине восьмого». Почерк женский. Подписи нет.
Полиция каждый день получает такого рода послания – анонимные письма, проклятия, угрозы, доносы – чаще всего очень путаные, написанные обычно полуграмотными или безумными людьми. Текст на этой открытке примечателен своим лаконизмом и точностью. Место встречи не указано; очевидно, имеется в виду угол двух улиц, изображенный на фотографии, – по крайней мере, так можно предполагать. Если бы Лоран узнал это место, то, возможно, к указанному часу послал бы туда одного или двух полицейских; но нет смысла затевать целую операцию ради того, чтобы – в лучшем случае – перехватить пять килограммов контрабандного нюхательного табака, доставленного каким-нибудь рыболовецким судном.
