Стеф Пенни - Нежность волков
Он таращит на меня глаза, будто не веря собственным ушам. Можно сказать, я задела его за живое; возможно, он и так думает о следе, и это его беспокоит. Подозреваю, что он во всем аккуратист, так что эти следы, ведущие в глушь, не дают ему покоя.
— В конце концов, если вы правы… — Я не могу себя заставить произнести это. — Если вы правы, то просто убедитесь, что исключили все прочие возможности, и совесть ваша останется чиста. Кроме того, если дело дойдет до суда, наличие этого следа и те возможности, на которые он намекает, приведут к… ну, в общем, в ваших выводах могут по меньшей мере усомниться, разве нет?
Муди окидывает меня тяжелым взглядом, а потом смотрит в окно. Но и там он, похоже, не находит ответа.
Когда я спрашиваю Фрэнсиса про деньги, он просто уходит от разговора. Он вздыхает так, словно ответ очевиден и лишь такая дура, как я, может его не увидеть. Я чувствую, как меня захлестывает волна старого раздражения.
— Я пытаюсь тебе помочь. Но не смогу, если ты не расскажешь, что там произошло. Муди уверен, что ты украл их.
Фрэнсис глядит в потолок, на стены, куда угодно, только не мне в глаза.
— Я их украл.
— Что? С какой стати?
— Потому что мне нужны были деньги, раз я собрался в путь. Мне могла понадобиться помощь в поисках убийцы. Возможно, пришлось бы за нее заплатить.
— А разве дома тебе помочь не могли? Дома есть деньги. Почему ты не взял их?
— Я уже говорил тебе, что не мог вернуться домой.
— Но… следы так быстро не исчезают.
— Так ты тоже думаешь, что это я?
Он улыбается — все той же горькой улыбкой.
— Нет… конечно нет. Только объясни мне, как оказался там среди ночи.
Улыбка пропадает. Он долго молчит, так долго, что я уже собираюсь встать и уйти.
— Лоран Жаме… — он медлит, — был единственным, с кем можно было поговорить. Теперь никого нет. Мне безразлично, вернусь ли я когда-нибудь.
Через несколько секунд я понимаю, что перестала дышать.
Я убеждаю себя, что он говорит, не подумав, или хочет меня обидеть. Фрэнсис всегда умел ранить меня, как никто другой.
— Мне очень жаль, что ты потерял друга. Тем более таким образом. Я все бы отдала, чтобы ты этого не видел.
На меня выплескивается его гнев — детская злоба на грани слез:
— Это все, что ты можешь сказать?! Ты бы хотела, чтобы я этого не видел?! Что это значит? Почему никто не думает о Лоране? Ведь это его убили. Почему ты бы не хотела, чтобы его не убили?
С сухими глазами он откидывается на подушки, и гнев его отступает так же внезапно, как возник.
— Прости, мой дорогой. Я виновата. Конечно, я бы очень этого хотела. Никто не должен умирать такой смертью. Он был хорошим человеком. Мне казалось, он… любил жизнь.
Я вспоминаю, что почти не знала его, но такое утверждение годится почти для всякого. Но если я думаю, что утешаю Фрэнсиса или говорю то, что ему хочется услышать, то, как обычно, ошибаюсь.
— Не был он хорошим, — еле слышно бурчит он. — Он был бессердечным. Он находил у тебя слабое место и поднимал на смех. Лишь бы рассмешить людей, и неважно, чем именно. Его это не заботило.
Такой резкий поворот выше моего понимания. На меня внезапно наваливается чудовищный ужас, что Фрэнсис готов в чем-то мне признаться. Я глажу его лоб, приговаривая «ш-ш!» — как будто успокаиваю младенца, но при этом не знаю, что и думать. И потому мелю всякую чушь, говорю все, что угодно, лишь бы не дать ему открыть рот и сказать то, о чем я пожалею.
Паркер в сарае с Джейкобом и одним из норвежцев. Они там словно отгородились от разворачивающейся напротив драмы и, насколько я понимаю, обсуждают стригущий лишай.
Теперь, когда мы вернулись в цивилизованный, до некоторой степени, мир, я чувствую себя ужасно неловко, прося Паркера о разговоре наедине. Я ловлю на себе беглый взгляд норвежца, который, не сомневаюсь, думает о моем замужнем положении и выборе столь необычного спутника. В сумраке сарая я вспоминаю холодный, темный склад. Кажется, это было давным-давно.
— Мистер Муди не намерен искать другой след. Похоже, нам придется идти одним.
— Это будет очень трудно. Вам лучше остаться здесь, с вашим сыном.
— Но ведь должны быть… свидетели.
Мне кажется, это было сказано достаточно деликатно, я ведь никак не выразила недоверия; во всяком случае, он не обиделся.
— Вы не уверены, вернусь ли я.
— Муди должен увидеть… что бы мы ни нашли. Если бы можно было взять Фрэнсиса…
Паркер пожимает течами:
— Будь ваш сын убийцей, он бы постарался свалить вину на кого-то еще. Муди все равно не поверит.
Я понимаю, что Паркер прав. Впервые я ощущаю полную безнадежность, а может, просто безмерную усталость. Я изо всех сил старалась преодолеть этот путь, и я его преодолела. Теперь земля уходит у меня из-под ног, и я не знаю, что делать. Я не знаю, могу ли рассчитывать на помощь Паркера. Я не знаю, зачем ему это. Глядя ему в глаза, я не вижу ни малейшего сочувствия — я вообще там ничего не вижу. Тем не менее, если нужно его умолять, я заплачу эту цену. И многое другое.
— Вы должны взять меня с собой. Мне нужно отыскать доказательства его невиновности. Им плевать, кого именно они арестовали, лишь бы кто-то сидел за решеткой. Я вас умоляю.
— А что, если нечего искать? Вы об этом подумали?
Я об этом думала, но ответить мне нечего. Я смотрю в его бесстрастное лицо, в глаза, где зрачки вообще ничем не отличаются от радужки, все сплошная темнота, — и меня пробирает дрожь.
~~~
В Небесных Полях хмельного не держат. Избранным не нужны ни искусственные стимуляторы, ни пути к забвению. Они и так всегда безмятежны и счастливы. После разглагольствований миссис Росс Дональд размышляет, что бы он отдал за стакан мерзкого рома, в столь невообразимых количествах потребляемого в форту Эдгар. Зима — сезон возлияний; выпивка сглаживает бесконечные ночи, когда тепло становится отдаленным воспоминанием. Она позволяет переносить чудовищные шутки, которые рассказывают и пересказывают ваши соседи. Да и самих этих соседей. У Дональда есть полфляги виски, который он поклялся сохранить на обратный путь, но искушение слишком велико. Похоже, в ближайшее время возвращение ему не грозит.
Снег обернулся дождем. Температура поднимается, снежные хлопья тяжело набухают водой и больше не кружатся, а сразу падают на землю. Лежащий снег тоже меняется: раньше он был легким и воздушным, словно перина, а теперь влажный и зыбкий. Мокрый снег теряет упругость: большие массы отрываются и соскальзывают с крыши напротив окна Дональда, а потом глухо и тяжело шлепаются на землю. Постепенно крыши обнаруживают свои угрюмые цвета: ржаво-красный, блекло-синий. Сам снег больше не белый, а прозрачно-серый. С карнизов непрерывно капает вода. Невозможно избавиться от этого звука, тихого, но настойчивого, как совесть.
Он видит, как через двор идет высокий туземец, Паркер. Похоже, тот собирается в путь. В глубине души Дональд понимает, что пойдет с Паркером и женщиной. Просто чтобы убедиться: вся эта история яйца выеденного не стоит. Он раздумывает, храбрость ли это: его ужасает перспектива оказаться посреди безжизненной равнины. С другой стороны, если он приведет мальчишку как подозреваемого, а затем выяснится, что тот не виноват, с него взыщут, осудят, втихомолку перемелют ему все кости в питейных заведениях. Такое упущение весьма повредит его карьере. Если речь идет о выборе между ледяной пустыней и профессиональной несостоятельностью, ясно, что его больше пугает.
Паркер сказал, что до фактории дней шесть ходу, если погода будет благоприятной. Заодно Дональд познакомится с тамошним управляющим — а что, если тот замолвит за него словечко в плане карьерного роста? Дональд говорит Джейкобу, что тот должен остаться и охранять парня. До поры до времени с арестованным здесь ничего не случится.
Джейкоб выглядит очень озабоченным:
— Простите, но лучше с ними пойду я. Это будет тяжелый переход. Я знаю, что искать.
Больше всего на свете Дональд желал бы остаться в Химмельвангере, пока Джейкоб продирается сквозь лед и слякоть к этому Богом забытому месту, но так нельзя.
— Спасибо тебе, Джейкоб, но я должен отправиться сам и решить, как следует поступить. — Он улыбается насупившемуся Джейкобу.
— Лучше бы я пошел с вами. Я смог бы… за вами приглядеть.
Дональд снова улыбается, тронутый такой верностью. А еще тому, что Джейкоб, похоже, относится к нему, как к беззащитному ребенку.
— В этом нет необходимости. В любом случае Паркер вернется сюда, чтобы проводить миссис Росс. Будет интересно посмотреть еще одну факторию Компании.
Он старается говорить бодро, хотя никакой бодрости не ощущает. Перспектива оказаться в холодной пустыне выглядит более чем мрачной, да что там говорить, просто в ужас его приводит. Джейкоб выглядит задумчивым, словно бы одержим внутренней борьбой.
