Кадзуо Исигуро - КОГДА МЫ БЫЛИ СИРОТАМИ
– Не сомневаюсь, добрый мой господин, – сказал он по-английски с едва уловимым акцентом, – что вы испытываете теплое чувство, снова вернувшись сюда.
– Да, вы правы, – ответил я с улыбкой. – Да. Теплое, но немного странное.
– Но это же так естественно! – подхватил мистер Лин. – Прошу вас, располагайтесь поудобнее. Мистер Морган сообщил мне, что вы уже поужинали. Но мы, как видите, тоже приготовили для вас еду. Мы не знали, как вы относитесь к китайской кухне, поэтому позаимствовали повара у наших соседей-англичан.
– Но возможно, мистер Бэнкс не голоден. – Это произнес один из молодых людей в европейском костюме и, повернувшись ко мне, добавил: – Мой дедушка весьма старомоден. Он страшно обижается, если гость в полной мере не отдаст должное его гостеприимству. – Молодой человек широко улыбнулся старику. – Пожалуйста, не позволяйте ему командовать собой, мистер Бэнкс.
– Внук считает меня дремучим китайцем, – сказал мистер Лин, подходя ко мне ближе и продолжая улыбаться, – но на самом деле я родился и вырос в Шанхае, более того, в международном сеттльменте. Моим родителям пришлось бежать от войск вдовствующей императрицы, и они нашли приют здесь, в городе иностранцев. Так что я вырос шанхайцем в полном смысле этого слова. Моему внуку невдомек, как в действительности живут люди в глубинном Китае. Он принимает меня за старомодного китайца! Не обращайте на него внимания, дорогой сэр. В этом доме не требуется соблюдать протокол. Если не хотите есть, ничего страшного. Разумеется, я ничего не стану вам навязывать.
– Вы все так добры ко мне, – произнес я, вероятно, немного рассеянно, потому что все еще пытался понять, как именно был перестроен дом.
Потом вдруг старая дама что-то сказала на мандарине, самом распространенном в Китае диалекте, и молодой человек, обратившийся ко мне несколько минут назад, перевел:
– Моя бабушка говорит, она думала, что вы никогда не приедете. Это было такое долгое ожидание. Но теперь, увидев вас, она счастлива, что вы здесь.
Не дожидаясь, пока он закончит, старая дама заговорила снова. На сей раз, когда она замолчала, молодой человек был явно смутен и не спешил перевести ее слова. Он посмотрел на деда, словно спрашивая, что делать, потом все же решился:
– Вы должны простить мою бабушку, – сказал он. – Иногда она бывает немного эксцентрична.
Старая дама, явно понимавшая по-английски, нетерпеливым жестом велела переводить, и молодой человек, вздохнув, сказал:
– Бабушка говорит, что, пока вы не появились здесь сегодня вечером, она относилась к вам с неприязнью. То есть она сердилась на вас за то, что вы собираетесь отнять у нас наш дом.
Я ошарашенно посмотрел на молодого человека, но старуха опять что-то забормотала.
– Она долгое время надеялась, – переводил молодой человек, – что вы не приедете. Она считала, теперь этот дом принадлежит нашей семье. Но, увидев вас, прочитав в ваших глазах, какие чувства вы испытываете, она все поняла. Теперь она искренне уверена, что договор справедлив.
– Договор? Но поверьте… – На этих словах я запнулся, потому что, как бы ни был озадачен, стал смутно припоминать какие-то разговоры насчет возвращения нам старого дома.
Но повторяю, воспоминания были весьма смутными, и я понял, что если вступлю в дискуссию на эту тему, то поставлю себя в неловкое положение. Как раз в этот момент мистер Лин произнес:
– Боюсь, мы все ведем себя бестактно по отношению к мистеру Бэнксу. Задерживаем его разговорами, между тем как он наверняка мечтает осмотреть дом. – И, улыбнувшись мне доброй улыбкой, добавил: – Пойдемте со мной, мой добрый господин. У вас еще будет время побеседовать с ними. Сюда, пожалуйста, я покажу вам дом.
Глава 15
Некоторое время я ходил по дому в сопровождении мистера Лина. Несмотря на преклонные годы, походка у него была весьма уверенной. Он нес тяжесть своего коренастого тела довольно легко, разве что чуть-чуть медленно, и ни разу не остановился передохнуть. Я следовал за его темным халатом и шаркающими шлепанцами вверх и вниз по узким лестницам, вдоль дальних коридоров, зачастую освещенных всего одним фонариком. Он провел меня через пустующие, оплетенные паутиной помещения, мимо многочисленных аккуратно составленных деревянных ящиков с бутылками рисовой водки. Потом мы очутились в роскошно обставленной части дома – здесь были красивые ширмы, портьеры и множество фарфоровых безделушек, выставленных в нишах. Каждый раз, открывая дверь, хозяин дома отступал назад, давая мне пройти. Я побывал в самых разных местах, однако – по крайней мере до определенного момента – ничто не показалось мне знакомым.
Но вот наконец, войдя в очередную комнату, я ощутил, что она мне что-то напоминает. Потребовалось еще несколько секунд, чтобы я с волнением понял: это наша бывшая библиотека. Она сильно изменилась – потолок стал намного выше, одна стена была пробита, и помещение приобрело форму буквы L. А там, где когда-то находилась двойная дверь, соединявшая библиотеку со столовой, теперь был глубокий простенок с составленными в нем ящиками рисовой водки. Тем не менее это, несомненно, была та самая комната, в которой я ребенком переделал столько домашних заданий.
Я сделал еще несколько шагов, озираясь по сторонам, но через пару минут, заметив, что мистер Лин наблюдает за мной, смущенно улыбнулся.
– Разумеется, мы многое здесь перестроили, – сказал он словно в ответ на мою смущенную улыбку. – Прошу покорно извинить нас. Но вы должны понять: мы ведь прожили здесь более восемнадцати лет, кое-какие перемены были необходимы для удобства моей семьи и моего дела. Думаю, те, кто занимал этот дом до нас, и те, кто занимал его до них, тоже значительно перестроили и переоборудовали его. Мне очень жаль, дорогой сэр, но, полагаю, мало кто мог поверить, что настанет день, когда вы и ваши родители… – Он замолчал, не закончив фразы. Быть может, ему показалось, что я не слушаю. А может быть, как большинство китайцев, он испытывал неловкость, принося извинения.
Я еще некоторое время молча оглядывал комнату, потом спросил:
– Значит, этот дом больше не принадлежит компании «Баттерфилд и Суайр»?
Мистер Лин не смог скрыть изумленного недовольства, но, тут же рассмеявшись, ответил:
– Сэр, этот дом принадлежит мне. Я понял, что невольно обидел его, и поспешил загладить вину:
– Да-да, разумеется. Простите меня, Бога ради,
– Не волнуйтесь, мой добрый господин. – Сердечная улыбка тут же снова засияла на его лице. – Вопрос был не лишен смысла. В конце концов, когда вы с вашими родителями здесь жили, ситуация была именно такова. Но давным-давно все изменилось. Мой добрый господин, если бы вы тали, как изменился за эти годы Шанхай! Все, абсолютно все переменилось, и не раз. Но эти изменения, – он со вздохом обвел рукой комнату, – ничто по сравнению с остальным. Есть районы, которые я в свое время знал как свои пять пальцев, по которым ходил каждый день, а теперь все для меня там чужое, и я могу в два счета заблудиться. Город меняется, меняется постоянно. А теперь вот японцы, они тоже наверняка пожелают все переделать по-своему. Самые ужасные перемены, быть может, еще впереди. Но нельзя впадать в пессимизм.
Некоторое время мы стояли молча, продолжая озираться по сторонам, затем мистер Лин тихо произнес:
– Моей семье, конечно, будет грустно покидать этот дом. Здесь умер мой отец. Здесь родились два моих внука. Но то, что сказала моя жена – вы должны простить ей откровенность, мистер Бэнкс, – она сказала от нашего общего имени. Мы почтем за великую честь и привилегию вернуть этот дом вам и вашим родителям. А теперь, если позволите, мой добрый господин, продолжим экскурсию.
Кажется, вскоре после этого мы поднялись по застеленной ковровой дорожкой лестнице, которой явно не было во времена моего детства, и очутились в роскошно отремонтированной и обставленной спальне. Стены были обтянуты великолепным шелком, фонарики излучали мягкий красноватый свет.
– Комната моей жены, – сообщил мистер Лин.
Я понял, что уютный будуар, где пожилая дама скорее всего проводила в уединении большую часть дня, для него – святилище. В теплом свете фонариков я различил карточный столик, на котором был разложен пасьянс; однотумбовый письменный стол с маленькими ящичками, украшенными висячими золотыми ручками; широкую кровать с балдахином на четырех столбцах, задернутую тончайшей драпировкой. Куда ни глянь, всюду изысканные украшения и предметы, истинное назначение которых мне было неведомо.
– Должно быть, мадам очень любит свою комнату, – сказал я наконец. – Я вижу, здесь у нее – собственный, отдельный мир.
– Да, тут она чувствует себя уютно. Но вы не должны огорчаться из-за этого, добрый господин. Мы оборудуем для нее в новом доме другую комнату, которую она полюбит не меньше этой.
