Изменчивость моря - Чан Джина

Раньше я подсчитывала все, в чем оказалась хороша за последнюю неделю. Я ставила себе баллы за все, что мне удавалось сделать без помощи, – например, застелить постель, убрать со стола или закончить всю домашнюю работу перед ужином. Субботними вечерами я записывала заработанные очки в табели успеваемости, которые сама для себя составила, чтобы определить, насколько сильно меня должны были любить на этой неделе. Я заставляла своих родителей расписываться на каждом из них, а потом складывала в коробку, которую хранила в шкафу.

Когда я стала достаточно взрослой, чтобы заводить парней и тайком приводить их к нам домой, когда там никого не было, я решила, что любовь прячется в крошечных фиолетовых засосах на моей шее, которые я даже не пыталась прикрыть; в горячем дыхании на задних сиденьях машин; в одинокой истерике на пустой парковке, когда меня неизбежно бросали ради кого-то нового, с кем было легче иметь дело и кто не пребывал в таком отчаянии. Когда мне перевалило за двадцать, я подумала, что любовь – это вкус пота, скапливающегося под ключицами теплым похмельным утром, когда я позволяла парням входить в меня, иногда без презерватива – иногда потому, что хотела этого, иногда потому, что не знала, хочу ли я почувствовать их тепло внутри и присвоить его себе. Любовь разрушительной волной шлифовала меня снова и снова, пока я не стала гладкой, как глыба мрамора, готовой стать той, кого захочет увидеть рядом с собой следующий партнер.

Но Тэ был другим. Он сразу же сказал мне, что не собирается спать со мной, пока мы не будем уверены, к чему все идет, что, конечно, одновременно оскорбило и очаровало меня.

– Ты можешь просто сказать, если я тебе не нравлюсь, – заметила я.

Он не засмеялся. Он уставился на меня круглыми и серьезными глазами за стеклами очков в золотой оправе.

– Раньше я часто торопил события, а сейчас не вижу ни одной причины, чтобы поступить так с тобой.

Когда мы наконец впервые занялись сексом – два месяца спустя, после череды все больше раздражающих меня свиданий за кофе или вином, походов на художественные выставки и фильмы, после вечерних бесед (всего того, что предлагал Тэ), – я так нервничала, что вся вспотела. Я была такой скользкой, что опасалась с минуты на минуту соскользнуть с кровати и проскользить по коридору, волоча за собой стыд и тоску, оставляя след, как улитка. Пот скапливался у меня под мышками, под коленями, в складках живота. И поскольку я никогда не играла в игры, я сообщила ему об этом, стоя перед ним посреди его спальни.

– Я так вспотела, – прошептала я. Снаружи шел дождь, капли барабанили по крыше и стучали в окна его квартиры, чистой и скромной, как и все, что имело к нему отношение.

Тэ ничего не ответил. Он снял очки и аккуратно соединил дужки, а когда снова посмотрел на меня, его взгляд был таким же открытым и доверчивым, как у собаки. Он стянул рубашку через плечи характерным для парней движением, его худые запястья и локти блеснули в тусклом свете спальни. Он притянул меня к себе и положил мою руку себе на грудь, его сердце билось так быстро, что на секунду я забеспокоилась, не придется ли мне звонить в 911.

– Я тоже нервничаю, – сказал он, прежде чем поцеловать меня.

Он медленно раздевал меня, его руки обхватили мой живот, талию, грудь так, словно они боялись оставлять меня одну слишком надолго. Он поцеловал меня, как моряк, собирающийся отправиться в долгое путешествие. Это был поцелуй соленых брызг, разбивающихся волн, розовых горизонтов. Я думала о темной воде и нагретых солнцем камнях и песке, пока мы поднимались и опускались, снова и снова покачиваясь друг на друге, как две маленькие лодки в шторм. К концу мы оба задыхались, и он был таким же потным, как и я, а в комнате стоял резкий запах наших переплетенных тел.

Потом я, кажется, сошла с ума и сказала, что люблю его, а затем окончательно потеряла рассудок, когда он ответил, что тоже любит меня. Глубоко внутри меня поселилась счастливая тишина, добравшаяся до самых костей, настолько чуждая, что я едва успела познакомиться с ней, прежде чем за ней нахлынул страх. «О нет, – подумала я, наблюдая, как поднимается и опускается его грудь, пока он спит. – Вот еще одна вещь, которую я могу потерять».

Так было на протяжении всех наших отношений.

Приливные бассейны – это контактный зоопарк нашего океанариума. Они ярко освещены, там шумно, и они воняют. Красные морские звезды и пурпурные морские ежи то тут, то там виднеются в солоноватой сине-зеленой воде, а вдалеке какой-то гений решил воспроизвести крики чаек и грохот волн. Туристическая группа Франсин скоро будет здесь – дети сходят с ума по приливным бассейнам, потому что здесь им разрешается вылавливать и трогать некоторых моллюсков, поэтому я заглядываю сюда, чтобы проверить температуру воды и уровень кислорода, прежде чем они нагрянут, чтобы свести к минимуму время, потраченное на уборку, которой Карл попросил меня заняться позже.

Я замечаю, что один из новых раков-отшельников, только что доставленный из Карибского бассейна, выглядит немного бледным. Долорес обожает раков-отшельников – они сладкие, сочные и вероятно на вкус кажутся ей конфетами. Этот, кажется, не очень здоров. Он шатается, как пьяная девчонка, ищущая свою сумочку. Я собираюсь протянуть руку, чтобы вытащить его из бассейна на песок, где он сможет отдохнуть, но слышу, как Юнхи зовет меня по имени.

– Эй ты, привет! – восклицает она, и ее глаза щурятся от улыбки. На секунду мы возвращаемся в старые добрые, как будто она собирается спросить меня, что я планирую приготовить на обед, или рассказать о неприятности, произошедшей сегодня. Но потом она понижает голос. – Ты получила мое электронное письмо? – спрашивает она. Прежде чем я успеваю ответить, она продолжает: – Тебе пора бы начать чаще проверять свой почтовый ящик. У меня для тебя большие новости.

Она выглядит радостно взволнованной, но настороженной, как будто наблюдает за моей реакцией.

– Честно говоря, у меня не было возможности проверить почту. Сумасшедшее утро, – оправдываюсь я, подражая тому, как она оправдывается передо мной всякий раз, когда не перезванивает.

– Точно, – говорит она, приподняв брови. – Что ж, буду тем человеком, кто расскажет тебе обо всем. Только что кое-кто из высшего руководства проявил интерес к Долорес. Они хотят ее продать.

– Что? – Я реагирую так, словно Юнхи сообщила мне, что они планируют продать Луну. – Они не могут. В этом нет никакого смысла.

– Частный покупатель. Они надеются перевезти ее к концу месяца. Меня попросили передать тебе, чтобы ты составила список того, что нам нужно включить в отправку.

«Меня попросили». Что мне больше всего не нравится в новой Юнхи, так это ее склонность использовать пассивные конструкции, как будто все, о чем она говорит, находится полностью вне ее контроля. Точно так же Тэ рассказывал мне о «Дуге-4». «Я был выбран, Ро. Меня выбрали ради шанса, который выпадает раз в жизни».

Но у меня нет времени разозлиться по-настоящему, потому что осознание приходит ко мне, словно удар под дых: я должна была предвидеть это, должна была догадаться, что что-то не так, еще тогда, когда Карл спросил меня несколько недель назад, всегда ли Долорес была такой застенчивой.

– Это же здорово, Ро, – говорит Юнхи, смягчаясь. – Я знаю, что она важна для тебя. Но так будет лучше и для Долорес, и для нас. Покупатель хочет открыть частный океанариум – у него достаточно денег, чтобы купить ей аквариум побольше, условия в котором будут более подходящими. Ты в порядке?

Мне надо присесть. Я нахожу дорогу к скамейке и сосредотачиваюсь на раках-отшельниках. Они живут колониями в отличие от некоторых видов раков. Сборище раков можно назвать кастой. Тэ рассказывал об этом однажды на Рождество, когда подарил мне пару носков, на которых были вышиты разные виды ракообразных – отшельники, скрипачи, призраки, пауки, флоридские синие. Он собирал информацию такого рода. Совет сов, плеяда кобр, табун зебр, стая кошек.