Великий Мусорщик - Кузнецов Исай Константинович
Кабинет Гельбиша, как и все кабинеты ближайших сотрудников Диктатора, был оборудован шведской стенкой и спортивными снарядами. Гельбиш подошел к столику, на котором лежали боксерские перчатки, надел их, приблизился к тренировочной груше, сделал несколько ударов и задумался.
Он вдруг вспомнил о чужестранце, выброшенном морем возле купальни Кандара. Человек, рискнувший броситься с огромной высоты в море, достаточно смел и наверняка рассчитывал на спасение. Впрочем, ему все равно деваться некуда. Если он не погиб, разбившись о камни, то самое большее через сутки снова окажется в его руках. Такое случалось и прежде.
Но допустить мысль, что бежавший окажется на площади, Гельбиш не мог. Для этого надо обладать сверхъестественной наглостью. Кроме того, пройти на площадь было не только рискованно, но и практически невозможно.
Гельбиш с силой ударил по груше и сбросил перчатки.
Невозможно… И тем не менее на площади присутствовал неизвестный ему человек. Он снова вернулся к столу и взял лупу. И вдруг в задней шеренге сакваларов увидел ЕГО. Гельбиш всматривался, все еще сомневаясь, что лицо – то самое. Оно показалось знакомым. Где-то, когда-то он его видел. Гельбиш обладал феноменальной памятью на лица и не мог ошибиться.
Прежде всего следовало вызвать Анта Маркута, первого заместителя Министра Порядка, отвечавшего за церемонию, выяснить, как среди отборных сакваларов оказался чужой. Но Фан Гельбиш не любил задавать вопросы, на которые у него самого не было ответов. Третье Плечо должен знать все. Вопросы задаются, чтобы проверить честность и искренность подчиненного, его отношение к случившемуся, и меньше всего для того, чтобы узнать истину. Истина должна быть известна только Диктатору и ему, Гельбишу. Он никогда не спрашивал о том, чего сам не знал.
Он нажал кнопку селектора и распорядился, чтобы ему прислали картотеку задержанных за последние пять лет чужестранцев.
Картотека была не слишком обширна, и через каких-нибудь полчаса Гельбиш держал в руках карточку, с которой на него смотрело то самое лицо, которое он увидел среди сакваларов: Жан-Клод Пулло, бельгиец, Брюссель, 27 лет, рост 179 см, вес 70 кг. Профессия неизвестна. Особые приметы – родинка 3×4 мм на левом плече. Владеет лакунским языком вполне свободно.
Фан Гельбиш задумчиво повертел карточку. Как правило, чужеземцы, прошедшие через санитарно-исправительный лагерь, никогда не возвращались в Лакуну. Это второй случай. Первый произошел пятнадцать лет назад, когда работа санитарно-исправительных лагерей не была достаточно хорошо налажена. С тех пор ничего подобного не случалось.
Однако картотека не давала ответа на главный вопрос: как и с какой целью пресловутый Жан-Клод вторично проник в страну и появился на площади, да еще переодетый сакваларом.
Гельбиш опять нажал кнопку селектора и приказал Маркуту немедленно явиться к нему. Снова взглянув на карточку, он заметил в правом нижнем углу пометку, которая указывала на то, что, возможно, имя задержанного не подлинное, так как документов при нем не обнаружено. Но Гельбиша интересовало не имя. Гораздо важнее понять, каким образом среди специально отобранных сакваларов оказался чужестранец. Допустить на церемонию не просто непроверенного, а вообще никому не ведомого молодчика – преступление неслыханное, непостижимое.
Ант Маркут, широкоплечий великан, самый надежный человек Гельбиша, его помощник в создании первых отрядов сакваларов, один из главных участников Революции 19 Января, первым ворвался во дворец и арестовал тогдашнего президента Ларра. За всю свою долгую службу он не имел ни одного нарекания и был награжден шестнадцатью орденами Сана первой степени. Только сам Гельбиш обладал большим количеством – у него их было двадцать восемь.
Когда Маркуту передали приказ Гельбиша, он не удивился. Он ждал вызова. Но если бы Гельбиш, вопреки своему обычаю, стал задавать вопросы, Ант Маркут не смог бы на них ответить.
Появление в рядах сакваларов неизвестного было замечено им, когда удалить его было уже невозможно. Маркут был слишком дисциплинированным служакой, чтобы осмелиться нарушить торжественность церемонии. Мокрый как мышь, он почти терял сознание, ожидая от чужака чего-то ужасного. К счастью, незнакомый саквалар вел себя подобающим образом и выглядел достаточно браво. Решив, что разберется после окончания церемонии, Маркут слегка успокоился.
Но когда Лей Кандар сошел с трибуны под крики “Сана!”, Маркут обнаружил, что подозрительный саквалар исчез. Более того, когда он, выстроив сакваларов, попытался выяснить, откуда тот взялся, оказалось, что его никто не видел. Саквалары строго выполняли устав: в присутствии Диктатора поедать его глазами. Никто не мог сказать, где и рядом с кем он стоял на площади. Ант Маркут снова покрылся холодным потом. Он даже подумал, что стал жертвой галлюцинации.
Маркут предстал перед Гельбишем, большой, слишком большой в сравнении с приземистым главнокомандующим, и хотел только одного: стать как можно меньше, а лучше просто исчезнуть, провалиться сквозь землю.
Третье Плечо молчал. Молчал и Маркут.
– Я жду объяснений, – сказал наконец Гельбиш.
Маркут опустил свою рыжую шевелюру и заговорил, не глядя на главнокомандующего. То, что он говорил, было дико и неправдоподобно, но Гельбиш слишком хорошо знал своего Маркута, чтобы допустить мысль, что тот лжет.
– Галлюцинация? – хмуро усмехнулся Гельбиш. – Нет, Ант, это не галлюцинация… Даю тебе двое суток, чтобы найти этого человека. – Он показал ему фотографию. – Иди, ты свободен.
Маркут ожидал наказания. Наказания не последовало. И это было так неожиданно, что он не сразу понял, что может уйти. Он растерянно отдал честь, повернулся и вышел.
Гельбиш отпустил Маркута, не дав воли своему гневу, – не хотел, чтобы Маркут знал, что он придает слишком большое значение случившемуся. Он снова взглянул на карточку с изображением того, кто называл себя Жан-Клодом Пулло. Взгляд умных, чуть прищуренных глаз вызвал в могущественном Министре Порядка безотчетную тревогу: бельгиец смотрел на Гельбиша с затаенной усмешкой, будто знал что-то, чего не знал сам Гельбиш и чего следовало опасаться.
“Кто он? – подумал Гельбиш. – Что ему нужно здесь? Контрабандист? Нет, тут что-то другое… Но что?”
Глава пятая
Грон Барбук стоял у окна и смотрел, как рабочие разбирают помост, на котором утром ему вручали Почетный знак Великого Мусорщика. На нем все еще был белый парадный мундир, и на лацкане поблескивал золотой знак, прикрепленный рукой Диктатора. Гости, толпившиеся в доме весь день, разошлись, и он слышал, как поскрипывали половицы у него за спиной: жена убирала со стола остатки угощения.
Рабочие погрузили доски от помоста на длинную нескладную телегу и уехали. Младшие мусорщики подметали и без того чистую площадь. Они работали молча, сосредоточенно, быть может догадываясь, что сам Грон Барбук наблюдает за ними.
Только теперь, оставшись один, Барбук задумался о значении сегодняшнего торжества. Он привык к славе и относился к ней спокойно, с достоинством. Слава не сделала его ни заносчивым, ни надменным. И если поначалу она беспокоила его, то теперь песни, портреты в лавках, люди, узнающие его на улице, – все стало привычным.
Конечно, он не мог не гордиться тем, что окружен таким почетом, но первое время со свойственной ему крестьянской трезвостью полагал, что стал объектом громкой славы случайно. Он знал среди своих товарищей по профессии людей не менее достойных. Однако чем больше он думал о своей судьбе, тем чаще находил в себе достоинства, делавшие его особое положение не случайным, а безусловно заслуженным.
По тому, как люди, всеми уважаемые, сосредоточенно слушали его медлительную простонародную речь, как внимали его словам, простым и немудрящим, он все больше убеждался в своей значительности. Очевидно, есть нечто, что отличает его, Грона Барбука, от таких же, как он, – и все-таки не таких.
Сегодня Лей Кандар почтил его высшей наградой, званием, ставившим его в один ряд с самыми именитыми людьми Новой Лакуны. В определенном смысле даже выше их. Он стал – так сказал Диктатор – символом Идеи, ее Живым Воплощением.
