Виктория Токарева - Римские каникулы
– А для чего я нужна?
– Просто поговорить.
– О России?
– О чем хотите.
– Но я могу предложить только бытовой срез беседы, – честно созналась я. – У нас в России есть гораздо более интересные люди.
– Кто? – цепко спросил Манфреди. Я задумалась.
– Явлинский, например.
– А кто это?
– Настоящий экономист.
– А что здесь такого? – не понял Манфреди. – У нас все экономисты настоящие.
Клаудиа повернула ко мне возбужденное лицо:
– Вы что, с ума сошли? Кто же отдает свои куски?
Я удивилась: а какие куски? Поездка в Рим? Общение с Великим итальянцем? Я ведь не замуж за него выхожу. Пусть и другие поездят и побеседуют. А что?
На десерт подали землянику.
Если бы у меня была скатерть-самобранка, я бы круглый год ела землянику.
За десертом Манфреди сказал:
– Федерико ждал вас в среду утром. А сейчас он занят. В Риме жарко. Мы предлагаем вам неделю пожить в Сабаудиа.
– А что это? – Я посмотрела на Клаудию.
– Маленький курортный городок, девяносто километров от Рима. Там отдыхают богатые люди, – объяснил Манфреди. – В отеле «Дюна» заказано два номера. Федерико подъедет к вам, когда освободится.
– Вещи забирать? – спросила Клаудиа.
– Нет. Номера в «Бристоле» остаются за вами.
Значит, оплачиваются два номера в «Бристоле» и два номера в отеле «Дюна». И все за то, чтобы великий маэстро побеседовал с синьорой из Москвы.
Я вспомнила Сергея Параджанова, нашего отечественного гения. Параджанов и Феллини – люди одного уровня. Но чем заплатил Параджанов за свою гениальность? Тяжкой жизнью и ранней мучительной смертью.
Если бы Параджанов вдруг сказал в Госкино: «Хочу побеседовать с Альберто Моравиа. Пригласите Альберто в Киев за свой счет», – все бы решили, что Параджанов сошел с ума, и посадили его в психушку.
На том бы все и кончилось.На море
Отель «Дюна» стоит на самом берегу Средиземного моря.
Работают два цвета: белый и коричневый. Белые стены и потолки, коричневое дерево, крашенное каким-то особым темным лаком. Штукатурка не гладкая, а шероховатая, как застывшая лава. Видимо, в состав добавлено что-то резинистое, как жвачка: не осыпается, не пачкается и не мокнет. Если бы такой потолок протек, то пятно не выглядело бы столь вызывающе, как мое.
Самое замечательное в отеле то, что он – низенький, двухэтажный, стелется по земле, в отличие от наших курортных гостиниц, напоминающих человеческий улей. В таком улье человек теряется, его душа замирает. А в отеле «Дюна» – все во имя человека, все для блага человека. Правда, богатого.
Этой весной я была на кинорынке, где продавала свою продукцию «Фора-фильм». Они сняли под Ялтой два особняка – дачу крупной партийной элиты. В сравнении с ней отель «Дюна» – убогая спичечная коробка. Неправильно и наивно думать, что у нас в социализме ничего нет. У нас есть все: и миллионеры, и наркоманы, и гомосексуалисты.
Под потолком висит винт вентилятора величиной с самолетный пропеллер. Если его включить, он движется совершенно бесшумно, передвигая пласты воздуха.
Я лежу на широкой кровати, смотрю над собой и думаю: о чем говорить с Федерико Феллини? Я не знаю Италию так же, как Федерико не знает Россию. Что я знаю об итальянцах? Они ревнивые, шумные и хорошо поют. И это все.
В мою дверь постучали. Вошла горничная, внесла розы, обвитые нарядной красной лентой. Среди зелени и шипов – конвертик с запиской: «Дорогая Виктория, горячо приветствую вас в Италии, с восторгом жду встречу. Федерико Феллини».
Я позвонила Клаудии:
– А почему записка на русском?
– Я перевела, – простодушно ответила Клаудиа.
– По-моему, ты сама и сочинила.
– Нет, нет, что вы… Это Федерико диктовал. Он звонил сюда.
– И о чем вы говорили?
– Я спросила, когда он приедет. А он ответил: «Может быть, к Рождеству». Он вообще очень застенчивый, знаете? Он стесняется.
– А когда Рождество у итальянцев?
– Как и у вас. В декабре.
– Через полгода приедет? – Я подвытаращила глаза.
– Да нет, он шутит, конечно. – Голос Клаудии стал нежным. Эта нежность относилась к Феллини.
– Жаль, – сказала я. – Можно было бы полгода здесь пожить.
– Да, – вздохнула Клаудиа. – Хорошо бы…
Клаудиа – платиновая блондинка, маленькая, хрупкая, в поте лица зарабатывающая хлеб свой. Хорошо было бы нам обеим ото всего отключиться, купаться в тугих и чистых водах Средиземного моря, на завтрак есть сыр, сделанный из буйволиного молока, а на обед заказывать рыбу сомон, выловленную утром, а на десерт есть фруктовый салат «мачедони».
А вечером сидеть в прибрежном ресторанчике возле башни, которую когда-то построили сарацины, и смотреть, как шар солнца опускается в воду.
Хорошо бы Федерико оказался занят или рассеян и забыл нас на полгода.
Пляж
На пляже нам положен синий зонт и два шезлонга.
Вокруг такие же зонты и шезлонги. Много красивых женщин.
Песок мелкий и чистый, как мука. Раскален, как на сковороде. Стоять невозможно.
По пляжу ходят индусы и разносят яркие платки, нанизанные на палки. Они свободно погружают в песок свои смуглые прокопченные ноги. Но индусы, как известно, могут ходить и по углям.
Возле нас расположилась семья: богатый бизнесмен, его жена, их сын.
Богатый бизнесмен потому и богат, что все время работает.
Я заметила: на Западе количество труда и благосостояние находятся в прямой зависимости. В школе я проходила, что быть богатым стыдно. А быть бедным – почетно. Это осталось в советских мозгах до сих пор. Осело в генах: ни тебе, ни мне. Поровну. Нищета гарантирована.
Богатый бизнесмен не теряет ни минуты. На пляж он приходит с горой бумаг. Сидит в шезлонге и просматривает. Изучает. Что-то черкает, записывает. Во второй половине дня он тоже работает. Не потому, что надо. Хочется. Он ТАК живет.
Красив он или нет – сказать трудно, поскольку это не имеет никакого значения. Значителен.
Жена Сюзанна – художница, выглядит на двадцать четыре года. Но поскольку сыну двадцать, то, значит, и Сюзанне больше, чем двадцать четыре. В районе сорока. Но юность как-то все не может с нее сойти. Она будто позолочена юностью. Ей все нравится: и то, что я из России, и то, что по пляжу ходят индусы и здороваются:
– Салют, Сюзанна!
– Салют, Субир, – охотно откликается Сюзанна.
Она всех знает по именам.
На лицо бизнесмена наплывает туча: что за манера завязывать знакомство с низшим сословием. Но для Сюзанны нет высшего и низшего сословия: для нее все люди – люди. Каждый человек – человек.
Именно поэтому обслуга отеля не боится Сюзанну и забывает положить новый шампунь. Сюзанну это не огорчает.
