Владимир Кунин - Интердевочка
Ах, ты ж, думаю, гад ползучий! Печать на мне, что ли, какая?! Что же он мне с ходу доллары предлагает и не боится ни черта?!
Но я и глазом не моргнула:
- Извините, пожалуйста, но я не понимаю, о чем вы говорите.
- Ну, дает! - заржал водила. - Прямо театр юного зрителя!..
- Вы меня, наверное, с кем-то путаете, товарищ, - говорю.
Он еще сильнее заржал:
- Как же! - говорит. - Вас спутаешь…
И тут мы как раз к моему дому подъехали. То есть не к моему, а к соседнему - к дому номер тридцать два.
У нас внутри квартала, как и во всех новых районах, дорожки между домами узенькие и дальше не проехать, потому что на пути у нас стоит огромная машина «вольво» с рефрижератором. Из «Совтрансавто». Тоже, кстати, деловые ребята… И эта машина тут часто стоит. Наверное, какой-то дальнобойщик живет.
- Ладно, дойду, - говорю я водиле. - Остановись.
Вылезла, положила ему червонец на сиденье (по счетчику трехи не набежало), вынула фирменную сигаретку, чиркнула зажигалкой и говорю этому жлобу:
- Да! Насчет «зелененьких». Статья восемьдесят восьмая, часть первая. От трех до восьми с конфискацией.
- Я тебя умоляю!
- Это ты потом прокурора будешь умолять, а меня не надо.
- А ты по какой статье ходишь?
- А для меня статья не придумана. В нашем государстве это социальное явление отсутствует. Понял, дядя?
Смеется, сукин сын:
- Тогда, может, телефончик оставишь?
- Не по Сеньке шапка, - говорю. - Тут тебе ни «деревянных», ни «зеленых» не хватит. Без штанов останешься. Чао, бамбино! Сорри…
И домой пошла…
В квартире темно. Мы в белые ночи всегда задергиваем плотные шторы.
Сижу на кровати у мамы и совсем не вижу ее.
- Я замуж выхожу, ма… - шепотом говорю я.
- Слава богу. А за кого? - Тоже почему-то шепотом спрашивает мама. Она еще в полусне.
- За Эдика. Эдвард Ларссон.
- Это такой высокий?
- Нет. Высокий - Гюнт. А это - Эдик. Он заезжал как-то за мной, помнишь?
- Как мы тут все поместимся?..
- Я у него жить буду, в Швеции.
- Боже мой! - тихонько прокричала мама. - А я?!
И зажгла свет у кровати. Сидит в своей старенькой пижамке, всклокоченная, худенькая. Руки у подбородка сцепила, а в глазах такая тоска, такой ужас…
Поспать ни минутки не удалось. Мама вздрючилась, взвинтила меня, бросилась готовить мне завтрак. Я накинула домашний халатик, стала делать завтрак для нее, вырывать из ее рук чайник, спички…
Колготимся по кухне, сталкиваемся то у плиты, то у холодильника, то у раковины.
- А что ты видела в своей жизни? - кричу я ей. - Папочку-кобеля, зарплату - сто сорок?! Кооператив однокомнатный!? Это - жизнь?
- Почему, почему ты ушла из института?! - кричит мама и обжигается о раскаленную сковородку.
Я хватаю ее руку, сую под струю холодной воды и приговариваю:
- Потому что я каждое утро в институт на трамвае ездила и объявления в вагоне читала: «Третий автобусный парк… Курсы водителей… Обучение - четыре месяца. По окончании - зарплата от трехсот рублей и выше.» А мне нужно было пять лет учиться, чтобы потом сто десять зарабатывать. Да пошел он, этот институт, знаешь, куда?! Много тебе твой институт дал!
- Да, много! - вырывается от меня мама. - Я детей воспитываю и учу!
- Это они тебя учат и воспитывают! Положи тарелку на место, я сама все сделаю!..
Потом (я уже была одета в джинсы и какую-то майку-расписуху, а мама с забинтованной рукой причесана и чуть-чуть успокоена) мы сидели за нашим крохотным столом и завтракали.
- Хочу свой дом, свою машину!.. Хочу зайти в магазин и купить ту шмотку, которая мне нужна, а не переплачивать фарцовщикам втридорога!.. Хочу мир увидеть! Разные страны… И не по телеку, не в программе «Время», не в «Клубе кинопутешествий». Своими глазами, своими руками пощупать, а не слушать наших телекомментаторов. Они там по пять лет прокантуются - поленом не вышибешь, - а потом возвращаются в Союз и начинают поливать все на свете!.. А сидя здесь, на этой кухне, я хрен что увижу! Но у меня тоже кое-что есть другое, ма! Поверь мне. Я - женщина. Так почему бы мне…
- Но, Танька!.. Доченька! Это же - торговать собой…
- Правильно, - уже спокойно сказала я. - Правильно, мам. Ну, кто не торгует собой? Кто не стремится подороже продать свою профессию, свой талант? Кто не хочет получать вознаграждения за свои достоинства? Писатель торгуется с издательством, у художника покупают его картину, конструктор получает гонорар за изобретение…
- Но книги, изобретения, живопись приносят народу счастье! Физическое и духовное…
- Во, во! - разозлилась я. - Привыкли мыслить только глобально - в масштабе народа, континента, космоса! Ничуть не меньше. А отдельно взятая личность одного человека никого не волнует!..
- Какого человека?
- Того же Эдварда Ларссона - одинокого шведского инженера. Если его женитьба на мне осчастливит его, разве этого мало?
- Ну почему для этого нужно уезжать?! Пусть он переедет к нам. Потеснимся, потом поменяемся…
- Мама! Представь - художник много лет создавал картину и мечтал, что когда-нибудь ее оценят. А когда картина была готова и ему предложили персональную международную выставку, его мать сказала: «Нет! Никаких выставок! Пусть она висит только на нашей кухне!..»
- Да ты-то тут при чем?!
- А чем я хуже, черт бы тебя подрал!!!
И тут мама заплакала. Я посмотрела на часы. Нужно было мчаться на работу. Но я не могла оставить маму в таком состоянии.
- Успокойся, мамуль, - я поцеловала ей руку, а она меня машинально погладила. - Успокойся. Я буду приезжать к тебе по нескольку раз в год. Так все наши девочки делают, кто туда замуж вышли. Это во-первых. А во-вторых, все это произойдет еще так нескоро. Как говорится, «курочка - в гнезде, а яичко…» Знаешь, где?
- Танька! - возмутилась мама.
- Все, все. Молчу, молчу.
Я посмотрела на часы, поднялась, набросила на плечи старенькую курточку и стала запихивать в большую черную сумку кое-какие шмотки. Во-первых, нужно было что-то захватить на работу - как-никак, а я заряжаюсь на сутки без продыху, - а во-вторых, еще до работы нужно было успеть по дороге заскочить в одно замечательное местечко…
- Но ты его хоть любишь? - С надеждой спросила мама.
Тут на меня навалилась такая усталость, что ничего не захотелось выдумывать:
- Не смеши меня, ма. Надо будет - полюблю.
К счастью, в это время раздался звонок. Мама вскочила из-за стола, рванулась к дверям.
- Сиди, - сказала я. - Открою. Это - Лялька.
Конечно, это была Лялька - бывшая мамина ученица, моя соседка по лестничной площадке. Ляльке - восемнадцать. Хорошенькая - спасу нет. В прошлом году завалила вступительные в медицинский, и я устроила ее к нам санитаркой для рабочего стажа.
