Татьяна Соломатина - Девять месяцев, или «Комедия женских положений»
«День первый:
Я чувствую, как сперматозоиды засасывает в цервикальный канал и как яйцеклетка ждёт их в фаллопиевой трубе. О радость встречи! О прелести групповых забав, где востребован сильнейший! Я ощущаю, как в слившихся ядрах половых клеток двадцать три материнские хромосомы встречаются с двадцатью тремя отцовскими и сплетаются как попало в мультиоргиастических безумствах, что выше этики и морали, ибо есть только желание и есть только удовлетворение оного – см. историю Древнего Рима. Я счастлива, что живу на этой планете!
День второй – седьмой:
Во мне делится плодное яйцо, опускаясь по трубе всё ближе и ближе к матке. И вот уже клеточная масса разделяется на зародышевый узелок и поверхностный слой клеток, образуя внутри полость. Ну не Изида ли я?! Возрадуйтесь все! Несите мне в постель тёплое молоко без пенки, ванильное печенье и все четыре части «Смертельного оружия», потому что меня не тошнит только от Мела Гибсона, а из женщин я и прежде выносила только Рене Руссо! О нет, милый! Только не «Афёру Томаса Крауна»! Там, безусловно, Рене Руссо прекрасна до полной и абсолютной невыносимости, но от одного из самых слащавых и тощеньких Джеймс Бондов меня избавь, да сохранит Главный Режиссёр моё плодное яйцо, Аминь!
День восьмой – девятый:
Плодное яйцо завершило своё путешествие. Оно прикрепилось к стенке матки и постепенно врастает в её слизистую оболочку. Есть ли хоть что-либо более возвышенное и поэтичное?! Я прочитала утром своему плодному яйцу все сонеты Шекспира! Оно истощено (не из-за сонетов ли?) – но я не дам усталому слушателю-путнику, израсходовавшему все свои запасы, пропасть! Путник нуждается в новом питательном ресурсе, и я обеспечу его. Я – единственный источник и составная часть. Я – материнский организм, слава мне! О Великая Благость Имплантации, теперь имя нам – Эмбриогенез! Мы вместе пройдём все тяготы и лишения деления, и да не покинет нас Великая Митохондрия и Большой Адронный Коллайдер Великой Вселенской Матушки!»
«А что такого? Сейчас это модно – вести дневники беременности! И чем они идиотичнее и сюсюкательнее – тем большим спросом пользуются. Не осталось практически ни одной ду... беременной, чью прикроватную тумбочку не «украшало» бы какое-нибудь «Мой малыш по косточкам» или «Беременность от бога до чёртиков»!» – хмыкала Софья, хрустя зёрнами в кофемолке.
– Ты чему ухмыляешься? – в ожидании кофе муж сидел рядом за столом.
– Да так, решила в писатели податься.
– Девочка моя, неужели ты наконец решила убить начмеда и написать иронический детектив или даже криминальную драму?
– Ну что ты, милый. Я свято чту главные заповеди: «Не убий!» и «Не напиши иронического детектива и тем паче криминальной драмы для ближнего своего!» Я решила написать мозгодробительный бестселлер для «овуляшек» и «беременяшек»: «Вокруг матки за двести восемьдесят дней» или «Путешествие к центру яйца», например.
– В переносном, я надеюсь, смысле?
– Где-то да. Яйцо – Лингам – и всё такое. А где-то может быть и...
– А «овуляшки» – это кто? – оторопело уточнил спутник Сониной жизни.
– Ну, это такие формы жизни, немного похожие на инфузорию-туфельку. А некоторые даже на амёбу.
– Ну, слава богу, не на гельминтов!
– Зря ты обижаешь гельминтов, дорогой. Они достаточно высокоорганизованны!
– Ну, в любом случае слишком длинно для инфузорий-туфелек. Не говоря уже о том, что издатели будут против таких нейминговых конструкций, насколько я разбираюсь в особенностях современного маркетинга, хотя я и дилетант, – хихикал муж.
– Да? Ну, тогда назову его просто и изящно – «Девять месяцев». Это будет такой розово-слюнявый информационно-агитационный романешти. Ну, или длинная повесть. Или вообще что-то... – Соня неопределённо помахала ручкой, – публицистически-идиотическое. Или сатирическое. Или саркастическое... Не знаю ещё. Когда начну писать – узнаю.
– О чём же ты не знаешь, пока не начнёшь писать, моя любимая незнайка?
– Как о чём?! О беременности, любимый! Разве это не ясно из названия? Назови я книгу «Десять лун» – не все же эти «-яшки» сообразят. А вот «Девять месяцев» – самое оно! Даже до самых прогестерон-зависимых дойдёт, с чем на кассу идти.
– О! А давай прямо сейчас, что откладывать-то! – муж плотоядно ухватил Софью Константиновну за талию или чуть пониже, и они действительно приступили. От процесса их отвлекло шипение сбежавшего кофе. Потом, уже весело смеясь и задрав ноги на стол, они болтали о чём угодно, но только не об овуляции, беременности и родах. Их любовь была нацелена исключительно и только на самих себя, а вовсе не на результат, потому как любовь была для них самоценна. И ещё потому, что Соня пила противозачаточные таблетки. И по умолчанию ни «овуляшкой», ни «беременяшкой» быть не могла благодаря комбинированным оральным контрацептивам, одинаково действующим на организм любой, даже самой высокоорганизованной «инфузории» в туфельках.
– Но всё-таки, солнышко... – иногда муж позволял себе подойти к теме поближе. – Может, начнём писать твой бестселлер? Ну, или хотя бы собирать... создавать материал для исследований?
– Когда-нибудь позже, дорогой. Чуть позже. Немного позже...
Он не возражал. Позже так позже. Странно, но им, тридцатилетним, жизнь всё ещё казалась такой же бесконечной, как совсем юным подросткам. И даже куда длиннее – потому что в тридцать опыт уже есть, а покоя ещё нет. Вернее, есть, но только настоящий – произрастающий из любви. А не середнячковый такой покой – что случается раз через раз у особей, жизнь которых строго конечна ровно посередине. Плюс-минус от средней продолжительности жизни. Работа есть, квартира приобретена, мебель расставлена, дети встроены в мебель, в следующие квартиры и дома, в машины, в шубы, в поездки и в других детей – всё, привет! Доплыл до середины? Дрейфуй.
Ни Софья, ни её супруг середнячками не были, потому что собирались жить если не вечно, то очень долго. Их неуёмный мозг и не менее беспокойное сердце отодвигали гипотетическую «середину» туда, куда «нормальные» люди обычно помещают «последнюю запись». Даже если сами не признаются себе в этом.
Для юных Заруцких жить означало: «идти», «бежать», «прыгать», «скакать», «плыть», «лететь», – а не дрейфовать по привычному течению на приспущенных унынием парусах, надуваемых лишь сезонными ветрами инертности. Не говоря уже о том, что в блаженстве взаимной сильной гетеросексуальной, простите за старомодность, любви есть свои безоговорочные прелести. Такой любви даже время не помеха, что уж там говорить о факте наличия или отсутствия детей. Или, например, обсуждений начмеда Павла Петровича Романца. Вовсе не помеха, а некоторого рода домашнее развлечение. Возможность выпустить гневный пар, чтобы беззаботно и весело посмеяться. Подумаешь, начмед! В мире так много всего нехорошего! Например, плойка с алмазным напылением, призванная создавать «идеальные кудри» (особенно в сочетании с пенкой для создания «идеальных кудрей»), а в итоге создающая только скрученные, похожие на спутанную грязную лошадиную гриву, слипшиеся намертво безжизненные колтуны. Или крем для удаления волос на ногах, волосы совсем не удаляющий, зато вызывающий такое термоядерное раздражение, что даже муравьиная кислота по сравнению – смягчающее увлажняющее средство. Что ещё?.. Метро в час пик. Мокрый грязный снег именно в тот вечер, когда соберёшься наконец выгулять ни разу не надёванное белоснежное пальто. Туфли на шпильках с неудачной колодкой. Мама мужа, когда она смотрит на Соню и молчит, но мысли о том, что её дорогая невестка совершенно не умеет хорошо одеваться (то есть именно так, как мама мужа, и никак иначе!), с грохотом отскакивают от стен крохотной уютной кухоньки его милых и в общем-то даже замечательных родителей. Или, например, пепельницы, в которых не предусмотрены «пазики» для сигареты. Или предусмотрены – но сигарета в них не держится. Или газированное вино – фу, гадость! Много, очень много на свете всякого нехорошего. Так что начмед, если присмотреться, вовсе не так уж и плох, потому что умеет и оперировать, и руководить. И пусть методики и методы у него порой, мягко говоря, странные, но ведь работают! В отличие от той же плойки... Если сравнивать плойку и начмеда, то он на своём месте, а она – просто какой-то недоделанный паяльник тире кипятильник! Поэтому плойку надо выбросить, но жалко. А Романца не жалко, но он на своём месте. Вот пусть там и сидит, и никуда не уходит, и не выбрасывается. Потому что с этим начмедом Соня уже сработалась как врач и научилась худо-бедно уживаться, как сосед по коммуналке. А кому что человеческое чуждо или не очень – так ни Соне, ни Романцу то неведомо. Дело делается? Ну вот и то. Вот и хорошо. А то придёт новый – так зажарит по шее с самой неожиданной стороны, как та самая плойка... Ну и хватит о ней!
