Вильям Козлов - Волосы Вероники
Мог ли я даже в душе упрекнуть свою бывшую жену за то, что она ушла от меня? Такого стола, который они накрыли в честь меня, у нас и по большим праздникам не было. Я думаю, Оле захотелось мне доказать, вот, мол, как я теперь живу, не то что раньше. Икры у нас красной не было, черной — тоже, не было осетрины, да и белужьего балыка не водилось. Я убеждал себя, что я рад за Олю Первую. Вот только Варю мне хотелось забрать от них. И я решил, что приложу все силы, чтобы после школы она приехала ко мне. Насовсем.
Расстались мы с Чеботаренко дружески, он проводил меня до гостиницы, предложил даже зайти в ресторан, там у него директор приятель, но я отказался. Уже прощаясь, сказал, что, если мне нужно что-либо из импортной одежды или обуви, он с полным удовольствием…
Его любезным предложением я, конечно, не воспользовался. Оля и раньше, случалось, говорила, что ей хотелось бы стать женой нормального понятного человека. Я почему-то казался ей непонятным, филиал НИИ, где я заведую отделом переводов, она называла мышиной норой. Говорила, что ей стыдно сказать, где я работаю, никто из ее знакомых и не слышал про наш филиал. Конечно, «Пассаж» и ДЛТ каждому в Ленинграде известны, но мне моя работа нравилась, и я не сетовал на жизнь. Моя специальность — английский язык, немного знаю и немецкий. Наверное, во мне есть техническая жилка, потому что научно-техническая информация меня увлекает. Прочтя ту ли иную заметку в иностранном журнале, я долго раздумываю над ней, иногда у меня появляются изобретательские идеи, жаль, что я о них быстро забываю. Помимо своей непосредственной работы я иногда дома вечерами перевожу с английского для издательств научно-популярные брошюры.
Сразу после университета я с год поработал гидом в «Интуристе», но что-то там не прижился. Одно хорошо: я досконально изучил старинную архитектуру Ленинграда и побывал с иностранцами во всех музеях пригородов. В отделе переводов я работаю заведующим уже восьмой год, в моем отделе пять сотрудников: я и четыре женщины. Мы в курсе важных технических новинок в мире, интересных патентов, изобретений. Когда мне надоедает переводить инженеров и академиков, химиков и физиков, я вечерами, дома, перевожу с английского и немецкого на русский Шекспира, Гете, Шиллера и Агату Кристи. Правда, еще не опубликовал ни одного своего художественного перевода. Перевожу для себя, но, по чести говоря, переводы Лозинского и других известных переводчиков несравненно лучше моих, поэтому я никуда их и не предлагаю. Зато техническую информацию, переведенную мной, издают каждый год. Естественно, не для широкого круга читателей, а для наших заказчиков — специалистов разных профилей…
— Шувалов, привет! — вывел меня из задумчивости знакомый голос.
Как раз напротив кинотеатра «Художественный» я повстречался с сослуживцем Великановым, Геннадием Андреевичем, он заведует отделом технической информации. Весь день мы встречались в коридорах, в столовой НИИ, не обменялись там и десятком слов, а вот столкнулись нос к носу вечером на Невском и готовы расцеловаться. Великанов был в шляпе, модном из немнущейся ткани плаще с погончиками, глаза его под стеклами роговых очков радостно поблескивали, на толстых губах улыбка.
Мы потолковали о погоде, о завтрашнем производственном совещании у директора, незаметно перешли на международные события. Вернее, Великанов ловко подвел к этой теме. От погоды перебросить мостик к политическому климату ему ничего не стоило. Я уже давно заметил, что мужчины, которым за тридцать, подразделяются на четыре категории: любители поговорить на спортивные темы, о женщинах, о выпивке и, наконец, о политике. Есть еще одна подкатегория — нытики. Эти уныло долбят о семейных неурядицах, ругают жен, тещу и всё собираются развестись. Этих я боюсь больше всех. За пять минут такую тоску нагоняют, хоть беги и прыгай с моста в Неву…
Великанов что-то бубнил об опросе общественного мнения в Америке, о падении популярности Рейгана. Я кивал, соглашался, но думал о другом, об Оле Журавлевой, где она сейчас?..
— Зайдем в бар? — сообразив наконец, что я его не слушаю, предложил Геннадий Андреевич.— Там нынче креветки к пиву подают.
Я было заколебался, нынче вечером можно было бы еще часа два-три посидеть за переводом брошюры для издательства.
— По кружечке холодненького, а? — соблазнял сослуживец.
— В другой раз,— стал я отказываться.
— У тебя не бывает так: вечером ложишься спать и думаешь, проснешься ли утром?
— У меня с сердцем все в порядке,— ответил я.
— Какой-нибудь негодяй из-за океана возьмет и на жмет красную кнопку,— продолжал Великанов.
— Вон ты о чем,— рассеянно сказал я. Спал я спокойно и о кнопках межконтинентальных ракет не думал на сон грядущий. Меня сейчас волновала Оля Журавлева. Дорого бы я дал за то, чтобы знать, где она сейчас и что делает.
Великанов подвинулся ближе ко мне и стал обстоятельно рассказывать об избытке ракетно-ядерного оружия в мире, о страшных последствиях гонки вооружений.
— Видишь? — ткнул он пальцем в небо.— Смешно, Новый год без снега. Куда подевались крещенские морозы? Скоро наша бедная планета превратится в атомный реактор…
Толпа прохожих неожиданно разделила нас: меня оттеснила к стене дома, а его — к широкому окну пивной. Я помахал ему рукой и пошел своей дорогой. Признаться, разговор про баллистические ракеты с кнопками и атомные реакторы отнюдь не поднял мое настроение…
У метро «Площадь Восстания» я увидел Боба Быкова. Он шел с симпатичной толстушкой, державшей его под руку. Она была выше его на целую голову.
— Салют, старина! — заулыбался Боба.— Познакомься: Надя.
Толстушка улыбнулась мне, отчего глаза ее стали маленькими, а губы сложились сердечком.
— Мы с Надюшей в кино,— говорил Быков.— «Спасите „Конкорд“!». Не видел? Говорят, потрясающий фильм. Не помню чей: французский или итальянский?
Я этого фильма еще не видел, Оля что-то толковала про него, но я так и не удосужился взять билеты, хотя кинотеатр «Ленинград», где демонстрировался фильм, недалеко от моего дома.
— Мы не опоздаем? — озабоченно спросила Надюша.
— Не составишь компанию? — предложил Боба.
И опять я заколебался: идти или не идти? Настроение паршивое, может, «потрясающий» фильм развеет его? Но одна мысль, что придется толкаться у кинотеатра, хватать за полы прохожих и спрашивать: «Нет лишнего билетика?», вмиг остудила меня. Я отказался и, пожелав им провести хорошо вечер, откланялся. В том, что Боба проведет вечер отлично, я не сомневался. Толстушка держала его под руку, будто свою собственность, того еще не подозревая, что собственность — она сама. Быков после кино поведет ее к себе домой, включит магнитофон, у него есть великолепные записи, и начнет планомерно атаку на новую знакомую. Он хвастался, что, если женщина переступает порог его квартиры, она уже принадлежит ему. Вообще Быков много и с воодушевлением говорил о женщинах, о своих блистательных победах. Остряков — он по натуре человек недоверчивый — как-то обронил, что тот, кто много болтает об этом, скорее всего импотент… Тут, я думаю, он перехватил. Но разговоры Боба о женщинах порой утомляли. Я думаю, у него из-за маленького роста развился комплекс неполноценности. Быков помешался на женщинах, чтобы утвердить себя в своих собственных глазах, он бросался от одной к другой, и все ему было мало! Через Милу Ципину — он мне рассказал по секрету — он вытащил целую цепочку ее подруг. Одна другой лучше.
