Карен Уайт - Танцующая на гребне волны
Он наклонился и нежно поцеловал меня. Мы много еще чего не знали друг о друге, но та связь, какую я ощущала между нами, когда он целовал меня или прикасался ко мне, устраняла любые сомнения. Еще не зная его имени, я уже знала его, как новорожденный ребенок знает свою мать.
Он включил мотор, и мы выехали на обсаженную деревьями дорогу.
– Мы на пути в Демер, – сообщил он. – Сейчас доедем до маленького аэродрома и по развязке свернем налево на Фредерику. Эти две дороги и Си-Айленд-роуд – три главные магистрали на Сент-Саймонсе. Если ты сообразишь, где находишься относительно их, то никогда не заблудишься.
Я кивнула в попытке улыбнуться, но у меня свело мышцы лица. Что-то лишало меня беззаботности. Окна в машине были открыты, и можно было ощутить запах острова – причудливую смесь соли и здешней растительности. Запах был для меня новый, но при этом почему-то знакомый. Так в детстве я принюхивалась к свеженатертым полам в первый день в школе после каникул. Запах острова возбуждал в моей памяти что-то глубоко в ней засевшее, от чего я никак не могла избавиться, как ни старалась, и это меня странно тревожило.
Я пыталась сосредоточиться на поворотах, чтобы запомнить, как мне одной найти свой дом, но мне это не удавалось. Чудесные деревья, поросшие испанским мхом, и даже расколотые ракушки на дорогах – все было для меня внове. И все же, как и запах в воздухе, это было что-то, что я как будто и ожидала увидеть здесь и услышать – и эти ракушки, и их хруст под колесами ближе к обочине… Я знала, каково это будет – ощущать в пальцах зеленый мох и как будет светить на закате солнце сквозь ветви… Загадочное, непонятное ощущение!
– У тебя это хорошо получилось, – сказала я, дотягиваясь до его руки и сплетая свои пальцы с его.
– Что у меня получилось?
– Рассказ об этих местах. Я чувствую, как будто я все это знаю, как будто жила здесь всю жизнь.
Он стиснул мне руку.
– Я люблю Сент-Саймонс и уверен, ты тоже его полюбишь. И будешь считать его своим домом.
Я улыбнулась и отвернулась к окну, надеясь, что он не заметил моего непродолжительного смятения и неотступного беспокойства, которое, как я думала, я преодолела, давая брачное обещание, но которое цеплялось и цеплялось ко мне – как паутина…
Справа слегка волновалось море золотистой и зеленой травы, как будто по нему шел кто-то невидимый. Я вздрогнула и закрыла глаза, уже откуда-то зная, что значит сделать шаг по болотной траве, слушая шорохи камышей. Запах гниющей растительности проникал в машину, и это заставляло меня почувствовать, будто я вернулась домой.
Мэтью сбавил скорость на повороте между двумя столбами с каменными ананасами на верхушках. Эту дорогу никто никогда не мостил. Она представляла собой океан белой пыли и разбитых ракушек в окружении густых зеленых ветвей, скрывающих закатное солнце. Ветви низко склонялись, будто хотели тебе что-то шепнуть.
Мы проехали еще немного, деревья поредели, уступая место кустарнику, как бы свидетельствуя этим свое почтение дому в конце подъездной аллеи. Я знала, что это была одна из немногих остававшихся на острове построек девятнадцатого века, но ее старина поразила меня, как и чувство чего-то знакомого, подогретое, я уверена, живыми описаниями Мэтью и его рассказами, как он жил здесь единственным ребенком в семье.
Мы вышли из машины и встали рядом, не касаясь друг друга, слушая пение цикад в окружающих нас деревьях. Смешанная с песком земля у меня под ногами, казалось, подозрительным образом заколебалась, и я схватила Мэтью за руку, почувствовав, что нуждаюсь в опоре.
Это был простой двухэтажный фермерский дом – на высоком фундаменте, с верандой на четырех колоннах и двумя каминными трубами по сторонам. Три мансардных окна над крышей веранды напоминали выпученные глаза. Что отличало этот дом от виденных мною ранее зданий того же периода – пестрота, местный строительный материал, включающий в равных частях известняк, воду, песок, устричные раковины и золу.
По сторонам дома и перед ним были разбиты клумбы – сейчас заброшенные, – а немного дальше, где подступал лес, было что-то вроде небольшого домика с одинокой каминной трубой. Он стоял почти на опушке, парадную дверь в нем заменяли деревянные щиты без ручек.
Решив, что попозже непременно здесь поброжу и все поразглядываю поподробнее, я снова повернулась к дому. Сероватый оттенок здания смягчал его очертания на фоне песчаной подъездной аллеи, делая его похожим на отбрасываемую дубами тень. Казалось, дом скрывался от времени, позволяя годам проходить мимо, не изменяя его, так же как колеблющий болотную траву бриз позволяет ей вновь распрямиться.
Я глубоко вздохнула.
– Ты описал мне дом так хорошо, что мне кажется, я видела его фотографию. Я только не представляла себе, что он такой…
– Старый? – Мэтью рассмеялся, привлекая меня к себе. – Но уверяю тебя, жить здесь вполне возможно. Три года назад я пристроил кухню, ванную и чулан рядом с большой спальней. Это не дворец, разумеется, но я думаю, ты будешь здесь счастлива. – Он сжал руками мои щеки. – Я знаю, ты будешь здесь счастлива.
Тон его изменился, как будто он хотел уверить меня в этом, но я не поняла, кого из нас он старался уверить на самом деле.
Я поднялась на цыпочки и поцеловала его.
– Я буду счастлива. Мы будем счастливы.
В ответ он подхватил меня на руки, как будто я была невесома, и понес меня вверх по ступенькам. Повозившись с ключом и открыв дверь, он внес меня в дом и осторожно поставил на ноги. Как маленький мальчик, он с неуверенной улыбкой следил за моим лицом, пока я осматривалась в своем новом жилище. Я стояла в маленькой передней с высоким потолком с натертыми до блеска сосновыми половицами и узкой лестницей у стены с тяжелыми темными перилами, вытертыми за два столетия сотнями рук. Шагнув к лестнице, я коснулась перил и ощутила ладонью холодок гладкого дерева. И снова просквозило то же самое чувство чего-то очень знакомого – словно здесь меня ждали призраки прошлого.
Пепел. Несмотря на работающий кондиционер, я ощущала запах каминного пепла. Я взглянула на Мэтью и, увидев тревогу в его глазах, снова принудила себя улыбнуться.
– Это прекрасно, – сказала я, осматривая гостиную с диванчиками в стиле рококо и набивными обоями, перед тем как пройти в соседствующую с гостиной столовую. Стены там были темно-синие, ковер и портьеры в соответствующем стиле, мебель и все аксессуары – старинные, но на удивление очень удобные. На столе в хрустальной вазе стоял роскошный букет гортензий и гладиолусов. Их аромат не заглушал всепроникающего запаха пепла…
Миновав дверь налево, ведущую в буфетную и дальше в кухню, я прошла в помещение, очевидно, пристроенное позднее – уютный рабочий кабинет, разве что телевизор с широким экраном над встроенным книжным шкафом смотрелся не слишком уместно. Комната была отделана в мужском стиле, однако со вкусом. Но все же она показалась мне какой-то лишней, и я подумала, что большую часть времени буду проводить в гостиной.
