Банана Ёсимото - Кровь и вода
Отчего-то мне никак не удавалось заставить себя подойти к отцу. Из укрытия я разглядывала его фигуру на фоне храма. Акира стоял рядом, все так же держа мою безвольную руку в своей, даже не пытаясь вытолкнуть меня навстречу отцу. Чем больше я смотрела на отцовский серый плащ, на его стоптанные черные туфли, полысевшую голову и характерную осанку, тем больше мне казалось, что я вот-вот сойду с ума
Неожиданно начался дождь. Крупные капли с силой посыпались с неба.
«Наверное, все лодки сейчас плывут по направлению к берегу», — вспомнилось мне вдруг озеро, невидимое из моего укрытия. Отец ждал меня, так и не раскрыв зонта, который держал в руке. Густой коричневый цвет храмовых построек, как бы дымясь и скрадывая пространство, клубился за спиной. Поблекшие разноцветные лавки грустно мокли под дождем. Отец стоял неподвижно, лишь взгляд его метался в поисках меня. Я видела его брови — полумесяцем, как и мои…
Неожиданно Акира жалобно сказал, почти пропел:
— Твой папа, старый Бэнтэн и голуби — все намокает под этим дождем.
И тогда я подумала, что так оно и есть, и вышла из укрытия со словами: «Папа, папа». Я не плакала. Отец, увидев меня, радостно засмеялся, так что его глаза превратились в щелочки. Акира представился и сказал, что, пожалуй, ему пора возвращаться домой. Но мы силком потащили его поужинать вместе с нами. Отец передал мне мамино варенье. Вопреки моим ожиданиям, он не уговаривал меня вернуться. И я подумала, что, наверное, когда-нибудь в будущем я смогу поехать погостить у родителей в деревне. Мысль о том, чтобы поехать в гости, раньше даже не приходила мне в голову. Видимо, я слишком боялась возвращения в общину. Не то чтобы я запланировала поездку домой, нет-нет. Просто я поняла, что у меня теперь есть эта возможность, как у студентов, — съездить к родителям. И хотя я не знала, когда именно я поеду, у меня было хорошее предчувствие на этот счет.
Дорогая Тикако!
Я очень рад нашей недавней встрече. Ты живешь с хорошим человеком, и я спокоен за тебя. Твоя мама тоже считает, что теперь мы можем за тебя не беспокоиться. Передай, пожалуйста, Акире отдельное спасибо за вкусных жареных угрей.
По пути к тебе мало того что самолет вылетел с опозданием, нас еще ужасно трясло всю дорогу. Пока ждали самолета, я разговаривал с пассажирами. Первый раз за много лет я общался не с верующими, а с простыми людьми. Это такая радость. Я вдруг почувствовал, что могу быть с ними откровенным. Там была девушка, которая летела навестить родственников в Токио, был молодой бизнесмен, возвращавшийся из командировки с подарками для жены и детей. Рядом со мной ожидали самолета молодой человек с туристским снаряжением, из тех, кто предпочитает путешествовать в одиночку, и приятная пожилая пара.
После взлета нас вдруг начало резко трясти. Все ужасно заволновались. И когда стюардессы забегали туда-сюда с побледневшими до синевы лицами, паника охватила весь самолет. Это было очень неприятное ощущение. В конечном счете ничего страшного не произошло, но тряска была ужасной. В воздухе стоял запах смерти. Мне кажется, все пассажиры так или иначе почувствовали ее присутствие.
Я начал читать сутры, пока не прошел страх. Я уже не боялся умереть. Мне просто было очень грустно. Люди, еще минуту назад улыбавшиеся, сидели на своих местах с искаженными от страха лицами. Некоторых рвало. И когда я подумал, что мое прощание с ними в аэропорту произойдет без единой улыбки, — у меня заболело сердце. Эти люди стали для меня столь же близкими, как жена или старый друг. Стали для меня столь же значимыми, как ты. Я старался все время помнить об их улыбающихся лицах, но от этого мне стало еще грустнее. И в этот самый момент впервые в жизни я понял, что сделал правильный выбор. Я не ошибся, избрав путь веры.
Прежде я абсолютно не обращал внимания на подобные вещи. Но теперь я знаю, что в каждой вещи сокрыта сущность Будды.
Мы с мамой живем здесь.
А ты проживи свою жизнь там. Проживи как сможешь. Где бы ты ни была, ты всегда любима и прощена. И не только нами.
Береги себя.
Твой папа.— Что за религиозная чушь! — Я была потрясена тем, что отец совсем не изменился за эти годы.
— Разве тебе не понравилось? — спросил Акира, по-прежнему глядя в экран.
— А ты что, читал?
— Нет, не читал. Просто смотрел на твое лицо, когда ты читала…
Я гляжу на то, как моя строгая мягкость и Акирина мягкая строгость сосуществуют в закручивающемся вихре инь и ян. И даже если он потеряет свое умение и не сможет больше изготовлять амулеты — ну и что! Я не боюсь нищеты. В крайнем случае я всегда смогу подработать в баре.
Страшно другое. Вот ветка ивы залита солнечным светом, но уже в следующую секунду ее рвет и терзает ветер. Сакура только распустилась и уже увяла. Я боюсь течения времени.
Я боюсь прихода ночи, как всегда извещающей меня о разлуке с ним, уставившимся в телевизор. О разлуке с воздухом этой комнаты, пронизанной лучами заходящего солнца. Вот что самое печальное в нашем мире.
Но вот Акира предлагает:
— Слушай, давай сегодня поужинаем в «Хижине Тедзю». Там такая вкусная лапша
— Давай, — радостно отвечаю я и в одну секунду забываю о вечной мировой скорби. Забываю о том, что скорбь эта никогда не исчезнет. И когда я уже окончательно обо всем забываю, мы вдвоем отправляемся лакомиться лапшой.
1993
