Роман Солнцев - Визит прекрасной дамы
«Если уж, узнав о готовящейся конференции экологов, она примчалась бог знает откуда, наверняка она взяла отпуск. И могла улететь отсюда хоть в Москву — там много наших выпускников. Как раз сейчас радио объявило, что закончилась посадка на рейс 137».
Пойти, попытаться узнать, не села ли Кирсанова на этот рейс?..
Зачем? Даже если она там, что можно сделать? Не остановит же Игорь Михайлович самолет...
Он вышел к такси, которое его ожидало, медленно сел и махнул рукой в сторону города.
Было мучительно стыдно. И жизнь вдруг раскрылась такая пустая... гундосая красавица жена, гундосая дочь, с которыми не о чем и поговорить... И даже на лыжах зимой не выйти...
5.
Когда Кирсанов вернулся в гостиницу и замер в растерянности посреди холла, размышляя, что же он сейчас должен сделать, администратор (она еще не сменилась) подозвала его:
— Вы ведь Кирсанов?
— Да.
— Ваша жена сказала, что подает на развод, возвращает девичью фамилию. — И, соболезнующе глядя, спросила: — Так серьезно поссорились?
«А из какого она города? Она же, наверно, заполняла карточку?» — хотел спросить Игорь Михайлович, но из неловкости промолчал.
Уже не нужно, ничего не нужно. Да и вряд ли Нина заполняла какую-либо бумажку. Небось, отшутилась: мол, муж заполнит. А то и просто сунула деньги — ведь устроители конференции забронировали и оплатили Кирсанову лишь одно место.
Игорь Михайлович поднялся к себе в номер. Там, конечно, никого не было. Лишь на столе красовалась закуска и мерцало налитое в одинокий фужер красное, как кровь, вино.
Может быть, Нина пошутила? И она где-то здесь?
Кирсанов снова заглянул в платяной шкаф, в ванную, под одеяло на подготовленной для него постели у стены. Другая кровать осталась заправленной по казенному.
Нет, ее нет.
Он еще раз перечитал записку, надеясь найти в ней что-то новое, особо важное для себя, но слова выражали ровно столько, сколько они выражали.
Надо же. Еще и оплатила ужин.
В злобе на себя Игорь Михайлович выпил вина, еще налил, еще выпил — и пошел,упал на обе койки поперек.
И лежал, и давился слезами... Он всегда угадывал, о чем думает эта сумасшедшая... и никогда не понимал свою красавицу с застывшей красотой на ангельском сонном личике...
Кто скажет нам, что есть любовь? И почему слишком поздно начинаешь понимать истинную цену жизненных ошибок?
К тебе приехала вспомнить твою юность, твою талантливость отважная, великолепная женщина, а ты... стал что-то просчитывать, искать подвох... стал таким же, как твоя жена... безнадежно ленивым душою... ты заразился от нее... ты уже неизлечим...
Конечно же, Нину Петрищеву искать тебе не нужно. Ты ничтожество. Ты даже себя не помнишь. Она тебя не ждет. Ничего не вернуть.
А может быть, можно вернуть?.. Может быть, можно, можно?..
«Надо подумать... подумать...»
Кирсанов сбросил пиджак, надел тренировочные брюки, в какие обычно переодевался для удобства в гостиницах, вновь обул ботинки (жаль, нет кедов) и выбежал в ночной чужой город...
Он медленно несся по кривым улочкам, плохо разбирая дорогу при свете редких фонарей, мимо мерцающих в сумраке старых церквушек с золотыми куполами, над гигантских зеркалом великого сибирского озера... и ему казалось, что вот-вот его догонит быстроногая девушка, дыхания которой почти не слышно, и толкнет в мокрую спину и передаст эстафетную палочку — обычную деревянную палочку, окрашенную масляной краской в два цвета — в синие и красные колечки...
Засвистел милиционер.
«Догоняй, мне всё равно...»
