Ричи Достян - Хочешь не хочешь
Он стоял, прижав головку к одному плечу. Лапки у него были тонкие, белые. А живота и в помине не было. Вместо живота — высокий свод.
Неизвестно, сколько времени он простоял бы так, но перед ним появилось блюдце с молоком, и тут котенок проявил себя! Он до того самоотверженно лакал, что вымок от подбородка до белых лап.
Блюдце убрали, и будущий кот начал облизываться. А в его вытаращенных глазах было столько глупейшего удивления, словно несчастный сомневался, он ли это ел.
Ирину маму все приводило в восторг, а когда котенок начал икать, отчего содрогался весь, ей захотелось его погладить.
Иканье и самого котенка удивило до крайности. Он смотрел невидящим взглядом. Он просто был потрясен тем, что с ним происходит, и, как говорится, весь ушел в себя. Когда он наконец выпрямился во весь рост, облепленный мокрой шерстью, Ирина мама не выдержала и засмеялась:
— Боже, что за вид!
— Он простудится, — сказала Ира.
— От теплого молока?
— Посмотри, как он обляпался, видишь — дрожит?
Ирина мама схватила чистое махровое полотенце и принялась котенка сушить. Она так усердно его вытирала, что он вопил и царапался. В конце концов, укутанный и сытый, уснул.
Естественно, котенок сразу стал считаться маминым. И не только потому, что она то и дело спрашивала: «Где мой котик?» Просто Ире теперь не влетало, что бы котик ни делал и где бы ни наделал!
А уже через неделю уличного подкидыша невозможно было узнать.
Ирина мама так взялась за его питание, что однажды соседка, Мария Ивановна, не выдержала и спросила:
— Я не понимаю вас, зачем вы ему так распихиваете желудок?
— А мне кажется — только-только… Он же растет!
— Две котлеты зараз? Взрослый мужчина наедается двумя котлетами, а вы такой фитюльке. .
Ирина мама немного подумала и возразила на это так:
— Но они ведь сырые.
Кот рос. Слишком много ел, и вид у него был всегда немного утомленный. А Ирина мама говорила:
— Необыкновенно задумчивый котенок!
— Меланхолик! — не скрывая уже раздражения, говорила Мария Ивановна. — Обжирается, оттого и меланхолик.
Ира постепенно теряла к котенку интерес. Единственно, что стоило наблюдать, — это как он лакает. Казалось, молоко само поднимается с блюдечка и плотной струйкой лезет в пасть. Ира даже ложилась на пол, чтобы лучше разглядеть, как это получается. В конце концов она поняла, в чем дело. Дело в скорости, с какой котенок работал языком. Бедное молоко просто не успевало опадать.
Ну, а когда он перешел на мясо, — смотреть стало нечего, даже противно было, до того он жадно ел. После еды лениво умывался. Потом или сразу шел спать, или залезал на подоконник и безнадежным взглядом смотрел в окно. Если Ира пыталась его растормошить, котенок отвечал слабым взмахом лапки, как бы говоря: «Ах, оставьте!»
Оживлялся он только с приходом Ириной мамы. Он бежал ей навстречу, полуоткрыв похожую на морскую раковину пасть, и сквозь прозрачные зубки выпускал такой нежный скрип, от которого Ирина мама окончательно приходила в умиление и уверяла всех-всех, что ее котик — необыкновенное животное. Сам он тоже старался доказать это и день ото дня обрастал и обрастал очень породистой шерстью. Когда он пересекал комнату шагом размеренным и плавным, хвост, поднятый высоко, реял над ним, делая кота похожим на какую-то важную птицу.
Толя, забегавший к Ире по своим хомячьим делам, присматривался к котенку, присматривался, а потом прямо сказал:
— Очень вялый экземпляр.
— Как ты можешь так говорить! — возмутилась Ирина мама.
— Вы же сами видите.
Тогда Ирина мама, ни слова не говоря, взяла ненаглядного кота и положила Толе на руки.
— Чувствуешь? — придирчиво спросила она. — Ты чувствуешь, он ведь тяжелый как камень.
— Потому и вялый, — настаивал Толя. — Вы его перекармливаете, а для животных это вредно.
— Брось, пожалуйста, — сказала Ирина мама и отобрала у Толи котенка.
К осени котенок превратился в тучного кошачьего подростка, невероятно вылизанного и капризного. Котлет теперь он не ел, особенно в кукурузной панировке, теперь он ел только чистый фарш. В крайнем случае — свежую балтийскую салаку.
Конечно, был он очень изнежен, и, когда начались осенние дожди, первым в доме начал мерзнуть он.
Все давным-давно знают (многие к этому даже привыкли), что в домах с паровым отоплением топить начинают вовсе не тогда, когда холодно, а когда начинается «отопительный сезон».
А коту всего этого было не понять! Поэтому с наступлением дождей он перестал ходить по полу. Пол был слишком холодным. Кот передвигался теперь только по мебели.
В один из таких неуютных дождливых вечеров задумчивый кот взобрался на радиоприемник! Лег и стал слушать музыку.
Он медленно прикрывал и открывал свои прекрасные громадные глаза цвета восходящей луны, и вся его морда с точеным носом и пышными бакенбардами выражала углубленность. Кот слушал и… наслаждался. Это было до такой степени несомненно, что Ирина мама позвала Марию Ивановну.
— Вы видели что-нибудь подобное? — спросила она шепотом.
Мария Ивановна постояла, посмотрела, послушала (а музыка в этот вечер была замечательная).
— Ну и ну, — сказала Мария Ивановна, — это надо же — слушает!..
На следующий день Ирина мама волновалась, когда включила приемник, — будет слушать или не будет? «А вдруг, — думала она, — это только вчера на него такое нашло?»
Кот спал в кресле, собрав в букет все четыре лапы и хвост. С первыми шорохами в приемнике он приоткрыл пьяные от сна глаза, которые, с необыкновенной быстротой трезвея, панически округлялись.
Ему не хотелось вставать, но он встал и пошел. Его плавно льющаяся на ходу спина прямо так и говорила: «О, как вы надоели мне».
Ирина мама взволнованно шептала:
— Вы видите, он уже слушает!
Подле тумбочки с приемником кот поднял голову в надежде, что его подсадят. Не дождался, поглядел на людей через плечо с укоризной и вдруг непостижимо легко вознесся вверх. Помедлил чуть, а затем швырнул свое холеное тело на полированную крышку так, будто сперва шубу разостлал, а потом уже лег на нее сам. Маленькая его голова изящно выглядывала из обильных мехов.
Не осталось ни одного человека в большой коммунальной квартире, кто бы не узнал про музыкальные способности кота.
Ира известила об этом своего друга Толю. И Толя прибежал, как только Ирина мама вернулась с работы. Его пытливый ум был не на шутку встревожен.
До вечера было еще далеко, но все решили испытания провести немедля. Кот в это время обедал! А ест он, надо сказать, ме-едленно. Мама включает приемник.
Ребята смотрят.
Кот ест, но уши приходят в движение — дергаются то одно, то другое, как будто на каждое садится по мухе.
Приемник трещит.
Кот перестает жевать. Рывком поднимает от миски морду и… точно ему поддали под зад — мчится к приемнику! А через минуту ни один человек не скажет, что ето вылизанное существо не слушает музыку.
По радио объявили минутный перерыв.
— Ну, почему ты молчишь? — спросила Ира.
— Я думаю, — ответил Толя.
Кот лежит. На морде его белым по рыжему написано: «Не трогайте меня — я наслаждаюсь искусством!»
После минутного перерыва начался доклад о сельскохозяйственных машинах. Кот с упоением слушает доклад.
Толя еще какое-то время пристально всматривался в кошачью физиономию, потом решительно подошел к приемнику, сунул руку под кота и объявил:
— Пузо греет!..
Ирина мама так взглянула на ученого мальчика, как будто он разлил кисель на чистую скатерть.
— Ну почему вы сердитесь? — спросил Толя. — Неужели вы думаете, что ему интересно слушать про сельскохозяйственные машины?
В эту минуту по радио сказали:
— Внимание, на старт!
— Гимнастику, — закричал Толя, — гимнастику ему надо делать!
Ирина мама грустно вздохнула и согнала кота с приемника.
―Да, конечно, — сказала Ирина мама, — раз он ничего не смыслит в музыке, пускай занимается гимнастикой.
Помолчав, она добавила:
— А я все равно его люблю.
* * *Где-то в большом, просторном нашем мире летает маленький воробей. Летает по небу, как ходим мы по земле, и знать не знает, что натворил он в доме, который был ему гнездом.
Ялта
1962
