Мария Спивак - И всяческая библейская мутота
Лёха поёрзал, явственно ощутив под собой сковородку. Что-то, конечно, было манящее во всём этом самокопании, что-то вроде расковыривания болячек, но… неуютно казалось, холодно под суровым всевидящим микроскопом христианского закона, невозможно повернуться красивым боком, нельзя угодить, понравиться…
И кто только выдумал это грузилово, внутренне застонал Лёха и попытался представить себе параллельный мир, где всё было бы в точности как у нас, но без Бога и церкви. Ничего не вышло — воображение отказало, и мозг протестующе загудел.
Несколько столетий назад сын эйслебенских новых бюргеров Ганса и Маргариты, умный юноша, которому родители прочили модную по тем временам карьеру юриста, тоже устал ощущать собственное ничтожество и греховность, устал до того, что взбунтовался против морального давления клириков и в итоге реформировал церковь — однако лёхино поплавковое устройство не предполагало выходов за рамки ни вверх, ни вниз. Его мысль не пошла глубоко: он попросту счёл, что занимается богохульством, и тоску, которая на него напала, принял как справедливое возмездие.
Чтобы хоть на время забыться, он позакрывал окошки с библейской мутотой и врубил «Любэ», подборочку из ностальгичного, раннего — пропадать, так с музыкой! И, дирижируя бокалом, пританцовывая плечами, стал допивать виски: а добру как раз пропадать незачем.
Допил и, ужасно несчастный, закутался в плед, свернулся клубочком, улёгся спать на диван.
Утром он болел головой, давился чёрным кофе и шипучим «Алка-зельтцером», готовился ехать в город, думал, что второй подобной субботы не выдержит, и всё не мог решить, рассказывать или нет отцу Адриану о своих реколлекциях, когда пойдёт с ним беседовать.
Поп не поп, наплевать… Важно ведь не что тебе говорят, а кто, и каким голосом.
