Ханс Браннер - Три мушкетера
– Да я же не ви-ви-виноват, – прорыдал Портос, – это все Йохан…Йохан Бертельсен… да-да, тот рыжий… Он сказал, что хочет сжечь портрет… Да-а-а, потому что он в нее втрескался… Не знаю, зачем сжигать, у него не все дома. Вообразил, будто он Атос… Да-да, Атос из «Трех мушкетеров»…
Мы с Атосом переглянулись.
– Вот, значит, как обстоит дело! – прошептал он. – Раз так, лучше уж и нам во всем сознаться. Как ни крути – все пропало.
Но и сознаваться нам почти ни в чем не пришлось: должно быть, сержанта вполне удовлетворил рассказ Портоса. Он спросил лишь, как нас зовут, сколько нам лет и кто наши отцы, затем, чуть отодвинув стул, окинул нас взглядом. Мы обвиняемся во взломе и в попытке совершения кражи, заявил он, по сути, нам место в исправительном доме. В данный момент, однако, полиция воздержится от каких-либо мер по отношению к нам, разве что направит письмо отцу Йохана, коль скоро его сын выступал в нашем деле зачинщиком. Но наши имена занесены в полицейскую картотеку, и если когда-либо нам случится вновь преступить закон, дело тотчас извлекут из архива и дадут ему ход. И уж тогда мы дорого заплатим за свой проступок…
Он говорил все это, грозно сверкая очками в золотой оправе, и в заключение спросил Йохана, правда ли, что тот хотел сжечь фотографию девушки.
– Да, правда, – сказал Йохан.
– Но зачем? – удивился сержант. – Ты хотел украсть фотографию -это, пожалуй, еще можно понять. Но зачем ее жечь? Какой в этом смысл?
Атос прокашлялся.
– Я хотел помешать этой женщине губить неокрепшие души, – сказал он.
Странная тишина наступила после этих слов. Молодой полицейский, сидевший за пишущей машинкой, вдруг перестал печатать и быстро прошел за дверь, которая вела в караульное помещение. А наш сержант, встав с места, налег двумя руками на барьер; лицо у него сморщилось.
– Что-что? – переспросил он.
– Я хотел помешать этой женщине… – снова начал Атос.
– М-да, – буркнул сержант. Повернувшись к нам спиной, он вынул носовой платок и начал сморкаться. – Минуточку! – сказал он.
И тут же скользнул за дверь, туда, где уже был молодой. Должно быть, что-то стряслось там, в караулке, откуда донесся оглушающий кашель. Потом нам крикнули:
– Ступайте домой! Поставим на этом точку!
Полиция и правда поставила на этом точку, даже письма к отцу Атоса не послали. Но, вернувшись домой, Портос все равно во всем открылся родителям. Воображаю, как он каялся в своих прегрешениях и после, в потемках, долго ревел в постели, так что под конец родителям пришлось утешать его и даже посулить ему новый велосипед, который он давно уже у них клянчил. Во всяком случае, через несколько дней он появился верхом на новехоньком, со свободным ходом, ослепительно сверкающем никелем велосипеде, но даже не остановился показать его нам с Атосом, а, наоборот, еще крепче нажал на педали и, проезжая мимо, лишь коротко, без улыбки, кивнул нам. Если не ошибаюсь, с тех пор он вообще больше с нами не разговаривал. Может, дал обещание не водиться с нами – в обмен на велосипед.
Мы же с Атосом еще какое-то время говорили друг другу «вы» и «милостивый государь». Но потом нам это наскучило, и союз мушкетеров распался.
А нынче уже двадцать лет спустя…
Примечания
1
оружию (франц.).
