Геннадий Андреев - Тамара
В субботу вечером мы отправились. Михаил Петрович надел новый костюм, галстук бабочкой, лицо его сияло в предвкушении удовольствия.
— Посмотрим, посмотрим, — посмеивался он. — А ля пейзан — в этом, дорогуша, большая прелесть может быть! Чумазо, конечно, но простота, простота, вот в чем соль! Первобытность, так сказать, о-патурель!
Подруга Тамары жила в небольшой кирпичной пристройке позади одного из жилых корпусов. Мы поднялись на крылечко — дверь нам открыла пожилая женщина с морщинистым, с лучиках, лицом. И тотчас же в коридор выбежала Тамара:
— Пришли? Знакомьтесь: моя крестная, тетя Клаша.
Тетя Клаша ласковой улыбкой приглашала, нас следом за Михаилом Петровичем я прошёл в комнату.
Комната была не маленькая: у одной стены стояли две кровати, накрытые серыми одеялами, с горками подушек в чистых цветных наволочках. За ними детская кроватка, дальше занавеска, наполовину отодвинутая, отгораживала кухонный угол. У другой стены помещался старенький диван, столик со стопочкой книг, на стенах висели фотографии в рамках, а над одной кроватью гитара, с ленточками у колков. Окно закрывала белая занавеска. Ближе к окну расположился большой стол, накрытый скатертью, на ней уже красовались бутылки и закуска.
— Все в сборе! — провозгласила Тамара. — Знакомьтесь, товарищи., и можем начинать!
Всех было немного: тамарина подруга Ольга, дочь тети Клаши — молодая женщина с белым лицом и спокойными глазами; муж её был на фронте, а ребенка, как я узнал позднее, на этот вечер тетя Клаша уложила спать у родственников. Из мужчин был еще черненький худощавый паренек лет двадцати-двух, отрекомендовавшийся комсоргом Петренко, и неловкий., застенчивый баянист, как известно, баян на таких вечеринках неизбежен. Мельком я подумал, почему у Тамары мало гостей, её знал весь поселок и приятелей у неё было много.
Мы сняли пальто, Михаил Петрович извлек из кармана бутылку и галантно, преподнес Тамаре:
— Позвольте поздравить вас со днем…гм… ангела и участвовать этой штукенцией в общем веселье!
Тамара всплеснула руками:
— Зачем, Михаил Петрович? У нас много водки. Ну, спасибо, ставьте на стол.
Я постарался выгрузить свой домодельный ликер незаметно и передал Тамаре карикатуру:
— Узнаете, именинница?
Карикатура вызвала общий восторг. Тамара радовалась по-детски, прыгая и хлопая в ладоши. Она была хороша: темное платье обтягивало её тонкую фигуру, под материей жил и переливался каждый мускул. Тамара даже справилась с прической, светлые волосы лежали крупными волнами, свободно колыхавшимися от быстрых движений. Еще ярче изливалось пламя из ее горячих возбужденных глаз.
— Здорово! Ловко! — кричала Тамара, размахивая рисунком. — Тетя Клаша, булавку! — она взобралась на стул и пришпилила рисунок к занавеске окна. — Пусть висит, потом возьму. Смотри, тетя Клаша, не сгуби!
На минуту появилось горькое чувство, как мало надо для того, чтобы доставить человеку радость!
Закуска была не плоха: жареная с луком свинина, пирожки с капустой и рисом, огурцы — под такую закуску выпить можно изрядно. Как всегда в незнакомой компании сначала дело не ладилось, но после трех-четырех стопок неловкость исчезла и веселье пошло на лад. Михаил Петрович балаганил, не переставая, рассказывал анекдоты, потом баянист развернул баян — тут уже всё перемешалось. Между столом с закускам и кухонным мы кружились, сталкиваясь друг с другом и от этого веселясь еще больше.
Тамара не отпускала меня. Запыхавшись, она садилась рядом на диванчике, угощала чаем, пила со мной «ликер» и без устали тараторила. Сквозь хмель я плохо улавливал, что она говорит и отвечал первое, что попадалось на язык, понимал, что ей и не нужны ответы: надо было только улыбаться ей, любоваться ею — она была полна. Мы оба знали, что уже близки друг другу, близостью, не нуждающейся в объяснениях, обходящейся взглядами, улыбками, но не менее связывающей, чем близость физическая.
Баянист играл артистически. По тому, как он, не глядя на танцующих, склонял к баяну голову и будто не прислушивался, а присматривался к звукам, следя за своей игрой, я понял, что он настоящий музыкант. Михаил Петрович был в своей сфере, расстегнув пиджак, он носился по комнате, смешил гостей, не забывал подбежать к столу опрокинуть стопочку и закусить огурчиком, потом подхватывал тетю Клашу и снова пускался в пляс.
Петренко тоже веселился, а потом я стал замечать, что он неприязненно косится на нас с Тамарой. Уж не ревность ли? — подумал я, но рядом была Тамара и раздумывать было смешно, я грелся тамариной радостью.
Наплясавшись, устали. Сели у стола, на кроватях, шум примолк. Баянист поставил баян на пол и смотрел отсутствующим взглядом.
Не угомонился Михаил Петрович. Он снял со стены гитару, побренчал, настраивая, потом залихватски ухватился за гриф и запел такое, от чего я даже слегка протрезвел:
Очи черные, очи жгучие. .
Я ее знал за Михаилом Петровичем такого таланта. У него оказался не плохой голос, а гитарой он владел мастерски. Душещипательные романсы, наверно, были коньком Михаила Петровича, он пел с чувством, заставляя голос дрожать и стонать, как от страсти.
Не для меня одного выступление Михаила Петровича было неожиданностью, все притихли и слушали словно с печальным изумлением. Казалось, все удивлялись, как это такая песня могла залететь на нашу пирушку. Баянист не дыша смотрел на, Михаила Петровича, взглянув на Тамару, я увидел, что она, тоже неотрывно смотрит на него и даже немного побледнела. А когда Михаил Петрович вывел:
Знать не в добрый час,
Повстречал я вас,
она вцепилась в мою руку так, что я вздрогнул.
Кончив петь, Михаил Петрович обвел нас победным взглядом:
— Вот как! Вспомнила старинку!
Он вытер лысину платком, взял еще аккорд. «Откуда это у него? — подумал я. — Ведь он всего на пять-шесть лет старше меня. Вон какая страстишка у человека объявилась!»
Отойди, не гляди, скройся с сглаз ты моих…
— опять застонал Михаил Петрович и снова глаза приковались к нему.
Тамара была взволнована и смотрела растерянно. Я погладил её руку — она взглянула мне в глаза и опустила голову.
Михаил Петрович приглушил ладонью последний аккорд, положил гитару на кровать. Все молчали.
— Эх, — нарушил тишину тяжелый вздох Ольги.
— Мы гуляем, пьянствуем, а ваши как? Как мой Ленька? Эх, жизнь!
— Оленька, мы с тобой завтра поплачем, — жалобно воскликнула Тамара. — Ну, чего ты рюмишь?
— Правильно! — закричал Петренко. — Плакать — завтра! А нынче выпьем и товарищей помянем! Выпьем, Москва! — предложил он Михаилу Петровичу. Торопясь рассеять навеянное пением Михаила Петровича настроение, они выпили, зашумели у стола. — Бери гитару, другую давай! — кричал Петренко и затянул пьяным голосам:
Смотрите, подруги, смотрите друзья…
— И это можно! — Михаил Петрович подхватил гитару, забренчал и стал подпевать:
Смотри, дорогая подружка моя,
Врагу не уступят, в бою не отступят,
Такие ребята, как я!
— Нет, к черту петь! — оборвал Петренко. — Пошли танцевать. Тамарка, вальс! Ты со мной еще не танцевала! — Тамара смерила его взглядом и неожиданно отрезала:
— Кому Тамарка, а тебе Тамара.
Петренко опешенно посмотрел на, нее и озлился:
— Ты чего, козлики выкидываешь? Зазналась?
— А ты что распоряжаешься? Женись, в своем доме будешь командовать, — набросилась на него Тамара. Петренко сдержался, принужденно улыбнулся:
— Извините, Тамара Яковлевна. Позвольте Тамара Яковлевна, на вальс вас пригласить? — дурачась, поклонился он. Баянист заиграл, Тамара встала и пошла с Петренко танцевать.
Тетя Клаша села около меня.
— Понравилось вам, как Михаил Петрович пел? — спросил я.
— Очень даже понравилось, — с чувством ответила тетя Клаша. — Прямо за душу взяло. Какие раньше песни были! Не чета нынешним… Да ну их к лешему! — вдруг отмахнулась она, словно рассердилась. — Тамарочка правду говорит, нынче гулять надо, а не грустить. Ишь, как отплясывает! — показала она глазами на Тамару. По тому, каким восхищенным взглядом смотрела тетя Клаша, я понял, что она тоже живет тамариной радостью.
— Хорошая у меня крестница, — понизив голос до топота, любовно сказала тетя Клаша. — Своевольница, а умница. Смотрите, любите её, а то грех вам будет.
Тетя Клаша смотрела добрыми, понимающими глазами и как бы благословляла взглядом. Я почувствовал себя неловко.
— А почему, тетя Клаша, Тамара подруг не позвала? Ведь у нее на заводе много подруг?
Тетя Клаша улыбнулась, как заговорщица:
— А чего их приглашать? Она их каждый день видит. И кавалеров для них нет, ребят на фронт угнали. Тамара говорила, что нынче хочет москвичей угостить. — тетя Клаша хитро прищурила глаза, лицо её расплылось в морщинках. Я молчал.
