Сергей Костырко - Перевод с корейского. Рассказ
Сидит он лицом к залу, я, соответственно, сажусь боком к залу, чтоб не закрывать человеку обзор.
Перед корейцем сгрудились две опорожненные тарелочки из-под салатов, лоток из-под селедки и лоток из-под студня. Глубокая тарелка из-под харчо. Сейчас он ест бифштекс с рисом. Точнее, ест рис, тщательно перемешивая его с подливкой. Потом — сам бифштекс, наколов его на вилку и откусывая маленькими кусочками. Обед, конечно, плотный, но за угол этот уж точно не побежит.
Ест он неторопливо, сосредоточенно. Вытирает губы платком, разящим каким-то дешевым одеколоном. Время от времени поглядывает в зал. Перед ним и, соответственно, сбоку от меня — компания молодых людей. Я кошусь туда — на двух сероглазых темноволосых девушек. Перед ними фужеры с шампанским, и они время от времени трогают губами край бокала. Ну а парни за их столиком, перебивая друг друга, рассказывают девушкам, как они «всей бражкой» во Владивосток летали, как в ресторане с китобоями гуляли, и чего там моряки эти учудили, и как… ну и т. д. Мата практически нет. Обходительные ребята. И вообще я не заметил, чтобы здесь при женщинах распускали язык.
Дальше, плечами упершись друг в друга, шестеро мужиков вокруг стола с бутылками и такими же пустыми, как оставленные мною сейчас на улице, трехлитровыми банками. Вот оттуда иногда доносится. Но не злобное, а ласковое, умиротворенное. Ребята гуляют. Душу отводят.
И еще компания, где, чуть отодвинувшись от столика и уперев гитару в отставленное колено, перебирает струны и что-то тихо — только для своих — напевает рыжий кудрявый парень, а друзья его, почти положив головы на стол, слушают.
Ну а две сероглазые красавицы за соседним столом тихо улыбаются, внимая приключениям в бухте Золотой Рог, но на парней смотрят как бы чуть издали, как бы рассеянно — дразнятся.
Кореец тоже поглядывает в зал, но дежурно как-то, походя. Доев бифштекс, он оборачивается к соседнему столику и что-то коротко говорит. Голос неожиданно резкий, почти лающий. Оттуда немедленно вскакивает его соплеменник, быстро и опрятно составляет грязные тарелки корейца (мои — не замечает), уносит. То есть сидящий рядом со мной, надо полагать, — «капитана» над другими «капитана», которому полагается отдельный кабинет.
Перед ним остается тарелка с пятью вареными яйцами и три стакана с какао.
В зале включают электрический свет, и окна становятся темно-синими. Время от времени, перекрывая гул голосов, раздается резкий стон усилителей — на сцене устанавливают музыкальные инструменты и настраивают электротехнику. Судя по неспешности, с которой движутся музыканты, их продукция будет не для нас — они готовятся к банкету местного руководства.
Неторопливо и бережно кореец чистит яйцо, облизывая пальцы с застрявшими под грязными ногтями кусочками белка. Очищенное яйцо, полузакрыв глаза, кладет в рот. Медленно жует. Потом сонным движением протягивает руку, берет стакан с какао и делает медленный глоток — жест гурмана, дегустирующего элитное вино. Начинает чистить второе яйцо. Снова — целиком его в рот. И снова прочувственными глоточками цедит какао.
Третье яйцо и второй стакан какао.
Я вижу, как покрываются испариной широкое угреватое лицо, шея и грудь под майкой…
Пятое, последнее, яйцо он почти не жует — он его рассасывает. И потом, слизнув яичные крошки с губ, большими истомными глотками допивает какао. Все. Откидывается на спинку стула. Рыгает. В глазах хмельная почти поволока. Невидящим взглядом он смотрит перед собой.
И я уже не могу оторваться — передо мной его глаза, в которых, как в зрачке коровы, как в круглой начищенной пуговке его кителя, свернутое отражение зала — там горящие крапинки люстр, спинки стульев и плечи сидящих, белая спица ножки барабана на сцене, там головы двух моих красавиц, черные окна и желтые полоски штор на них,
И там — я, который, стыд и приличия забыв, пытается заглянуть в эти глаза — непроницаемые, наглухо закрытые и одновременно распахнутые настежь, как ворота давно брошенного, пустого, продуваемого ветрами насквозь колхозного амбара.
