Корнель Филипович - Сад господина Ничке
В это прекрасное утро Ничке не работал в своем саду. Он только осматривал растения, удивлялся им и радовался. Вот из свернувшихся в трубочку листьев ландыша уже показались первые, еще закрытые бутоны; вот в гуще мелких листочков блеснула первая фиалка. Над головой господина Ничке пели птицы, а неведомо откуда набегавший ветерок то и дело сбивал с деревьев капли воды и уносил их с собой. Время от времени капли падали господину Ничке на лоб или щеку; он смахивал их и улыбался. Он решил, что сегодня не будет заниматься прополкой, хотя после дождя, особенно в северной части сада, появилось множество сорняков, не станет окучивать помидоры и вообще работать не будет. Устроит себе праздник. В самом деле: его это день рождения или нет? А разве сама природа не сделала сегодняшнего дня праздничным? Ничке решил, что сейчас он немножко погуляет, потом пойдет на кухню, приготовит к завтраку яичницу с грудинкой и откроет банку с джемом, присланную Хедди. Выпьет кофе й позавтракает, почитает газету, которую скоро принесет почтальон, а может, еще какие-нибудь письма, прейскуранты и проспекты. Потом вынесет в сад шезлонг и до обеда будет читать начатую вчера книжку о кампании Роммеля в Африке, передвигая время от времени шезлонг, чтобы оставаться в тени от стоящего посреди сада спокойного, тихого дома. А потом, в ознаменование своего дня рождения, наденет свежую рубашку, новый костюм и отправится в ресторан «Под каштанами» – посмотрит, что этот старый мошенник Биттнер приготовил сегодня на обед. Господин Ничке еще раз прошелся по саду, затаптывая на ходу извилистые и потрескавшиеся следы крота, который в поисках червей проделал свой ход совсем близко от поверхности земли. Потом он остановился и стал высматривать своего соседа. Господину Ничке хотелось сегодня первым с ним поздороваться. Но господин Копф как раз был очень занят, он все время что-то возил на тачке, и в глубине сада, среди деревьев, мелькала лишь его белая рубашка.
Наконец Ничке уловил удобный момент и крикнул:
– Доброе утро, господин Копф!
– Доброе утро, доброе утро.
– Что вы так суетитесь с самого утра?
– А вот вожу компост под огурцы! – крикнул в ответ Копф и остановился.
– Прекрасно все растет после дождя.
– Как на дрожжах! – ответил Копф и снова исчез в глубине сада. Ничке вернулся в дом и занялся приготовлением завтрака.
Он как раз резал хлеб на хлеборезке, когда послышался звонок. Ничке выглянул через выходящее на Улицу узкое кухонное окно и вместо ожидаемого письмоносца увидел мужчину и женщину. Они стояли возле калитки, женщина оперлась на нее рукой и смотрела куда-то вверх: через плечо у нее висела полотняная сумка. Мужчина разглядывал окна дома господина Ничке, в его облике не было ничего примечательного. Ничке не знал, кто бы это мог быть, он никогда не встречал этих людей, и вид их ни о чем ему не говорил. Потом ему что-то почудилось или померещилось, но он решил, что они, наверно, из тех, кто ходит по домам и скупает старые бутылки, банки и всякий бесполезный в хозяйстве хлам, представляющий, видимо, еще для кого-то определенную ценность, раз его можно продать. Он нажал кнопку автоматического замка, и замок тихо загудел. Потом выглянул еще раз в окно, чтобы убедиться, воспользовались ли незнакомцы сигналом, и, обнаружив, что они идут по каменной дорожке в сторону дома, продолжал резать хлеб. Но когда через минуту, услышав шаги под окном, он вышел, чтоб впустить их в дом, стало ясно, что это вовсе не сборщики бутылок, а просто какие-то бродяги, и он пожалел, что отворил калитку. На мужчине был дешевый, измятый и запачканный холщовый костюм, его худое, изможденное лицо было покрыто редкой рыжеватой растительностью, и он смотрел каким-то странным, будто стеклянным, казалось, отсутствующим взглядом. Этот взгляд его был устремлен не на господина Ничке, а куда-то мимо него. Ничке не сумел бы определить, сколько этому человеку лет, – ему с одинаковым успехом можно было дать и тридцать, и все пятьдесят. Женщина была немолода – лицо потное, жирное, склеившиеся пряди волос. Бесспорно, это были люди, которые спят, где придется, и никогда не умываются
– Чему я обязан? – спросил Ничке, силясь говорить в шутливом тоне и с трудом сдерживаясь, чтобы не захлопнуть у них перед носом дверь. Мужчина смотрел сейчас так, словно был косоглазым, он уставился на господина Ничке и наконец произнес:
– Господь бог духов пророческих прислал ангела своего, чтобы передал слугам своим, что должно вскоре произойти. И кто на кровле, тот да не сходит взять что-нибудь из дома своего, и кто на поле, тот да не обращается назад взять одежды своей. Ибо тогда будет великая скорбь…
– А кто причиняет зло, пусть еще причиняет зло, а кто есть в нечисти, пусть и пребывает в ней. А кто справедлив, пусть будет оправдан, а святой пусть будет принесен в жертву, – сказала женщина, вздохнув, опустила глаза и сняла соломинку с рукава своей куртки. Она держала соломинку двумя пальцами, разглядывая ее, потом уронила на землю.
– Что за вздор вы несете и что вам от меня нужно?
– Книги открыты, – говорил мужчина, – и осуждены будут все согласно тому, что написано в этих книгах, согласно поступкам, совершенным ими…
Мужчина произносил свой текст, как плохо выученный урок. Речь его была понятной, произношение правильным, но слова звучали так чуждо и мертво, словно это говорил робот. Господина Ничке вдруг охватило странное чувство, будто он этого человека знает, будто он уже где-то видел это измученное и отсутствующее лицо. «Откуда я его знаю? Вздор. Я его совершенно но знаю… Впрочем, во время войны с кем только не приходилось встречаться», – подумал Ничке, чувствуя все нарастающую неприязнь к бродягам. В какой-то момент он даже ощутил страх перед этими не совсем нормальными типами и попытался закрыть дверь:
– Ладно, ладно. С богом. Лучше бы взялись за какую-нибудь работу.
Но худой мужчина крепко ухватился за дверную ручку, обнаружив при этом незаурядную силу, и продолжал:
– Приближается час, когда нам придется предстать перед ликом всемогущего и всевидящего господа нашего. А время это уже близко. Как же предстанем перед ликом господа мы, немцы, руки которых по локти в крови?
Мужчина пристально вглядывался в лежащую на дверной ручке ладонь господина Ничке.
Теперь у Ничке уже не было никакого сомнения, что он имеет дело с сумасшедшими. Он извлек из кармана полмарки и протянул монету женщине, но та спрятала руки за спину и отрицательно покачала головой. Она стояла неподвижно, с открытым ртом, уставившись на него бессмысленным взглядом. А мужчина все продолжал свою речь, но теперь уже другим тоном:
– Мы, немцы, принесли людям столько зла, что сейчас должны сделать для них очень, очень много хорошего…
– Пошли вы к дьяволу и оставьте меня в покое! – довольно громко сказал господин Ничке, но вместо того чтобы закрыть, распахнул двери еще шире, не встречая на этот раз сопротивления. – Ступайте в другие дома, там тоже живут люди!
Господин Ничке подумал, что, пожалуй, употребил слишком резкие выражения, но у мужчины и женщины был такой вид, словно его слова вообще к ним не относились. Повернувшись, они сошли с крыльца и молча пошли по каменной дорожке. Выглянув в кухонное окно, он увидел, как первой вышла за ограду женщина, мужчина обернулся и тщательно притворил за собой калитку.
Человеку кажется, что он сам распоряжается своей судьбой, а между тем он всего лишь игрушка сил, действия которых невозможно предвидеть. Вроде того шарика в настольном бильярде, который выскакивает с огромной силой, уверенный в своем успехе, потом наталкивается на один гвоздик, другой, третий^ – и оказывается невесть где, иногда в самой худшей ячейке. Вот и господин Ничке посвятил в этот день несколько часов делам, которыми сегодня вовсе не собирался заниматься. А именно: заглянув после завтрака на чердак, чтобы проверить, не протекла ли после ночного ливня крыша, он убедился, что с крышей ничего не случилось, но ужаснулся при виде царившего на чердаке беспорядка. Быть может, этому способствовала сегодняшняя погода: в лучах солнечного света, падающего через чердачное оконце, господин Ничке вдруг, словно в свете рефлектора, увидел всю мерзость этого скопища рухляди. Сколько раз он давал себе зарок разделаться с этим хламом, оставленным бывшими владельцами! И подумать только, что так долго он вынужден был терпеть у себя над головой подобное безобразие! Какие-то старые абажуры, сломанный пылесос, заржавелые части велосипеда, противогазы, заплесневелые и твердые, как кость, армейские ремни, сумки, вещевые мешки, кипы покрытых пылью газет, писем, открыток – целое кладбище давно изъятых из употребления предметов. Все это ржавело, гнило и отравляло воздух. Ничке снял пиджак и принялся наводить порядок.
Время от времени он подходил к окну, чтобы подышать свежим воздухом, и, закурив папиросу, оглядывал окрестности. Смотрел на крыши вилл, темневшие среди нежных крон деревьев, на подернутый дымкой город, видневшийся вдали. За городом высилось великое множество фабричных труб, а над ними, наподобие знамен, колыхались черные и желтые ленты дыма. Все они были направлены в одну сторону, и над ними в том же направлении плыли белые облака. Слышался треск и грохот проносящихся электропоездов, где-то неподалеку раздавался собачий лай. Для Ничке все это было отдыхом. Он набрал в легкие свежего воздуха и приободрился; да, во всем этом, бесспорно, есть нечто, укрепляющее силы человека: и в том, что он смотрит на спокойный и упорядоченный мир, и в том, что знает, – все это является делом рук людей, действующих мудро, целеустремленно и гармонично, в полном согласии с природой и в соответствии со своими потребностями. Потом, вернувшись к прерванной работе, он старался придать ей возможно более организованный характер – такова уж была его натура.
