Петер Розай - 15 000 душ
— Смелей, — сказал Клокман, понимая, что чувствует сейчас герой, — лучше вообще ни о чем не думать.
Тот отпрянул от Клокмана.
— Вы довольны тем, как все организовано? — Палек спросил просто для формы.
— А куда подевался арбитр? — ответил вопросом на вопрос Клокман. Его взгляд скользнул по подиуму и натянутым канатам, которыми тот был огражден.
— Вы его не видите? — Палек, держа в руке очки, — видимо, стекла запотели, — указал на толстяка, который только что занял свое место на подиуме. Стул целиком скрылся под его задом. Сейчас он смотрел на них; его сытая рожа приобрело строгое выражение.
— Абсолютно надежный человек, — сказал Палек, — отставной полицейский.
На подиум вынесли драпированный белой тканью пюпитр и поместили его посередине. Справа от него установили вращающееся зеркало на двух стойках, украшенных пестрыми лентами.
Тут призывно протрубили в горн, торжественно грянули фанфары! Палек вытянулся по струнке. Публика отхлынула. Осела. Съежилась как больная десна.
Герой побелел как снег.
Клокман лишь расслышал, как тот невнятно пробормотал: «Гонорар полагается после, да?»
— Конечно, будьте уверены.
Горн заливался все пуще, захлебывался от восторга: фанфары! Трубы загудели сильнее и, между нами говоря, сипловато, и под возгласы, аплодисменты и топот ног на трибунах стайка девушек в белых костюмах вынесла раздувавшийся транспарант. На головах у них были венки. Они развернули транспарант и растянули его над подиумом.
В тот же миг появились марширующие строем мальчики в спортивных трусах. В руках у них были одноразовые станки для бритья высотой в человеческий рост, с рифлеными ручками и блестящими лезвиями. Палек захлопал в ладоши.
— Это ваша идея, господин директор? — шепнул ему Клокман. — Со спортивными трусами?
Мальчики выстроились в ряд. — На транспаранте, который уже закрепили над подиумом, — девушки расположились сбоку, симпатично сбившись в симпатичные группки, — красовалась надпись:
МИРОВОЙ РЕКОРД
ПО НЕПРЕРЫВНОМУ БРИТЬЮ!
Заиграли туш. Мальчики преклонили, как знамена, и опять подняли огромные станки для бритья. Снова туш!
Как часто Клокману доводилось присутствовать на подобных церемониях. И все же в такие патетические моменты его всегда охватывало волнение. Возможно, всему виной была его чувствительность? Кто-то западает на духовую музыку. Кто-то на машины — или шампуни. В конце концов, этим он зарабатывал себе на жизнь. Может, в этом дело. Или в жалости?
Слава быстро увядает.
Лицевые мышцы у Клокмана напряглись, щеки вспучились, как будто от напряжения. Они не просто округлились, а раздулись до предела: сейчас начнется?!
Палек зачарованно смотрел на подиум. Девушки! Гигантские бритвы! Публика гудела.
— Вперед, дружище! Уже пора! — Он обернулся и посмотрел на героя, который непроизвольно отпрянул.
— Теперь ваш выход.
Герой поднял руки и прижал их к груди.
— Только не надо делать вид, будто вы ничего не знали! — Палек повернулся лицом к Клокману: «Нет, вы только посмотрите!»
— Никто ведь не собирается пригвоздить вас к кресту, — дружелюбно добавил он, обращаясь к герою, и ободряюще мотнул головой в сторону подиума.
За этим последовал тычок под ребра. И легкий пинок вдогонку. Это герою от самого Палека перепало!
— Ломаться вздумали! Знаем мы эти штучки, дорогуша, — сказал он. — Вам нужно побороть животные инстинкты!
Ступени. Герой неуверенно шагнул. Зрители притихли.
Палек поправил пиджак: «Ну, вот видите!»
И действительно: стоило поднажать, как парень выскочил на подиум, сорвал с себя рубашку, приосанился и стал намыливаться, быстро орудуя помазком.
Помазок был похож на плюмаж с тирольской шляпы.
Каких-то два-три взмаха лезвием, и герой был гладко выбрит.
Дело спорилось! Все шло как по маслу.
— Два, — сосчитал Клокман.
— Три, — сказал Палек.
— Четыре, пять, шесть — и так далее!
Герой намылил лицо и шею, он брился, намыливал, брился, намыливал. Он работал рьяно, без страха, но очень аккуратно. Его нос отливал как крылья бабочки. После каждого захода очередная одноразовая бритва летела прочь. Можно потом устроить выставку: реликвии! Клокман быстро зажал в кулаке большой палец: тьфу, тьфу, чтоб не сглазить!
Только бы прыти хватило.
Многие ведь выдыхаются.
— У него все получится, — серьезным тоном сказал он Палеку, — в нем чувствуется напор, драйв, — если вы понимаете, о чем я.
— Вы знаете в этом толк!
— На войне, — заговорил Палек, — я насмотрелся на умирающих — в лазарете. Они умирали не из-за честолюбия! За родину. Не за плату! Ни за что. Вы только подумайте!
Клокман отвернулся от Палека и посмотрел в сторону лестницы. На миг у него потемнело в глазах.
Огнеметы! Осколочные бомбы. — Все превратилось в железный лом.
Долг взывал: Клокману нужно было проинструктировать арбитра. В конце концов, он отвечал за все, что здесь происходило.
Летели хлопья пены.
— Вы подсчитываете только удачные попытки — ясно, — равнодушно сказал Клокман жирному чудовищу — арбитру, который нажимал на кнопки калькулятора. — Если он прерывается, попытка не засчитывается.
Рядом с калькулятором лежала поджаристая булочка с копченой колбасой.
— Тут у нас ведется учет, — сказал арбитр и указал на бумажную ленту, которая выползала сзади из калькулятора. — Ошибки исключены.
Вроде бы на него можно было положиться.
Ладно.
Зрителям внизу раздавали бесплатные станки для бритья. Девушки смешались с толпой. Люди расходились.
Клокман знаком показал мальчикам в спортивных трусах, что они могут идти. Он взглянул наверх, на пустеющие трибуны.
— Они вернутся, — сказал он Палеку, который сделал замечание по этому поводу, — вот увидите! Я знаю, что говорю. Их будет еще больше, чем сегодня!
— Будем надеяться, — жизнерадостно ответил Палек. — Сегодня ведь был аншлаг. Выпьем? — Я вас приглашаю.
Снова появилась секретарша. Возможно, из-за нее у Палека и было такое игривое настроение. У нее был роскошный фасад.
— Бедняга! Теперь какое-то время он будет прозябать в полном одиночестве, — сказала она на ходу. Она указала на героя. Он стоял, облепленный мыльной пеной. На запястьях у нее были волоски.
Клокман еще не воспрял духом. По пути из главного зала в кабинет Палека — это была обычная прогулка по зеркальным коридорам и пустым лестницам — он задумчиво плелся за своими спутниками. Вообще-то ему это было не свойственно. Человек он был компанейский, общительный, несмотря на то что жил как лунатик: переезжал с континента на континент. На дружбу времени не оставалось. О семье, ясное дело, он и не помышлял.
Сегодня я порядком понервничал. Все эта духотища! Наверное, у него после всего кожа кровоточит. Или это завтрак в отеле? Он вспомнил сковороду со стеклянистыми кусками сала. Потом столовую в отеле — всю обстановку — официантов на заднем плане — словно черные пятна…
Он схватился за живот.
Официанты съежились. Они разом съеживались и разрастались. Их лица потемнели — и заострились. Из спин вытянулись тонкие, длинные хвосты! И вот уже одна тварь встала на четвереньки, на лапы. Жирная крыса!
Крысы.
Столовая превратилась в огромный зал, в заброшенный пчелиный улей, опустевший и заполненный отвратительной гущей застывшей манной каши.
В ней утопали тарелки.
Цветов не было.
Вдруг эта ровная поверхность лопнула, разверзлась глубокая трещина, и Клокман — как будто перед ним распахнулась от ветра двухстворчатая дверь — заглянул в пучину, откуда изредка, словно из пустоты космоса, доносился свист: тут крысы бросились по уходящим вверх лестницам.
Он откинул голову как можно дальше, насколько хватало сил: храм! Какое-то здание! Но только здание было бесконечным — ни крыши, ни кровли, одни только лестницы — они тянулись ввысь — пыльные, огромные — и ни одной живой души, никого! Ничего похожего на говорящее существо. — Порой даже проклятие и то услышать отрадно.
Свет сюда не проникал. Гигантская прорва. Клокман вытер испарину со лба. Только бы не упасть.
К счастью, никто ничего не заметил! Но все равно это никуда не годится.
Палек что-то говорил секретарше. Ее руки. Препирается? Только теперь он разглядел ее костюм. Туфли на шпильках. Юбочка.
Мы, со своей стороны, должны признаться, что видения Клокмана сбивают нас с толку. Деловой ведь человек; и вдруг галлюцинации? Это как-то не вяжется. Может, наш друг тайком закладывал за воротник? Может, ему подсыпали горсть таблеток в кофе? Может, он маньяк? Или псих? Пресловутого винтика не хватает?
Наверное, что-то с кровообращением, — успокаивал он себя. Он набрал в легкие побольше воздуха. Прибавил шагу. Он их почти нагнал. Ему уже щекотал ноздри запах духов секретарши. Показалось лицо Палека, серое, как недавно оштукатуренная стена дома. Очки! Пятна на лице!
