Владислав Дорофеев - Рука Бродского
Величие такого человека, как И.Б., – это величие личности во времени, но не времени в личности.
Только соединяясь, величие времени и величие личности дают вселенского гения. Но не в случае И.Б.
Порой банальный, слащавый поэтический язык.
Иосиф Бродский делает мир единым. Но не словами или мыслями, а интонацией. Поэтической интонацией. Обыденной поэтической интонацией, приближающейся к человеческому дыханию. И это не новость.
И он всегда пишет от потребности и по потребности. И это не новость.
Настоящий литератор – это песочные часы, как их ни поставь, – они отмерят одно время.
Не так с И.Б.
Если его перевернуть, песка не хватит, чтобы покрыть время, уже однажды И.Б. отсыпанное.
Его труды жизненные противоречивы, как и он сам.
Более половины нобелевской речи И.Б. отдал борьбе со своими врагами – критиканством/зубоскальством, деспотией, вкусовщиной, рабством, энтропией, местничеством, мизантропией, усредненностью, обезличенностью, системностью; но все эти враги в нем самом сидят, – и все вылезли в нобелевской речи.
Но все вместе взятое сочетается с даром огромным, нечеловеческим. Заслуга И.Б. в том, что он не изменил дару.
Мне часто хочется приголубить И.Б., погладить его гладкую, лысую голову. Потому что мне его жалко.
Поэзия И.Б. – это талант, превзошедший человека, инструмент, превзошедший автора.
Все остальное в И.Б. – это человек, недостигший своего таланта. Апофеоз инструмента. Когда нет Бога – все дозволено. Да. Именно это демонстрирует И.Б. во всем остальном.
Эстетическое пиршество И.Б. означает на самом деле… Да ничего не означает! А часто и простое хамство.
Главное! Поэтическое изобретение Бродского – в сближении человеческой поэтической потребности с человеческой потребностью в хлебе и воде. Именно! Ибо потребность И.Б. продавать поэтические книжки в супермаркетах – это основное открытие И.Б. для мировой поэзии. И возможным это откровение стало возможным благодаря природе русского языка.
И это было непросто.
Я его полюбил и примирился с ним, простив ему его необоснованные и мелкие нападки на духовную и отеческую жизнь (он – сам того не желая), – после его «Полутора комнат» и невероятной боли строк о родителях. Там слезы и страх, раскаяние, терпимость и сочувствие. Эти строки пропитаны слезами и страданием. Читая, видишь – нет! – чувствуешь комок в горле своем и его.
И И.Б. примиряет непримиримых.
И.Б. примиряет меня с родителями моей жены. Но вряд-ли их – ибо они никогда не прочтут И.Б.
Все равно, значит совершился акт творческой воли. Хотя бы по отношению ко мне.
И.Б. примиряет меня и с искусством.
Искусство – это хорошее занятие, нужное, важное, интересное. Конечно, если это хорошее искусство.
Бродский – это хорошее искусство, сильное, нужное – отделяет зону хаоса от человека. На том ему спасибо.
Из дневника: «Бывает, я боюсь дня – вновь страх опоясывает душу. Вчера (28 января, 1996 г.) поздно вечером (уже ночью) сразу два сообщения о смерти: умерли – великий русский поэт Иосиф Бродский, и отец одной моей бывшей журналистки. Смертельный вечер. Смертный вечер. Низко поклониться Бродскому остается. И остаться в таком поклоне».
2001, июль
