Александр Цыганков - Зачарованный свет
Но что же мы имеем на самом деле? Кроме имен и функциональной целесообразности о бесах из пантеона князя Владимира известно не многое. Более детально изучены их родственники с острова Руяна, но и здесь есть разночтения. Неясно, как все-таки правильно называть верховного дьявола “священной” Арконы: Святовит, Свентовит или Световид? Датские оккупанты двенадцатого века перевели по-своему: Люцифер.
Слово звонкое. Запомнили. Калики перехожие-переброжие. Вот что сообщается в их переводе, но теперь уже события разворачиваются в Моравии семнадцатого века: “Вчерась один бес из нее говорил и клялся луцыфером… что они прошлой ночи на свадьбе были в чужом жилище и гораздо утомились…”
Западный чертогон, который делится с восточными коллегами некоторыми наблюдениями, назвал даже собственное имя одного из бесов – Шкабан. И что там действительно происходило, дело совести, но по сей день все эти “сброшенные боги” – Шкабаны и Триглавы – рычат по-звериному у Чудотворных Икон и Животворящих Крестов, свистят в два пальца разбойничьим свистом под сводами церквей и соборов, когда их “выгоняют” из несчастных – больных и неизлечимо больных людей. И куда же им деться, Свентовитам? На другую планету улететь? Но свято место пусто не бывает. Планеты давно освоили их дальние, а может быть, и близкие римские и греческие родственники. Как жаль, что теперь не услышать такие лекции: “Есть ли жизнь на Марсе?” или “Тьма Невежества – Мать Суеверия”. Но и нельзя сказать, что никакой работы в этом направлении не ведется. Некоторые источники сообщают, что американские астронавты уже видели Порфирия Иванова на Луне. Все только начинается!
Калики перехожие-переброжие. Откуда они только берутся? Другое дело первобытная фармакология с ее могучей целительной силой. Одна трава Кукуша чего стоит: “Растет по берегам, сама синя… Когда муж жену не любит, дай пить жене…” Не трава, а песня!
И что ни говори, но есть в природе язычества некая Неразгаданная Тайна. Как в детстве: в темной комнате обязательно кто-нибудь да прячется, а в полной тишине что-то странное творится. И это не шутки! Вот яркий пример из старинной русской жизни: “Тогда убит бысть князь Бабич, не на суйме, но притчею некою”. Отчего погибает князь Бабич? Не в битве от меча пал, но гибнет – по воле какой-то нелегкой нечистой силы – по случайности. Это из века былинного, а вот свидетельство из второй половины двадцатого века. И к этому времени слово “притча” смысла не изменило, но прозвучало иначе: “Что за притка сталась?” Однажды приехал пионер в деревню погостить, услышал такое выражение и немедленно закричал, поправляя взрослого человека: “Плитка! А не притка!” Старики засмеялись, и я понял, что слова разные. Мне сказали, что повторять не надо, и ничего объяснять не стали. “Чего доброго, еще в школе скажет”. И что такое притки, я узнал, будучи уже очень взрослым. А ведь были и есть еще – кикиморы, потерчата, невидимки, анчутки, полудницы, шутовки, огневицы, болотницы, навии, берегуши, злыдни и целый сонм других. Многодетными семьями обзавелись Водяной, Полевой и Леший. О Домовом и говорить нечего, полдеревни родни. У него еще и двойник за перегородкой живет – Батанушка, неведомо, когда появился. Есть образы новые фольклорные. Есть и очень древние: диды, мары, вилы… Все в русском и в других славянских языках.
Например, имя древнего мифологического существа, имеющего в нашей литературе прямо-таки звездную славу, закрепилось в украинской поговорке: “Щоб на тебе Див прийшов!” Но от поэзии не осталось ничего. Разрыв-трава долго цвет не держит.
И в “Слове” прозвания незнаемой нами нечисти использованы не более чем для украшения поэтического текста. Автор мог делать такие вставки либо по привычке, с которой трудно бороться, либо сознательно, понимая, что даже названия языческих божеств и невиданных зверей вскоре будут забыты. Даже Боян вещий только оборотнем не назван. Зато довольно комплиментарно “Велесовъ внуче” сравнивается и с серым волком “по земли”, и с сизым орлом “подъ облакы”. В русской литературе ни об одном певце, кроме Бояна, не говорится как о волке: “рыщя въ тропу Трояню чресъ поля на горы”. Но это и есть наука великая! Как в былине о Всеславьевиче: “Поучился Волх ко премудростям: обвертываться ясным соколом, обвертываться серым волком, обвертываться гнедым туром…” Венцом последней премудрости – Золотые Рога.
7. Дунай, Боян и “Слово”
Для нашего слуха древнеславянские имена звучат как имена божеств и в некоторых случаях созвучны: Бож, Лада, Волос, Род, Видевит, Зев, Позвизд, Самовит, Пан, Радигаст, Ярун, Рогволод и многие другие, как и помянутый выше “Троюн”. Древнейших богов прочитывают в былинных персонажах: Вольга, Микула, Дунай. В первом предполагается божество охоты, во втором – бог земледелия. С Дунаем так ничего и не решили, да и славянское ли это слово?
В литературном обиходе мы имеем богатыря киевского цикла по имени Дунай. В былине две сюжетные линии. И все понятно, когда герой добывает невесту для князя Владимира. Мотив распространенный. Но “женитьба” самого Дуная на полянице удалой кончается трагической развязкой. В каличьем “эпосе” есть и такие реалии: “Подносили к нему чару зелена вина, то не малую стопу – полтора ведра…” После чего всем богатырям богатырь “тихия Дунаюшко Иванович” совершает тяжкие и особо тяжкие преступления и – убивает самого себя. Ох! Не богатырский это поступок! Но все-таки подвиг, за коим скрывается деяние божества, а не героя. Из крови Дуная и Настасьи протекли две “неслиянные” реки. Причем первая – Настасьина река. Откуда она течет и в какое море впадает? Загадка.
Вторая река не забыта восточными славянами уже вдалеке от нее – в Древней Руси. Для автора “Слова о полку Игореве” Дунай ближе, чем другие великие русские реки. На Дунае слышится голос Ярославны. Непонятный для славянского слуха Днепр назван вторым именем – Словутич, который “пробил каменные горы” и течет через землю вражескую – половецкую. Мольбы Ярославны обращены к Днепру (“Принеси, господине, милого ко мне…”), но в Заклинании она поминает Дунай (“Полечу я по Дунаю…”), откуда и ведут свой зачарованный счет Трояновы века. Проход к Дунаю затворил от венгров ее могущественный отец – Ярослав Владимирович, князь Галицкий. И наконец, на Дунае девицы поют, радуясь тому, как по возвращении из плена “Игорь едет по Боричеву! к Святой Богородице”.
Здесь уже совершенно ясно, к чему ведет свою речь автор “Слова”. Из тьмы к свету, сквозь дремучие “дебри Кыяне” – к Святой Богородице Пирогощей. Говорят, что Пирогост… Не буду повторять и разгадывать не стану. Многое сказано о том, что “Слово о полку” написал “светский” человек. Иноки так не пишут. Но язычником он тоже не был. Время поющих волшебников уже прошло. Другое дело – его предшественник.
Боян вещий – кощун, язычник, замышляющий свои словеса, волхвующий певец, обаятель, выколдовывающий речь. Несомненно, что он – “учитель пения”, а не духовный наставник. “Слово” – это прощание с кумирами древности. Даже имя Боян скорее нарицательное, чем собственное. Одно из первых упоминаний о таких славянских певцах относится к 590 году: во Фракии они зашли к императору Маврикию. И по Древней Руси ходили сотни гуслезвонцев, которые князьям “славу рокотаху”. Думается, что и другие – новые – песни, построенные “по былинам сего времени”, могли иметь такой же зачин: “Нелепо ли нам, братия…” Но “Слово” у нас одно.
Древнерусский Безымянный Поэт призывает не начинать песнь “по замышлению Бояна вещего”, потому что “старых словес” уже никто не понимает, да и не хочет больше понимать, разве что волхвы-экстрасенсы, но и с ними к тому времени вопрос был решен. Не одни же только киевляне в то светлое Господнее лето пошли вслед за низвергнутым Перуном “с горы по Боричеву… на Почайну и влезоша в воду”. Ко времени похода князя Игоря на половцев на всей территории Древней Руси уже сложились христианские традиции. И недаром, рассказывая о событиях тринадцатого века, автор Ипатьевской летописи заостряет внимание на том, как дружина великого умом и дерзостью князя Василько расправляется с вождем соседних еще языческих племен: “Бе Скомонд поганой влъхв и кобник нарочит, борж бе яко зверь… убиен бысть и глава его взоткнена на кол”. Ятвяжский князь уже не рядовой иноплеменный находник, а лютый враг, сатанист, с которым нельзя примириться. Со своими родными язычниками поступали не менее жестоко. И… О Диндимена! Великая Матерь Богов! Дочь твоя Метафора спасает нас от огня и железа, от беды и лиха, от волока с горы по Боричеву! Носителями древних мифов в их позднейших авторских переработках оставались народные певцы и сказители, как ныне поэты, – с ними по земле “Слово Ведуном ходит”.
8. В синей мгле
Есть мнение, что у эллинов не было жреческого сословия в такой форме, как у египтян и римлян. Если Геродот узнал о жизни богов и героев, читая Гомера и Гесиода, то у эллинов пятого века до нашей эры жреческого сословия не было уже очень давно. В одной только Додоне какие-то жрецы и жрицы находились постоянно, все-таки Священная Роща! И примитивность культа почитания деревьев действительно говорит о глубочайшей древности. К тому же Додона находилась на периферии греческого мира – в Эпире, и жрецов могли оставить, чтобы потомки дорийцев не забывали своих корней. Говорят, что и аргонавты, собираясь в Колхиду, выбирали деревья в священной роще Додоны, чтобы сделать из них вещие мачты, пенье коих истолковывалось как предсказание. Да и о древнейшей мифологии Геродот, например, разведал некоторые подробности и сделал вывод: “Итак, афиняне первыми из эллинов стали делать изображение Гермеса с прямо стоящим членом…”, “я слышал от жриц в Додоне…” и так далее. Нечто подобное было и у древних славян: “чтуть срамные уды… кланяются им, и требы им кладут”. Ну что сказать? До определенного возраста дети стыда не знают. И это не самое страшное.
