Роман Грачев - Молчи и танцуй (Часть 2)
– Я его знаю?
– Вряд ли. Познакомишься на собрании.
– Он такой же порядочный, как ты?
Кирилл состроил гримасу, которая рассмешила бы кого угодно, но не Бульмана.
– Иосик, не соблазняй, не отдамся. Этот мужик намного порядочнее меня, даже матом не ругается. Но не обманывайтесь: если я вам позволял пользоваться моей слабостью и швырять деньги на ветер, то у этого парня вы копейки лишней на полу не увидите.
– Что, он тоже еврей?
Кирилл рассмеялся, на этот раз свободно и вполне искренне.
– Не волнуйся, Иосик, твоя эксклюзивность останется нетронутой. Он татарин.
На Бульмана эта новость произвела странное впечатление. Он вытянул губы и сделал забавный звук, напоминающий выхлоп наевшегося гороха ребенка.
– Еврей плюс татарин – это будет почище «Алхимика» Коэльо, – заметил он. – Твой завод, Кирюша, станет флагманом алкогольной промышленности, а столицу из Москвы перенесут сюда, в Семеновку.
Кирилл продолжал смеяться.
– Ладно, ты меня успокоил.
– Куда хоть уходишь-то, на какие хлеба?
Толстяк мечтательно уставился в потолок.
– Есть несколько задумок, есть. Взял бы и тебя с собой, но, боюсь, здесь в твое отсутствие не справится и мой татарин.
– Согласен. Так что я лучше останусь тут, а ты забегай иногда. – Бульман поднялся, собрался идти, но задержался еще на мгновение. – Слушай, а может, ты не будешь продавать всю долю? Оставишь немного на старость?
– Не знаю, может, оставлю.
– Ну, смотри.
Бульман кивнул и вышел из кабинета. Оставшись в одиночестве, Кирилл набрал номер телефона своего пресс-атташе, который вот уже несколько дней не выходил на связь. Ждать пришлось недолго. После второго длинного гудка трубка хрюкнула и сонным голосом Ивана Сорокина спросила:
– Кто тут?
– Тут совесть твоя, Ваня! Колись быстро, где был?
Трубка недоуменно помолчала, потом осторожно поинтересовалась:
– Совесть моя? Которая из них?
– Совесть нашей эпохи. Обухов беспокоит.
– А-а-а! Привет, Кирилл.
– Здорово. Так куда ты пропал?
– Ты знаешь, я тут приболел малость, чихаю, кашляю, сопли изо всех дыр льются. Так что ты извини.
– Сочувствую. Рассказывай, как наши дела?
– Сейчас. – Ваня пропал на несколько секунд, видимо, решив уделить внимание своему расслабившемуся носу, а когда появился вновь, говорил уже более внятно и собранно: – Так, Кирилл, информации пока не очень много, но кое-что интересное есть. Тебе сейчас начать рассказывать или после детального анализа?
– Давай в общих чертах.
– Хорошо. – Иван пошелестел бумажкой. – В общем, как ты уже сам понял, кампания против вас прекратилась, за неделю не было зафиксировано ни одного выпада ни в информационных лентах, ни в отдельных репортажах и статьях.
– Причина?
– Причина уточняется, но я уже могу сделать вывод: ребята Лесневского просчитали эффект и решили, что им сейчас это не нужно. Похоже, в штабе Фармацевта назревает конфликт.
– Дальше.
– Дальше – полный мрак. При желании Лесневского, как и всех остальных его соперников, можно снять с предвыборной гонки и даже убрать совсем подальше. Только найдется ли такой желающий, я не знаю, потому что у нашего Фармацевта крылья за спиной не хилые.
– Больше, чем у меня?
– Я не знаю, какие у тебя крылья, – начал кокетничать Иван, – ты мне не докладывал.
– Спать будешь спокойнее.
Иван чихнул.
– Ну, хорошо, а то я уж боялся, как ты собираешься такого кабана валить. Короче, Кирилл, станет ли он мэром, одному черту известно, но вы еще пересечетесь не раз, мне так думается. Главное, что твои парни нарыли, это то, что Лесневского ведет целая группа некоторых влиятельных лиц, которым надоела экономическая политика действующего мэра Попова. За последние несколько дней Лесневский успел встретиться с господами Григом, Папановым и Дерябиным. Надеюсь, тебе эти московские товарищи известны. На первый взгляд, ставка на Лесневского – огромная глупость с их стороны, но если они решились на него поставить, значит, знают что-то такое, что мне пока неведомо. У меня все новости на этот час.
– Ладно, понятно. Говори, что тебе нужно для счастья.
– Температура тридцать шесть и шесть и стопка чистых носовых платков.
– Пришлю с оказией.
Лариса порезала палец. Она чистила морковку и неудачно махнула ножом (впрочем, зачем врать, она наверняка порезалась специально, чтобы взять себя в руки). Максимка находился в садике, Вадим пропадал на «Пилоте», и пожалеть бедную Лариску было некому.
«Соберись, идиотка, не ной», – твердила она себе, забинтовывая палец. Бинт никак не хотел укладываться, рвался не на том месте, плохо связывался. Кое-как закрепив эту марлю, Лариса, наконец, немного успокоилась, закурила сигарету.
Что-то ты часто стала реветь, думала она. Пожалуй, пора записываться в сводный хор матерей-одиночек: «Да-а-а где-е-е же сейчас норма-а-альные мужики-и-и»!.. Она печально улыбнулась. В таком возрасте ее членство в каком-нибудь подобном женском клубе выглядело бы удручающе.
Сегодня позвонила Люба. Едва услышав ее взволнованный голос, Лариса поняла: свершилось.
– Ларис, твой приехал, – говорила бывшая соседка. – Приходил с каким-то парнем, оба помятые, с бодуна, что ли.
Сердцебиение Ларисы сразу подскочило на несколько порядков.
– Что ты ему сказала?
– Как и договаривались: уехала и не сказала куда. Все правильно?
– Да. Что было потом?
– Потом он ухмыльнулся и ушел. Я посоветовала ему позвонить родителям. Не знаю, звонил ли.
– Скорее всего, нет, иначе бы я знала. Что еще было?
– Ничего, Ларис. Он просто убрался. Я решила, что лучше тебя предупредить сразу, пока он первым тебя не нашел.
– Да, спасибо…
Вот после этого разговора Лариса принялась готовить ужин и порезала палец, разделываясь с морковкой. Воюя с черными мыслями и балансируя на грани жалости к самой себе, она даже не подумала, что ее родители сейчас, может быть, ведут более масштабные военные действия.
– Нет, Игорь, я не знаю, – ответил Александр Никифорович на вопрос зятя о местонахождении женщины с ребенком. – Мы с ней поругались, и она уехала.
Игорь не поверил. Сейчас он был гораздо пьянее, чем днем после сауны, и лицо его по диагонали пересекала ехидная улыбка.
– Отец, ты врешь, – сказал он. – Я сомневаюсь, что Лариска вам не доложила. Куда она без вас, она же папина дочурка!
Еремеев сдерживался из последних сил. В течение получаса Игорь успел назвать его старым, брехливым и слабосильным. Кроме того, он прошел в квартиру в пыльных ботинках и теперь сидел на диване развалившись, как римский император после общения с наложницами. Свинья невообразимая! Лариса нисколько не преувеличила.
– Она давно не папина дочурка, у нее своя жизнь и свои проблемы. И она вполне может решать их без нашего ведома. Тебя эта мысль не посещала?
Игорь мотнул головой. Он предпочитал не смотреть тестю в лицо, его взгляд блуждал по замысловатым рисункам напольного ковра.
– Херню несешь, отец. Можно подумать, я не знаю вашу семейку. Все вы…
Александр Никифорович напрягся.
– Ну, что – все мы?
Игорь махнул рукой:
– Одной яблоньки вишенка… Короче, батя, где Лариска?
– Я тебе уже сказал: не знаю. Еще вопросы есть?
Игорь, наконец, соизволил посмотреть на него. Глаза сверкали недобро.
– Есть. Где моя любимая теща? Почему она зятя не встречает? Не уважает? Я, бля, так соскучился по ней, так долго ее не видел, а она на кухне заперлась. Эй, мать, выйди!
– Она не любит пьяных, – терпеливо пояснил Еремеев. Впрочем, терпения у него почти не оставалось. Оно уже висело на тоненькой ниточке, как пуговица на старом пальто, и любое неверное движение могло эту пуговицу оторвать. – Она не любит пьяных и плохо себя чувствует сегодня. Если ты хочешь с ней пообщаться, приходи в другой раз, трезвый и с цветами.
– С цветами?! – изумился Игорь. – С какой радости?
– Ты же сам сказал, что соскучился. Мог бы и цветочков хоть раз принести.
Зятек ухмыльнулся, покачав головой, и выпрямился, уперся руками в подлокотники дивана. Сейчас что-то должно было произойти.
– Знаю я эти ее болезни, – прогудел Игорь. – Пока всю аптеку не сожрет, не успокоится. Эй, теща, бля!…
Он неуклюже поднялся с дивана, покачнулся. Судя по всему, он намеревался пойти на кухню, лично засвидетельствовать женщине свое почтение.
– Теща, лечиться будем, я с собой принес!
Пуговица все-таки оторвалась…
Еремеев встал, сжал ладони в кулаки. В результате получились две пудовые гири, которые были способны сокрушить кирпичную стену. Этими кулаками всегда гордилась Лариса, она показывала их в детском садике своим подружкам и особенно парням, которые ей не нравились. Этим кулакам приходилось на своем веку разбивать носы троллейбусных карманников и ставить фингалы местным наркоманам. Впрочем, с такими кулаками можно было делать все, что угодно, и везде чувствовать себя как дома.
